Крылатый

Пусть так. Пусть Мирон — Крылатый. Но благородному сидеть за одним столом с кучером? Это уже перебор...

Впрочем, Зоран не выказывал по этому поводу ни малейшего недовольства. Старый маг спокойно перешагнул порог дома, разулся и безошибочно направился к умывальнику, смыть пыль дорог с рук и лица. Расположение комнат в доме он знал на "отлично", но Айртон уже и не сомневался в том, что учитель бывал здесь десятки раз и задерживался надолго.

Кучер молчаливым кивком поблагодарил Зорана и хозяина за возможность сесть за общий стол и за обед, оказавшийся очень вкусным. Картофель, плебейский овощ, да еще и явно не с трюфелями — единственными грибами, которые допускалось употреблять в пищу благородным господам — все это оказалось отнюдь не так плохо, как Айртон ожидал. Жирно, но вкусно.

Зоран с Мироном непринужденно болтали о какой-то ерунде и совершенно не торопились перейти к цели приезда двух магов в это захолустье. Обсуждали теорию магии воздуха, в которой хозяин дома оказался неожиданно сведущ, успехи армии после внедрения планеров и новое вторжение Рулании после того, как ее спецслужбам удалось выкрасть чертежи летательных аппаратов, в короткие сроки оснастив ими свою армию. Кучер привычно молчал. Айртон тоже предпочитал слушать, нежели говорить. Эту привычку в него вдолбили еще на первом курсе: если не понимаешь, что вокруг происходит — сиди и молчи. Время задавать вопросы еще придет, но к этому времени ты уже можешь успеть все понять самостоятельно.

Примерно через час, наевшись от пуза и напившись медовухи, кучер откинулся на спинку стула и пробасил:

— Господа, темнеет уже, может, я спать пойду? Все равно ваши ученые речи для меня непонятны, да и знать мне все это по рангу не положено.

— Да, Мирон, — неожиданно поддержал кучера Зоран, — я что-то тоже притомился. Позволь и я спать отправлюсь.

Айртон смотрел на учителя взглядом, полным недоумения. Он не понимал игры, которую вел учитель, и не знал, какая роль в происходящем отводится ему. Зоран говорил, что они пришли просить Мирона о помощи, просить выступить против руланцев, и, конечно же, разгромить их в пух и прах. Но пока о войне не заходило и речи.

— Айртон меня проводит, — сказал старый маг. — Дорогу до гостевой комнаты я и сам найду.

Краем глаза Айртон успел заметить, что учитель подмигнул. Но не ему, как следовало бы ожидать, а Мирону.

— Слушай внимательно, — зашептал учитель, когда они вышли из кухни, — основное ты уже знаешь. Мирон — Крылатый. Твоя задача — убедить его вступить в бой. Проси, умоляй, торгуйся. Делай что хочешь, но завтра он должен уехать с нами в столицу. Иначе — конец всему, и ему, кстати, тоже. Он это понимает, хоть и прикидывается, что война его не интересует.

— Торгуйся? Умоляй? — переспросил Айртон. — Он же подданный Его Величества. А вы — маг корпуса. Вы можете просто приказать.

— Мирон чихал на мои приказы и на приказы короля. Попытки ему угрожать тоже ничем хорошим не кончатся, гарантирую. Торгуйся. У тебя есть то, что ему нужно.

— Что именно?

— Мирон расскажет. Только последний совет: не обещай слишком многого. Торгуйся! Именно торгуйся, сбивай цену. Поверь, заплатить ее будет очень нелегко. Знаешь, когда у меня появились первые седые пряди? В 25, когда впервые держал Крылатого.

— Впервые?

— Да. Он расскажет. Иди. И будь что будет. Решать уже не мне, и не королю. Решать вам с Мироном. Тебе и Крылатому.

Учитель закрыл дверь перед носом Айртона, и тому пришлось ретироваться обратно на кухню, к Мирону. Происходящее он понимал все меньше и меньше.

