У меня, как у историка, любая попытка лишить меня информации, которая может быть интересна мне или моим коллегам, вызывает резкое неприятие и отторжение. Однако я отдаю себе отчёт в том, что эти попытки не являются выражением чисто реакционной логики инстинктивного 'охранительства' и имеют за собой известные основания и резоны. О чём стоит говорить открыто, не прячась ни за какой риторикой, в том числе и за риторикой 'неограниченной свободы научного поиска', которая иногда может быть столь же реакционной, сколь и риторика её противников. Как говорят наши коллеги, психологи — 'чтобы решить проблему, сначала следует признать проблему'. Тем более, что данная проблема является, по существу, именно психологической.

[примечания публикаторов]

* Здесь и далее М.О. Хан-Балык удалила почти всю библиографию, ограничившись упоминаниями авторов и произведений в тексте и сносках. По свидетельству Юрия Жевотохина, знакомого с первым вариантом статьи, библиография насчитывала более трёхсот книг, статей и заметок, не считая архивных материалов, с которыми автор работала весьма интенсивно. Восстановить их не представляется возможным. Однако, по личному свидетельству Юрия Жевотохина, первой шла ссылка на известнейшую статью Смирнова в его авторском сборнике. Несомненно, имеется в виду вот этот текст: Смирнов В.П. 'Аварийный коммунизм': к общей характеристике политико-экономического строя Восточной Сибири после Полудня. / В.П. Смирнов. Полдень и ранняя советская история. Сборник статей. — Депонировано в БВИ. — М.Г.

** В настоящее время оригинальный текст статьи, цитируемый автором, не может быть воспроизведён. Согласно воле академика Джюсса, все его тексты должны цитироваться только в последней редакции, подготовленной им незадолго до смерти. Текст статьи 'Под видом научного поиска' существенно переработан. В частности, приведённые пассажи из него удалены и заменены существенно более осторожными формулировками. Однако в эпоху написания статьи оригинал был доступен, а Мариэтта Отаровна отличалась исключительной добросовестностью в подобных вопросах. — Мр.В.

II. Психоисторическая ситуация семидесятых годов Ʉ.

Будучи сторонницей психоисторического метода Мирослава Сейбича, я разделяю его понимание 'героической эпохи' как 'успешного исторического кризиса'.

Под успехом Сейбич понимает ситуацию, воспринимаемую обществом как 'деактуализацию традиционных (неразрешимых) проблем'. Это достигается разными способами, в том числе и тем, который Сейбич назвал 'разминирование проблемного поля взрывом', то есть катастрофическим путём решения. Такого рода ситуации сопровождаются мифологизацией, тем более бурной, чем более вязкой и неразрешимой была предыдущая ситуация.

Стоит заметить, что выход из катастрофы, не сопровождающийся 'разминированием поля', вызывает массовую фрустрацию и чреват повторением. Например, Первая Мировая Война, даже завершившись победой одной из сторон, не решила проблем Европы и вызвала лишь массовое разочарование, ощущение напрасности понесённых жертв, что привело к первой эпохе фашизма. Напротив, Великая Октябрьская Социалистическая Революция, несмотря на весь её трагизм, решила — или создала впечатление решения — целого ряда застарелых проблем, что и дало всплеск мифологизации.

В этом смысле Полдень и последовавшие за ним события были (как бы странно это сейчас не прозвучало) не только величайшей трагедией в истории человечества, но и одним из его величайших успехов. Именно это обстоятельство породило ту, давно ставшую привычной для нас мифологию, которая связана со Временем Коммунаров.

Начнём с того, что Полдень, в отличие от всех войн, которые когда-либо велись людьми, не был опознан массовым сознанием именно в качестве войны.

Все предыдущие человеческие конфликты длились достаточно долго, чтобы в массах успевала выработаться специфическая 'психология военного времени'. Речь идёт об особом режиме восприятия действительности, задающим контуром которой является необходимость постоянных жертв (добровольных и не только) во имя достижения победы или хотя бы избегания поражения. Люди приучаются жить в условиях постоянной угрозы, исходящей от других людей. Это порождает соответствующее мировоззрение — например, ощущение малой ценности человеческой жизни, готовность убивать и быть убитым, привычку к постоянным лишениям и смертям (в том числе смертям близких людей) и так далее.

Полдень, при всей его чудовищной разрушительности, в этом смысле не стал войной в указанном выше смысле. Скорее, он был воспринят массовым сознанием как глобальная катастрофа — нечто вроде падения на Землю астероида. Да, эту катастрофу ждали — тринадцать лет, начиная со Стокгольмской речи аль-Махди. Но это ожидание продолжалось в более-менее комфортных условиях, и с надеждой на лучшее.

Стоит вспомнить и о том, какова была Земля времён 'нависающего Халифата', как назвал ситуацию Э. Саид в своём самом известном сочинении.

