Двойник

— Пошли, — вновь скомандовал "режиссер" и, цепко ухватив Андрея за рукав, потащил за собой.

Проводница, стоящая возле дверей купейного вагона, озадаченно уставилась на подошедшую троицу.

— Нашелся! — не дав ей открыть рот, радостно произнес Кацман, заталкивая Андрея в тамбур. — Напился, чертяка. Ну да ладно, дело молодое, бывает, главное — нашелся. Творческие люди, вы ж знаете...

— Вот и хорошо, а вы беспокоились, — проводница мимоходом глянула на смятый билет, который сунул ей Кацман. — Ой, да не надо, что вы, неужто я Андрюшу не знаю... А можно мне потом автограф?.. — затараторила она уже в спину шагающей по вагону троицы.

— Можно, можно, все можно, но потом. — отозвался Кацман, защелкивая замок.

Через несколько минут поезд тронулся. Миновал маленькие, скособоченные домики с замусоренными огородишками. А совсем скоро картинка за окном приобрела привычный и до безобразия однообразный вид сибирской глубинки. Редкие перелески, величественные холмы, змеящиеся речки с заросшими ивняком берегами.

— Ну что, так и будем в молчанку играть? — не выдержал Вячеслав Михайлович. — Может, все-таки объяснишь, что это за гость с бугра. И зачем ты его сюда притащил? — он кивнул в сторону сидящего напротив них паренька.

Андрей вздрогнул и потянулся к вороту куртки, торопясь снять чужую вещь .

— Дурак ты, Михалыч, хотя и продюсер, — укоризненно произнес Кацман. Легонько хлопнул Андрея по плечу и ободряюще подмигнул: — Ты на слова моего приятеля внимания не обращай. Он мужик нормальный, и в своем деле мастер, как говорят, от Бога. Просто у нас у всех сейчас нервы. Ты посиди пока. А я с этим нервным господином в тамбур, перекурить, выскочу, а потом уже тебе все и расскажу. Раздевайся пока, устраивайся. Хотя, — тут Семен Яковлевич осторожно потянул носом, — извини, конечно, живности на тебе, случайно, нет?

— Нету... наверное. Я вчера в больнице, в душе мылся, — смущенно пробормотал паренек, вильнув взглядом.

— Ладно, ладно, это я так, — успокоил Кацман. — Обживайся, в общем. Мы скоро.

Он поднялся, распахнул дверь купе и поманил за собой тяжело сопящего продюсера.

— Рассказывай. Чего ты придумал? — уже чуть спокойнее предложил Вячеслав Михайлович, когда они вышли в тамбур.

— Ты его лицо хорошо рассмотрел? — задал встречный вопрос Кацман и потер ладони. — Это же вылитый звездюк наш. Вы-ли-тый. Рост, комплекция, лицо. Немного, разве, похудее. Так это не главное. Гример поправит. Неужели тебе все разжевывать нужно?

— Ты что, ты его за Андрюшу выдать?.. — выдохнул Вячеслав Михайлович, глядя на спутника округлившимися глазами. — Сдурел, что ли? Это ж бродяга, бомж. Он, пока мы с тобой тут болтаем, может, барахло наше уже собирает. Да ерунда это. А голос, а пластика... а музыканты? Они ж его в два счета раскусят. Про это ты подумал?

— Слава, ты меня извини, и не обижайся, но ты идиот. Да, идиот, — Кацман вытянул зажатую в пальцах у собеседника сигарету, которая успела догореть, и аккуратно загасил окурок. — Слушай сюда, продюсер. Мне плевать, кто он. Понимаешь? Плевать. И какой у него голос — тоже. Потому как... — Кацман оглянулся, привстал на цыпочки, сколько возможно приблизив свои губы к уху слушателя. — Нам только и нужно, чтобы этот паренек один концерт отработал. Под фанеру. Ну, или не отработал даже, но хотя бы появился на сцене. Понимаешь, Слава? Появился! И уж совсем здорово, если бы на этом концерте он и... — тут голос его стал едва слышен, — чтобы на концерте он и того... воплотил задуманное. И выглядеть это будет вполне натурально. Как говорится — гламурненько. И тогда никакой Абрек нам предъявить ничего не сможет. Записка есть. Вот она. Самоубийца — пожалуйста. А что перед этим со сцены сказать — я, уж будь уверен, его научу. Мы с тобой вообще не при делах.