Он вернулся. Сел за стол. Молча понаблюдал за тем, как Мирон моет посуду. Уже даже почти решился предложить свою помощь, хоть и не престало это, благородному, убираться в доме, тем более в доме простолюдина, но Мирон уже успел закончить дела сам, вытер со стола, и сел напротив Айртона. Изрезанное морщинами лицо старика было непроницаемо, а глаза смотрели будто бы даже не сквозь Айртона, а куда-то поверх него.

Молчание затянулось, и в голове Айртона уже начали даже копошиться мысли: а не проверка ли это все? Не розыгрыш ли? Не испытывает ли его учитель, нанявший для этой цели какого-то пожилого деревенского амбала? Но даже если так, если это урок или испытание, надо идти до конца. Учитель сказал, что его задача — уговорить Крылатого вступить в войну. Значит, он уговорит.

— Мирон... ты... — обращение на "вы" к простолюдину Айртону так и не далось. Стой перед ним сейчас Крылатый, в своей броне из перьев цвета воронова крыла, отливающих металлом, с его огромными крыльями и пронзающим взором, как его рисовали в книгах — он, не колеблясь, обратился бы к нему со всем почтением, да еще и пал на одно колено, как перед высшим из благородных, как перед самим королем. Но сейчас, за дубовым столом, в деревянной избе, где-то в глуши под столицей... Нет.

— Мирон... ты... Ты должен отразить нападение Рулании.

— Я? — с деланным удивлением спросил тот. — Скромный старик из деревни? Да я меча-то в руках не держал, только вилы да грабли. Хотя... Я и с вилами многим солдатам показал бы, чья рука крепче.

— Ты. Ты же Крылатый. Обернись им, снова, как тридцать лет назад. Руланцы и напали-то потому, что считают, что тебя больше нет. Знай они, что Крылатый все также на страже нашей страны...

— Крылатый не на страже, — перебил его Мирон, — Крылатый выращивает картофель и пшеницу. Крылатому нет дела до распрей королей.

— Но ведь если руланцы сломят наше сопротивление, война коснется и тебя, и твоей глуши. Они придут сюда!

— Придут. Соберут подать и уйдут, как приходили собиратели податей нашего короля. Для меня ничего не изменится. Для моих соседей — тоже. Нам все равно, под чьей властью жить. Столица далеко, ну так а руланская столица будет еще дальше. Пожалуй, так оно даже к лучшему.

В Айртоне закипала злость. Да как он смеет так говорить с ним, магом корпуса, учеником самого Зорана? Пальцы правой руки сами легли в пасс сотворения молнии, осталось лишь прошептать заклинание, и наглеца размажет по стенке ударом, и на несколько часов парализует разрядом электричества!

— Не советую, — негромко, но угрожающе произнес Мирон, — защита не только снаружи, защита и внутри есть. На такой вот случай. Если я убийцу в дом пущу, и тот закон гостеприимства нарушит.

Пальцы Айртона расслабились, сила стекла с них в дощатый пол. Угрожать бессмысленно, да и глупо. В самом деле, закон гостеприимства, не по-людски это, недостойно благородного.

Учитель сказал: "Торгуйся!" Но как? Что можно предложить Крылатому?

— Что ты хочешь? — прямо спросил Айртон. — Вы с Зораном — друзья, это видно по вашим глазам, по вашим разговорам, но почему-то даже ради вашей дружбы ты не хочешь вновь подняться в небо. Так чего ты хочешь?

— Именно ради нашей дружбы я и не заключаю с ним соглашения. Он не выдержит. Не удержит меня.

— Что значит "не удержит"?

Мирон откинулся на спинку стула, сложил руки на груди:

— Так ты ничего не знаешь?

— Знаю, что ты — Крылатый, и ты отказываешься встать на защиту Отечества.

— Ты ничего не знаешь! — резюмировал Мирон. — Что ж, отличная шутка, вполне в духе Зорана. Отправить уговаривать меня своего ученика, не объяснив тому ничего.

— Я знаю главное, — упрямо возразил Айртон, — ты — Крылатый, и тебе наплевать на то, что на фронте сейчас гибнут люди. Ты сидишь тут в своей глуши, и размышляешь о том, что тебе все равно под чьей властью жить. О том, что тебе все равно, вздернут твоего друга или обезглавят!