Это был мир, достигший потолка своего развития и осознающий это. Ни одна проблема, стоящая перед ним, не могла быть решена — начиная с банального перенаселения и кончая тридцатилетним периодом ожидания начала ядерного апокалипсиса. Люди рождались и умирали, зная, что их жизнь и жизнь их детей зависит от того, сколько ещё проживёт аль-Махди.

Это касается 'свободного мира'. Что касается Халифата, то после махдистских преобразований слово 'аль-амаль' ('надежда без страха и опасений') стало обозначать только надежду на посмертный рай. Эта деталь лаконично и точно характеризует идеологию и психологический настрой подданных Халифата.

Неудивительно, что выжившие после Полудня восприняли случившееся не только как чудовищное несчастье, но и как завершение долгого ожидания. Вальтер Минц в 'Письмах мёртвого человека' сформулировал это так: 'Человечество кончилось вместе со своими страхами'*. Практически одновременно в Восточной Сибири молодой Дмитрий Строгов записал в 'Оранжевой тетради': 'и всё-таки ужасный конец лучше, чем ужас без конца'. Судя по всему, это настроение разделяли многие.

Так или иначе, но Полдень человечество пережило, хотя и с невероятными потерями. Однако выжившие получили в награду подарки, о которых мечтали сотни поколений их предков.

Во-первых, в кратчайшие сроки — буквально за годы — была решена назревшая и перезревшая проблема полной автоматизации производства и построение первичной техносферы. Это было связано с невероятно возросшей ценностью человеческого труда. Произошедшее было сравнимо по последствиям с революцией стоимости труда, случившуюся в средневековой Европе после эпидемий 'чумного' XIV века и положившую начало развитию буржуазных отношений. Однако масштабы были иными. В средневековой Европе, по современным оценкам, погибло от трети до половины населения. После Полудня от двенадцати миллиардов человек осталось двадцать миллионов, в основном в Восточной Сибири. При этом научные знания, технологические возможности и даже материальные ценности сохранились в неизмеримо большем объёме. Это позволило пробить 'стеклянный потолок', отделяющий человечество от решения задачи полной автоматизации производственных процессов. Проблема, неразрешимая из-за легко прогнозируемых и абсолютно неприемлемых социальных издержек, оказалась решаемой, и решаемой быстро. Американские гиперпринтеры, советские АПЛ и немецкие роботы совершили подлинное чудо. Люди, в 1971Ʉ мечтавшие о куске хлеба и глотке чистой воды, в 1980Ʉ уже веселились на Олимпиаде в Норильске, а в 1992Ʉ увлечённо смотрели по стереовидению Зимние Игры на Луне.

Всё это было прямо связаны с другим великим прорывом — в Космос, который стал неисчерпаемым источником энергии и ресурсов. Опять же: несмотря на все успехи в освоении земной орбиты, старая дополуденная Земля оказалась на это не способна. Это было связано не только и даже не столько с отсутствием технологий. Ядерные прямоточные двигатели, пригодные для межпланетных перелётов, были давно известны. Мезовещество, необходимое для отражателей фотонных кораблей, было получено в значимых количествах в Балтиморской лаборатории. Американские и европейские учёные уже вплотную подошли к открытию бондепадхаевской трансгрессии. Тем не менее, практически полное освоение околоземной экватории так и не привело к прорыву в межпланетное или межзвёздное пространство. Как выразился по этому поводу первый руководитель Космического Агентства СШАА Бернард Спайк, 'человечество было слишком тяжёлым, чтобы взлететь'. Эта очень точная, при всей своей мрачной двусмысленности, метафора очерчивала целый комплекс проблем, препятствовавший космической экспансии — начиная от необходимости поддержания военного паритета с Халифатом и кончая финансовой непривлекательностью вложений в Космос. После Полудня все эти проблемы были — по выражению того же Б. Спайка — 'не развязаны, но разрублены, как гордиев узел под мечом Александра'.

Результат был ошеломляющим. Если в 1970Ʉ энерговооружённость человечества упала, по разным данным, от 2 до 9% от дополуденного уровня, то в 2000Ʉ она превышала его в два с половиной раза, причём 83% совокупной энергии вырабатывалось на космических станциях солярно-магнетронного типа, использующих энергию солнечного ветра[1]. Океан дешёвой энергии, в свою очередь, сделал возможным массовое применение ионных платформ в качестве орбитальной посадочной технологии — в результате чего на Землю хлынули потоки товаров, изготовленных из космического сырья на орбите. В числе прочего, появилось космическое сельское хозяйство. По данным Центрального статистического бюро СШАА, к 2003 г. Ʉ на орбите выращивалось 6% сельскохозяйственной продукции, потребляемой американцами. Разумеется, речь шла прежде всего о том, что тогда считалось деликатесами (например, 'мраморное' мясо бычков, выращенных в невесомости) — но сам факт показателен[2].