— Так ты что,.. всерьез хочешь его за Питерского выдать? — Вячеслав Михайлович мотнул головой в сторону вагона. — Сильно. Только как ты этому объяснишь? Что скажешь?

— Так и скажу, — отозвался Семен Яковлевич. — Здравствуй, мол, Андрей, друг пропащий. Он же сейчас не помнит ничего. И что угодно схавает. Все тип-топ будет. Нет, не зря его, беспамятного этого, нам судьба подкинула. Все. Хватит болтать. Твоя задача только кивать и поддакивать.

Однако когда они вернулась в купе, то обнаружили, что нечаянный пассажир сидит на прежнем месте все в той же позе. Он походил на первоклассника, нечаянно заскочившего в старший класс. Сидел, положа ладони на коленки, и прилежно смотрел в одну точку.

— А вот и мы, — оживленно потер ладони Кацман, усаживаясь напротив Андрея. — Наверное, у тебя куча вопросов. Понимаю. Но давай лучше я сам тебе все расскажу. Так тебе даже удобнее будет. Легче, — голос толстяка струился бархатной лентой, опутывая сознание слушателя.

— А начну я вот с чего, — Кацман вынул из кармана паспорт, раскрыл его на первой странице и протянул Андрею: — Узнаешь?

Паренек всмотрелся в лицо на цветной фотокарточке. — Вроде знакомое что-то... — неуверенно протянул он.

— Знакомое? — Семен Яковлевич саркастически ухмыльнулся, порылся в рассыпанных на столе мелочах и отыскал маленькое дорожное зеркало. — А ну-ка, смотри. Ну? Теперь что скажешь?

— Так что, это мой паспорт, что ли? — наконец сообразил паренек. — Пирогов Андрей Сергеевич... — прочитал он. — Не помню... Убейте, не помню.

— А что ты вообще о себе помнишь? — вскинул вверх руки в несколько театральном жесте Кацман и, не дожидаясь ответа, закончил: — Да ничего. Андрюша. Ничего не помнишь. А ведь мы тебя, мы тебя по всему Транссибу разыскиваем. Понимаешь?

— Не очень, — паренек вновь взглянул на паспорт. — А как я здесь оказался, и вообще, кто я?

— Повторяю, — с легкой укоризной вздохнул Кацман. — Ты Андрюша Питерский, неужели тебе это имя ничего не говорит?

Андрей прислушался к себе, пожал плечами: — Нет.

Кацман умильно глянул на паренька: — Да, да!.. Ты и есть знаменитый певец, Исполнитель, звезда, и все такое. А этот суровый господин — твой продюсер.

— Я? Певец? — в голосе Андрея прозвучало явное недоверие. — А вы ничего не путаете?

— Да ты что, совсем?.. — вмешался в диалог продюсер. — Вот, смотри, — он приподнял полку и вынул тугой рулон. Развернул красочный, напечатанный на превосходной, глянцевой бумаге плакат: — Сам смотри.

Андрей всмотрелся в лицо, изображенное на плакате. — Похож. — вынужден был согласиться он с последним доводом. — Ничего не понимаю, певец... — он наморщил лоб, пытаясь осознать невероятную новость.

— Да, Андрюшенька, да! Именно. Я потому и при менте не стал тебе все сразу вываливать, боялся. Хотя, а чего в этом факте странного? Такая же работа, как и прочие. Кто-то шахтер, кто-то военный, а ты певец.

— Я понимаю. Только... — Андрей отвел наконец взгляд от плаката. — Только я ведь не помню ничего. А самое главное... — тут он откашлялся. — Мне кажется, что и петь-то я не умею. Не помню, вернее, не пробовал...

— Давай не спеша. По порядку, — Кацман порылся в стоящей под столиком сумке. — Вот тут одежда твоя, вот бритва, мыло, полотенце. Сходи, приведи себя в порядок, потом перекусим, а потом все остальное.