— Пообещай мне два часа! — вдруг воскликнул Мирон, подаваясь вперед. — Два часа поддержки, раз ты такой умный и такой правильный! Поклянись, что ты продержишь меня в небе два часа, и я разметаю руланскую армию, разгоню ее, как стаю воробьев!

— Два часа чего?

— Пообещай мне два часа! Поклянись, что дашь мне два часа!

В голосе Мирона звучали нотки безумия. За секунды спокойный и здравомыслящий человек вдруг превратился в одурманенного опиумным дымом наркомана, требующего еще кайфа, еще зелья, еще видений.

— Два часа чего? — громче и настойчивее повторил Айртон. — Да, я признаю, я ничего не знаю. Два часа чего? Расскажи мне, и если это в моих силах — я дам тебе их.

Мирон пришел в себя, взгляд снова стал осмысленным и серьезным. Начинался разговор, серьезный деловой разговор.

— Я выкопал артефакт около 50 лет назад. Вот здесь, на этот самом месте, в своем огороде! Зацепил плугом, сломал его, кстати. Плуг, а не артефакт. Этот шар, мне кажется, вообще нельзя уничтожить, он крепче любого железа. Это шар, тяжелый стеклянный шар диаметром в четыре — пять локтей, заполненный подвижным туманом. Иногда в нем проскакивают молнии, иногда туман густеет и становится черным, иногда светлеет, начинает напоминать белый дым, но шар всегда непрозрачен. Я думаю, что внутри него — облако, но так это или нет, никто не знает. Никакая магия на него не действует.

— На нем установлена защита?

— Хех. Можно сказать, что защита. Только у вас в корпусе такую ставить никто не умеет. Ваши защитные заклинания — они как доспехи, как зеркало. Настроены на то, чтобы держать удар, или отражать его. Любые доспехи можно пробить, а самое совершенное зеркало однажды повстречает такой огонь, который испепелит его. Здесь что-то другое, ваш корпус полвека бьется над защитой этого шара, и ты наверняка с ним поработаешь, но что-то мне подсказывает, что ничего тебе не светит. Шар направленной на него магии просто не замечает! Не отражает, не поглощает, просто пропускает через себя неизмененной, разве что малость меняет ее направления. Преломляет, как стекляшка — свет. Получишь нужный допуск — тебе Зоран потом покажет свои выкладки по математической модели искажений поля магии.

— А ты их видел?

— Видел, конечно. Но что они мне? Я многое знаю, но я — чистый теоретик. Во мне нет магии! Совсем! Нулевой уровень по Урману, чистый ноль. Безрукий человек знает, как колоть дрова, но сам ощутить, как топор входит в древесину, не сможет. А когда я — Крылатый, вот тогда я чистый практик. Стихийный, как говорят у вас в университете. Мне не нужны ни формулы, ни знания... Но это все не важно. Важен шар. Я нашел его. Раскопал его, очистил от земли, и сразу понял, что штука эта не простая. Ну, то есть насколько она не простая — я не представлял, все вообще случайно вышло. Знать бы, кто его сделал... И как... Откуда он вообще? Древние ли его оставили или его зашвырнуло к нам из другого мира? Много теорий в корпусе ходит, очень много. Но знать — никто не знает. В общем, нашел я его, и отправил весточку в корпус. Ко мне прислали молодого мага, такого же, как ты, только что университет закончившего, только силы в нем поменьше было, значительно меньше. А вот гонору — даже больше.

Айртон вспыхнул, но смолчал.

— Да-да, из тебя Зоран гонор твой уже немножко выбил. Ты и с простым крестьянином вежливо говорил, и про закон гостеприимства вспомнил, хоть и не сразу. А тот... "Пшел вон!", да "Не лезь своими грязными руками". Он быстро понял, что штуку я раскопал очень интересную — еще бы, любое познающее заклятье сквозь шар проходит, словно сквозь воздух, левитирующее — поднимает пласт земли позади него, но сам артефакт как лежал, так и лежит. Странная штуковина, а странные штуковины вас, магов, сильно пугают. Особенно магов с гонором. Вы-то привыкли к тому, что с вами весь мир на короткой ноге, что все вокруг к вам с почтением. А шару наплевать было на этого мага и его заклинания. Шар лежал себе, крутил внутри себя серое облако, и колдующий человечишко его интересовал не больше, чем меня — ползущий по огороду муравей. И поняв, что сам он его даже с места не может, маг соизволил позвать меня на помощь. Дескать: ты — лось здоровый, тебе тяжести двигать не впервой. Помоги мне выкатить эту игрушку из ямы. Тут-то все и случилось. Тут-то и стало понятно, зачем шар нужен, и как он работает.