Эти перемены, случившиеся в течении двадцати лет, вызывали массовый прилив оптимизма. Если в первые годы после Полудня само существование человечества было под вопросом, то через четверть века уже никто не сомневался в том, что человечество ожидает будущее не только великое, но и блестящее.

Наконец, последнее, но отнюдь не по важности. Полдень подарил выжившим сознание победителей. Они одержали победу над самым страшным врагом в мировой истории. Человеконенавистническим планам аль-Махди не суждено было сбыться. Несмотря на то, что исламистам удалось пробить системы противоракетной обороны Европы, Америки и Китая (в т.ч. благодаря диверсионно-подрывной деятельности), ставка на средства космического базирования себя оправдала. Не напрасным оказался и подвиг миллионов людей, вступивших в схватку с исламистами и уничтоживших их.

Если уж мы заговорили об этом. Характерно, что, несмотря на торжество гуманистических идеалов, никто и никогда не сожалел об истреблении 'носителей ислама', как тогда было принято выражаться. Это касалось не только первых дней войны, но и последующих событий.

Поскольку информация, связанная с Бискайским инцидентом и другими подобными эпизодами, до сих пор закрыта для историков, сошлюсь на воспоминания своего прадеда, Гаджи Мехмет-эфенди, хранящиеся в моём семейном архиве. Мехмет-эфенди непосредственно руководил борьбой с остатками исламистов в Южной Африке.

Я хочу подчеркнуть, что Мехмет-эфенди был убеждённым коммунаром и гуманистом. Он несколько раз пресекал самосудные расправы над пленными, рискуя своим авторитетом и даже жизнью. Более того, он подал рапорт об отставке и ушёл заниматься радиационной очисткой, узнав о жестокой публичной казни нескольких террористов вместе с семьями, а также о том, что командование знало об этом и не приняло мер. Тем не менее, именно он санкционировал использование химического ОМП против лагерей исламистов. По этому поводу он писал, в частности, следующее.

'Я не испытывал к этим существам той ненависти, которую может вызвать человек. Принявшие ислам и укрепившиеся в нём перестают быть людьми. Иными они тоже не становятся: это особая порода существ, знающих человека и его слабые стороны изнутри, но людьми уже не являющихся. Поэтому мы радовались, когда красные точки на экранах тепловизоров начинали медленно бледнеть. В этой радости не было никакой мстительности, только чувство облегчения. Впоследствии, когда я руководил очисткой заражённых территорий, я испытывал те же чувства, когда красные радиационные пятна на экранах компьютеров медленно желтели. В обоих случаях это было возвращение к нормальной жизни, возвращение безопасности.'

Я предполагаю, что именно из тех времён растут корни нашего самого главного страха. Образ, которая более всего ужасает современного человека — это не другой человек, но и не совершенно чуждое ему существо (например, негуманоид), а именно существо, которое когда-то было человеком, знает людей изнутри, но само с ними себя уже не отождествляет. Я также думаю иногда, что этот страх, подхваченный и растиражированный массовой культурой, когда-нибудь реализуется — как и большинство человеческих страхов. И я не уверена, что мы выдержим этот экзамен**.

Однако в то время казалось, что этот страх полностью побеждён вместе со всеми остальными. Человечество не просто выжило — оно именно победило,и теперь наслаждалось заслуженными наградами, причём никто не сомневался, что они никогда не кончатся.

Чтобы составить примерное представление о том, кем ощущали себя тогда люди, я процитирую такого неоднозначного исторического деятеля, как Кристобаль Хосе Хунта. В своих 'Постнуклеарных размышлениях' он писал:

'Пройдя чудовищнейшее из испытаний — смертью, Человечество вполне уподобилось Сыну Божьему, тем самым исполнив Его заповеди и став Его отражением... Преображённые атомным огнём, победители Дьявола стали воистину Богом. Я говорю — Богом, а не богами, поскольку отдельный человек, оторванный от других, взятый сам по себе, один — он остался всего лишь человеком, со своими слабостями, пороками и преступлениями. Но Человечество как целое отныне приняло на себя лик Христов и может по праву именоваться Телом Христовым, каковым раньше была лишь единая Церковь, и лишь в дни своего подлинного единства... На нашем поколении лежит особая благодать, как на удостоенных непосредственно принять страдания и венец победителей. Нашими ничтожными силами Господь сокрушил Антихриста, через нас прошла молния Его воли, и мы спасены непосредственно Его милостью. Мы особенно близки Богу, даже те, кто не уверовали в Него... Нынешние чудеса, о которых мы не смели и грезить в те страшные дни — лишь малая толика того неизмеримого величия и блаженства, которыми удостоит нас Господь. Он расстилает перед нами ковёр из звёзд, чтобы наши внуки могли ступить на рубежи материальной Вселенной, навеки отданной им в дар... На нас же лежит и особая ответственность, ибо наши деяния отныне и навсегда определят суть высшей и прекраснейшей эпохи существования рода людского — эпохи непосредственного приуготовления к Царству Божьему.'