Андрей встал, неловко прижал к груди красочный пакет с запаянным в прозрачный пластик спортивным костюмом, и озадаченно уставился на свои разношенные тапочки.

— Все, это все снимай и в мусор, — приказал Кацман. — Барахло это выкидывай. "В печку", как говаривал один профессор. Сланцы пока одень, вот... А потом мы тебе все новое купим. Завтра... — он торопливо поднялся. — Вот, что... пойдем, я тебя провожу. Неровен час, опять что-то случится. А в Москве мы тебя в лучшую клинику разместим, в ЦКБ. Там врачи... о-го-го, вылечат.

— Ты думаешь, схавал? — спросил Вячеслав Михайлович, когда Кацман вернулся. Финансовый директор, который стоял у входа в купе и бдительно следил за дверями туалета, в который он перед этим проводил подопечного, пожал плечами: — Скользко, конечно. Нестыковок много. Почему, да что... нормальный, наверняка, не поверил бы. А этот... может, и проскочит. Если его начисто вырубило, кто знает, может, и поверил.

— А с другой стороны, и внешность, и все остальное... — раздумчиво произнес продюсер. — Самое смешное, паренек-то, как я заметил, спортивный. Пластика, опять же, какая-никакая.

— Сейчас я ему пару капель налью, пусть размякнет, потом попробуем и остальное, — Кацман обвел взглядом купе. — Ага, ноут наш бегун, выходит, с собой не взял. Отлично. Там и клипы, и записи остались. Нужно этого потихоньку к завтрашнему концерту приготовить.

— Главное, чтобы он пару-тройку характерных жестов... — Кацман усмехнулся, — "вспомнил", да еще вступительное слово выучил. Усе должно быть реалистично... Поскользнулся, упал... потерял сознание... — прохрипел он, неловко пародируя Папановский голос.

Продюсер, у которого от нервотрепки, наложившейся на легкое похмелье, заболела голова, поморщился: — Знаешь... пойду я в ресторан. Поправлюсь.

— Ага... А я, значит, с ним... мучайся. Жук ты, Слава, — криво усмехнулся Кацман, но, заметив что дверь в туалет наконец распахнулась, оборвал себя.

— Ох... епт... — вырвалось у него, когда паренек приблизился. Теперь, с чисто вымытыми, зачесанными наверх волосами, выбритый, в новом костюме, тот смотрелся настоящим двойником пропавшего исполнителя.

— А ведь, и правда, похож... — прошипел Кацман сквозь зубы, обращаясь к напарнику по шоу-бизнесу. — Ладно, Славик, иди. Только не надирайся там слишком. Помни, у нас еще дел выше головы. Да, и девкам скажи, чтобы нос сюда не совали.

— Да они после вчерашнего в своем купе до самого вечера дрыхнуть будут, — уже на ходу отозвался Вячеслав Михайлович с легким смущением.

Глава 2

Андрей прошел в тесную кабинку вагонного туалета, совмещенного с умывальником, крутанул барашек защелки и замер, глядя в зеркало.

События последнего часа выбили из колеи, наверное, ничуть не меньше, чем все предыдущее. Несколько дней назад, когда он пришел в себя от нестерпимой вони нашатыря и открыл глаза, в голове была кристальная чистота. Ни мыслей, ни воспоминаний, ничего. Только легкое удивление. Правда, потом, когда выяснилась неприятная истина, стало не до смеха. И даже не из-за отсутствия каких-либо воспоминаний. Это как раз вовсе не беспокоило. Ну, мало ли... Тем более, что врач, осмотрев больного, заверил его в полной нормальности. Сохранились и общие знания об окружающем его мире. По просьбе врача Андрей коротко, но без заминки рассказал внимательно следящему за его реакциями врачу о тех событиях, которые происходили в стране и в мире на протяжении последних нескольких лет. Вспомнил фамилию седоволосого президента, приказавшего расстрелять собственный парламент из танков. Легко написал несколько строчек под диктовку врача, но абсолютно ничего не сумел ответить о себе. В памяти не сохранилось ничего. Ни одного, самого малейшего, воспоминания. Врач пожал плечами, прописал несколько активизирующих работу мозга препаратов и оставил непонятного пациента в покое. Захолустная больница, не избалованная кадрами и финансированием, жила куда более понятными заботами. Переломы, отравления, дизентерия и прочие, свойственные подавляющему большинству местного населения, хвори требовали куда большего внимания, чем необъяснимое недомогание беспамятного бродяги. Говоря по совести, главврач и так сделал куда больше, чем мог. Продлил содержание Андрея на казенном коште вдвое от положенного и выписал на вольные хлеба лишь два дня назад. Да и в последующие дни смотрел сквозь пальцы на неоднократные появления его в больничной столовой. Сержант, встреченный им на перроне, внятно и доходчиво объяснил, что принять предложение столичных пассажиров будет лучшим выходом.

