Танго а-ля рюс

Но жандарм побледнел вовсе не от того. Хоть он и отличался свойственной сией касте естественной тупоголовостью (не без того, сударыни и судари мои) — но вот вышколен оказался на совесть. Ибо намётанным взглядом прочёл среди служебных записей и неприметную такую пометочку о недавнем ранении. Но срок-то её, срок! Как раз по дате совпадал со вроде бы и не промелькнувшими слухами о том, как британские боевые пловцы недавно чуть не подвели пироксилиновую мину под миноноску "Забияка". Один только Нептун и знает, как боженька беду отвёл... А меж тем, боевой корабль тот облагорожен был под прогулочную яхту одной чертовски августейшей персоны, и даже соответствующий флаг и вымпел присутствия особы на нём уже поднят!

— Виноват, господин... — вскинулся было служака во фрунт, однако пассажир неприметным жестом попридержал того.

Он для отвлечения внимания сунул пока жандарму паспортину эльфки, а сам лёгким шлепком по пятой точке и напутствием поплескаться сопроводил ту в сторону обретавшейся за перегородкой душевой кабинки (да-да, пульмановские вагоны оснащены ещё и этим).

— Дык, это... на остановках не положено, господин хороший, — обиженно пробасил заглядывавший в купе кондуктор.

Бог мой, ну конечно же — это вам не чистенькие и благополучные европы! У тех под вагонами предусмотрены инженерами соотвественные ёмкости. Это лишь у нас все оные массы изливаются прямо на пути, отчего амбрэ на всех чугунках стоит хоть и не шибающее в нос до памороков, однако несомненное. С другой стороны, именно по этой причине у нас ни разу паровозом не зашибло волка или прочих зайцев с лисицами, а вот в цивилизованных странах давят беспечных животин без зазрения совести...

— Когда буду давать чаевые, напомни мне об этом моменте, почтеннейший, — беззаботно ответил Вольдемар и снова мягко подтолкнул эльфку в сторону удобств с излишествами.

На физиономии гнома довольно легко читалось всё, что бородач подумал о скороспелых богачах или казнокрадах, столь легкомысленно сорящих деньгами, но пассажир в ту сторону даже и ухом не повёл. Вот ещё! Между прочим, в приличном обществе обращать внимание на ворчание гномов почитается полным моветоном...

— Никаких чинов и превосходительств, хорунжий, — предупредил он вновь порывавшегося стать во фрунт жандарма (ещё бы — штабс-капитан из морского Бюро примерно равен званием армейскому подполковнику).

Далее Вольдемар в полном соответствии с уложениями и параграфами продемонстрировал содержимое своего оружейного ящичка. И хотя там обреталась лишь добротная шпага гномьей стали и пара пистолетов, чуть ли не силой заставил служаку и проводника сверить всё с описью. И вовсе не лишняя формальность, заверяю вас — гномья шпага из не поддающегося ржавлению сплава, пропитанного магией как хорошая баба ромом, это вам не просто клинок. А пистолеты хоть и выглядели только и разрешёнными для гражданских кремнёвыми, на самом деле являлись многозарядными капсюльными револьверами, бессовестно содранными с заокеанских образцов Смита и Вессона лихими тульскими оружейниками.

Старший жандармов жестом отослал проводника и обоих своих держиморд в коридор, а сам почтительно наклонился поближе.

— Ваше благородие, а если гулёная девица подстава? — доверительно шепнул его интимно пониженный голос.

Всё может быть, конечно. Да вот только, его превосходительство адмирал N за какой-то непостижимой простым смертным надобностью на днях сунул нос в личное дело своего подчинённого — и рассвирепел, обнаружив, что у того не израсходованы сразу два обязательных ежегодных отпуска...

— Да и после ранения медициной положено. Вот я и склеил их вместе, чтоб на всю зиму хватило, — Вольдемар бледно улыбнулся почтительно внимавшему и от того еле дышащему жандарму. — Так что, даже если и засланный казачок эта эльфка, поймает со мной пустышку — я не на задании.