Мирон смотрел не на собеседника, Мирон снова смотрел поверх него, вспоминая. И мыслями он был далеко, а точнее — высоко.

— Как только мы оба прикоснулись к нему, все и началось. Шар оттолкнул меня! Это было похоже на порыв ветра... Нет, на волну! Как будто воздух сгустился, оттолкнул меня и окутал плотной завесой, и я почувствовал, как стал меняться. Как появилось что-то тяжелое за спиной. Тяжелое, но не как рюкзак. Понимаешь? Тяжелое, но мое, часть меня! Крылья! Огромные орлиные крылья! А спустя несколько секунд, я услышал, как маг орет! Орет не своим голосом, как будто ему ноги в кипяток поставили, как будто руки по живому отпиливают. Орет от боли! Он молодец, маг этот... Хотя гордец был тот еще. Именно был, но умер он не тогда, не у меня на руках, во Вторую Руланскую его на фронте убили. Но молодец он. Когда шар запустил в него боль, он не убрал рук, хотя это было бы первой, нормальной реакцией любого человека. Он терпел несколько секунд, терпел, сколько мог, пытаясь понять, пытаясь анализировать, что же произошло. Только смотрел он в шар, и заклятья познания опять же запускать пытался в него, а надо было смотреть на меня.

— Шар превращает обычного человека в Крылатого, забирая силу у мага?

— Нет. Он превращает в Крылатого меня и только меня. А вот что он делает с магом — никто не знает.

— А почему только тебя? Другие пробовали?

— Пробовали, и не раз. Ни с кем такого эффекта не было. Ноль! Никаких изменений ни у простого человека, ни у мага. Может быть, шар запоминает первого прикоснувшегося к нему? Может быть, он просто долго лежал на моей земле и потому запомнил меня? Никто не знает. Но я — Крылатый. Только я.

— А маг? Маг может быть любым? Шар тянет из него силу?

— Шар устанавливает между нами связь, между мной и магом. Любым, кто прикоснется к шару вместе со мной. Как только это происходит, я обретаю крылья и силу, а маг получает боль, очень много боли. Тогда, в первый раз, когда боль стала нестерпимой, маг отпустил шар, и я, едва успевший взмахнуть крыльями, снова стал собой, простым крестьянином по имени Мирон, чуждым магии, лишенным крыльев. И вот тогда боль пришла ко мне! Но моя боль — это боль трансформации, она кратковременна. А вот боль, которая достается магу — длится, длится и длится. Она длится, покуда ты держишь руки на шаре, покуда ты продолжаешь контакт. Прерви его, и боль отступит, а я, если я в это время буду в воздухе, моментально лишусь крыльев, и умру. Помни об этом, когда будешь держать меня. Одно твое движение, и ты лишишь свое обожаемое отечество его главного секретного оружия, Крылатого.

Айртон начинал понимать, начинал составлять кусочки головоломки воедино. Мирон просит два часа... Два часа нестерпимой боли для него, Айртона, и два часа в небе для Мирона, Крылатого.

— Сколько тебя держал Зоран?

— Максимум — час десять минут.

— А у меня ты просишь два часа? Тридцать лет назад огромную армию Рулании ты разогнал менее, чем за тридцать минут. Зачем тебе были нужны еще сорок?

— Летать, — просто и лаконично ответил Мирон.

— Летать? Просто летать?

— Да, просто летать. Парить, расправив крылья, срываться в вертикальное пике, выравниваясь у самой земли, нестись над водой, касаясь ее кончиками крыльев, а потом свечкой уходить в небо, стремительно набирать высоту, так, чтобы звенело в ушах от перепада давления, чтобы мерк свет в глазах, чтобы легкие не могли втянуть в себя воздух. Просто летать! Да.