Но на всякий случай он посоветовал служаке написать соответствующий рапорт полковнику Стаховичу, возглавлявшему нынче жандармский сыск железных дорог и по той причине отнюдь не страдавшему филантропией или отсутствием подозрительности.

— А там пусть у него и его филёров голова болит!

Совет и в самом деле показался хорош. Вроде и по уставу, и в то же время сбагрен вопрос в вышестоящие инстанции... дождавшись, пока голубошинельник запишет данные девицы вечным пером-самопиской в свою книжечку, Вольдемар наконец выпроводил того прочь.

Не то, чтобы он так уж презирал жандармское управление и его персонал, как чисто армейские чины, но и особого удовольствия от общения с ними не испытывал тоже. Что ж, такие протирщики отхожих мест тоже нужны, и в любом толковом государстве.

Давно ушли проверяющие, улеглось и воспоминание о них. А под днищем уже ожило постепенно нарастающим ритмом извечное и неизбывное тух-тух... тух-тух... В окна отчаянно заскреблась напоследок вьюга, словно просилась полоумная и себе на юга — ведь в древней столице малороссии надлежало штабс-капитану пересесть на гномий экспресс до Севастополя, а там пролёткой куда глаза глядят, уж южное побережье Крыма, оберегаемое магиками от непогод пристальнее, чем цыплята наседкой, всё в твоём распоряжениии. Это даже если не знать о родине — маленькой казачьей станице недалеко от побережья, некогда приписанной дворянскому роду за лихие подвиги на поле боя.

Дом... как же я давно там не был...

В двери поскреблись меленько, однако требовательно. Это оказался давешний гном собственной персоной, сейчас весь из себя раскрасневшийся не только от тепла, но судя по запаху, и от хорошей такой чарки весьма крепкой сливовой наливки. Впрочем, после такой погоды оно не грех?

— Ваш-благородие... то есть, ваше превосходительство... короче, ваш-сиятельство! — окончательно запутался благоухающий винищем гном и махнул на всё рукой. В дальнейших словах бородатого проводника обозначилась несомненная заинтересованность — не соблаговолит ли господин хороший отужинать?

— Э-э нет, после разносолов Маргариты Львовны я более чем сыт, — благодушно ответствовал Вольдемар, коего уже посетило то известное каждому философическое настроение, которое поначалу охватывает любого, пустившегося в дальнее путешествие по чугунке.

Отчего-то глаза у гнома заблестели пуще прежнего, а примечательные кустистые брови взметнулись вверх.

— Ваше преосвященство изволило столоваться в московском пансионе Маргариты Львовны? — уточнил бородач, и после подтверждающего кивка пассажира радостно осклабился. — Дык, то ж моя тётушка!

Вольдемар с ироническим прищуром некоторое время обозревал несказанно обрадованного гнома, после чего с этакой задушевностью поинтересовался — а не тот ли перед ним непутёвый племянничек Ромуальд, который однажды спьяну назвал свою кормилицу и благодетельницу Львом Маргаритовичем?

От гулкого хохота гнома задребезжали стёкла, а в душевой за перегородкой что-то ощутимо упало. И судя по всему, лучшей рекомендации пассажиру для этого бородача не было, да и быть не могло. Уж сносить ворчание суетливой, воинственной гномеллы с неописуемо круглой фигурой и характером отставного унтера — занятьице не для слабых духом. И всё же, если кто хоть раз сполна ощутил на себе весьма навязчивое гостеприимство пансиона Маргариты Львовны, неизменно возвращался вновь и вновь в те гостеприимные пенаты — насколько хозяйка была шумной и вездесущей особой, настолько же крепкой рукой она поддерживала в заведении железный орднунг...

— Впрочем, сделай мне чаю — только, хорошего и крепкого, — задумчиво протянул Вольдемар и только сейчас спохватился — щёлкнула бронзовая задвижка, и из душевой кабинки объявилась эльфка, озаботившаяся из одежды одним лишь здоровущим махровым полотенцем. Ну да, с такой фигурой на одежду-то особо внимания и не обращают.

— Впрочем, притащи чего накормить вот эту чуду-юду, — он непочтительно ткнул пальцем в нимало не смутившуюся своим видом эльфку.

Гном мудро и понимающе кивнул, заверил, что через полчаса всё будет организовано. И тут же испарился с тою непостижимой ловкостию, которая так и заставляла вспомнить джинна ибн как-его-там из сказок о тысяче и одной неодинокой ночи. Хотя и странно, когда им за болтовнёй и время-то нашлось делом заняться?

Зелёные глазищи девицы чуть потемнели, а сама она слегка, едва ощутимо напряглась. Да и голос её зазвенел еле заметной ноткой бьющейся о стекло мухи.

— Надеюсь, господин не всерьёз высказался про юду?

Вольдемар лишь вздохнул легонько и откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Ну никак не воспринимал он всерьёз все эти националистические бредни насчёт превосходства одних рас над другими. Уж всякого повидал, и худого и хорошего, а потому ко вполне известным всем различиям и особенностям относился с лёгоньким, чисто российским наплевательством и даже юмором. И честно считал, что это здорово, когда в паспорте нет графы "национальность", а стоит гордое и недвусмысленное — подданный Российской империи. Точка! А иные на сей счёт мнения, дамы и господа, встретят такие меры противодействия на всех уровнях, что мало не покажется.

Но самое паскудное, что эти сами верили про свою избранность и неполноценность одновременно. Причём настолько, что вышибить то из них уже казалось и невозможным. Хотя и вероятно, таковое им просто казалось выгодным — или же лучшей линией выживания? Историей за гордыню и жадность свою учены не раз, не раз. И кстати, стоило признать — творец всего сущего изрядно пошутил, сделав эльфок настолько же привлекательными, насколько малахольными...

— А ты всерьёз задала этот вопрос? Как там тебя, извини — не упомнил имечка из паспорта, — Вольдемар старательно изобразил, будто в тренированной по методе Месмера памяти не запечатлелись насмерть все до последней буковки данные, означенные в документах девицы.

— Соня Мармеладова, — чуть отчуждённо ответила девица и, судя по донёсшемуся сквозь стук колёс шороху, принялась вытирать полотенцем волосы. — Ну, если предположить, что всерьёз?

Что ж — по крайней мере, девица читала последний роман господина Достоевского. Собственно, это вполне укладывается в образ интеллигентной барышни из старой столицы... а вот насчёт чувства юмора и собственного достоинства опять некий перегиб вышел. Едва ощутимый, с трудом заметный, но — перегиб...

— Тогда я на первой же остановке дам тебе сто рублей и провожу незлым тихим словом вослед, — не раскрывая глаз ответил Вольдемар. Для полунищей девицы такая впечатляющая сумма означала возможность вполне безбедно перекантоваться где-нибудь зиму. Хотя лично для него, не обременённого ни семьёй, ни карточными долгами или прочими статьями расходов, не бог весть что.

Он расслабленно покачивался в кресле вместе с вагоном и плыл, плыл куда-то в мягко обволакивающем сознание покое. Пять месяцев можно будет не вспоминать о жёстких служебных буднях. А уж тем более о деликатных их подробностях, только и известных весьма высоким чинам в кабинетах с вечно зашторенными окнами. Пять месяцев только и делать, что пить южное вино, носиться на жеребце по пологим крымским горам и купаться в море. А вечерами драть до сладкого ору эту эльфку и потом засыпать спокойно, не опасаясь проснуться от грохота выстрелов или могучего рёва встревоженного чем-то вахтенного гнома Васюка...

— А если несерьёзно? — как ни в чём ни бывало поинтересовалась эльфка.

А вот тогда, ма шер, совсем иной разговор у нас выйдет, хотя ты о том ещё и не догадываешься. Нет, догадываешься — ишь как затрепетала, когда с тебя полотенечко-то убрали долой. Да не бойся, не бойся, глаз открывать не стану, а до обещанного гномом получаса ещё далеко... так вот, догадываешься ты лишь об одной стороне. Сто рублей, то бишь десять даже не красных ассигнаций, а полновесных золотых червонцев производства Монетного двора его императорского величества — да за такую сумму дети цветов и мать родную продадут. А ты не клюнула... уж я-то вас в портах многих стран повидал предостаточно. Причём и в таких портах, где нашего флага российского вроде бы никогда и в помине не наблюдалось...

Больше всего это напоминало те две запомнившиеся на всю жизнь недели, когда адмирал наказал его и безусого ещё мичмана Макарова за некую шалость. И в назидание за дерзость заставил по полной программе перемерять глубины безымянной номерной бухты где-то у чёрта на рогах. Свинцовым лотом, безо всякой магии, по старинке! И два молодых офицера прилежно вымеряли все фарватеры и плешки, не пропуская ни малейшей складочки и не обойдя вниманием ни малейший бугорок. Особенно вроде этого... его губы и язычок нежно и властно скользили по атласной коже, с наслаждением вдыхали всё откровеннее проявлявшийся запах несмелого ещё желания.

Не спешили ни в коем разе, вдумчиво и со вкусом исследуя каждую особенность и прелестную очертательность. Покладисто отступали на прежние завоёванные позиции, когда встречали в ответ робкую неуверенность. И в то же время, с этакой дерзостью уверенного в своём праве первопроходца раз за разом возвращались к неизведанному, нежно и вкрадчиво — пока непознанное само с трепетом и ожиданием не распахивалось навстречу.

И после долгих скитаний, вдоволь и даже всласть побродив вокруг крохотного лесочка курчавого шёлка, ищущие таки обнаружили укромную ложбинку с родничком, запульсировавшим и нетерпеливо пахнувшим навстречу.

— Найн! Аххх.... йа, йа... ещё... йааааааа...

И что там вскоре последовал за сладкий взрыв, весьма подобный мощностию прямому попаданию главного калибра линкора, то уже никого не касается.

Она уже успокоилась. Пришла в себя, блестя радостно-испуганными глазами и безотчётно ловя взгляд наконец открывшихся глаз. Робко касалась губами кормивших её пальцев, вздрагивая от собственной смелости — и вновь искала этих прикосновений.

— Нет, так не бывает, — со вздохом признала наконец эта... ну пусть будет Соня, поиграем уж в твою игру. — На такое решился бы не каждый даже влюблённый. А уж господин хороший на него не похож ни в коей мере.

Она уже пришла в себя. Вновь скрылась меж лукавых взглядов, вкрадчиво-кошачьих поз и недомолвок. И ведь не может не соображать, что выдала себя с головой — уж в такие моменты ни одна женщина не может себя контролировать и шепчет слова на том языке, который впервые услышала от матери. Хотя и вряд ли знает о другом — том, что... впрочем, это надо ещё обдумать.

Вольдемар умылся с мылом, по мере возможности стараясь смыть с лица нескромные запахи. Впрочем, вопреки осторожному общественному мнению, он не находил эти ароматы низменными или неприятными. Напротив, совсем напротив, господа офицеры — куда лучше иных парфюмов. Хотя многие и не одобряют эти пришедшие к нам из европ диковинные забавы...

— Так я ответил на твой вопрос насчёт "серьёзно или нет"?

И вновь мгновенная колючая настороженность, тут же сменившаяся расслабленной негой познавшей сладость женщины, уже уверившейся в своей собственной для кое-кого исключительности.

— Д'артаньян глупышку Кэт убедил примерно схожим образом... кстати не пойму, отчего его все считают героем? Убийца, бабник и бретёр, как по мне.