— Поверь, точно тебе говорю, Андрюха, — негромко произнес мент на прощание. — Здесь ты сдохнешь. Беги, куда угодно, беги. Эти двое — ребята мутные. Вряд ли они тебя узнали... Нюхом чую, не все так, как этот жидок мне в уши дует. Только тебе, в твоем положении, выбирать не из чего. Хотя... на этих, на пидеров, они не похожи. Но ты сам смотри. Если что, сбежишь, и всех дел. А так, может, и вправду, в столицу отвезут. Вдруг, и вправду, вылечат?..

Андрей отвлекся от нахлынувших воспоминаний, которые за неимением более далеких заполняли его целиком, и принялся растирать по щекам пену. Брить отросшую за несколько дней щетину новой, вынутой из пластикового пакетика, Жиллетовской скобкой было одно удовольствие.

Закончив с бритьем, он, кое-как, изогнувшись, сполоснул голову и с удовольствием скинул свои, пропахшие кочегаркой, в которой ему пришлось ночевать последние две ночи, вещи. Натянул новую одежду и вновь взглянул в зеркало. Увиденное ему даже понравилось. Исчез неопрятный бродяга. Из мутноватого стекла смотрел довольно симпатичный, светловолосый паренек с упрямо сведенными над переносицей бровями и синими глазами.

Мысли вновь вернулись к сказанному: "Хм... певец. Неужели, и вправду? Так я же и не умею..."

Андрей поднял руку, как бы сжимая микрофон, и попытался изобразить невероятно популярного среди санитарок мордатого, с мутноватым взглядом запойного алкаша, певца, щеголяющего в вечно распахнутой до пупа рубахе, концерт которого он сумел посмотреть по плохонькому больничному телевизору.

— Тьфу, тоже мне, — в сердцах сплюнул он и торопливо покинул ватерклозет.

— Поворотись-ка, — развел короткие руки в стороны Кацман, завидев Андрея. Кругленькое лицо, увенчанное большим носом, расплылось прямо-таки в отеческой улыбке. Однако, оказавшись в купе, Семен Яковлевич с ходу взял быка за рога. Он торопливо раскрыл новенький, с еще не снятой защитной пленкой, ноутбук и включил дорогую игрушку.

— Сейчас мы твою память и расшевелим, — пояснил он свои действия Андрею. — Ты понимаешь, в сложную ситуацию всех нас своей пропажей поставил. Да и себя тоже. У тебя ведь тур по России был намечен. Мы... уже и аванс получили, и билеты продали... Девчонки без дела истомились. В общем, надо наверстывать. Иначе неустойки будут страшные. Не расплатимся. Завтра в Улан-Удэ, в ДК Строителей концерт. Кровь из носу, нужно собраться, — слова вылетали изо рта Кацмана, словно пули из ствола пулемета. Остальные... города, ладно, отменим. Всех денег не заработать, но вот этот кровь из носу нужно отработать. Ты же артист, Андрюша! Вон тезке твоему, Миронову, уж как плохо было... на концерте умер, а не отменил...

— Семен Яковлевич... — Андрей вытер тыльной стороной ладони мгновенно вспотевший лоб. — Какой концерт? Я ведь забыл все... Я ведь не умею. Вы поймите, это все так внезапно...

— Андрюша, ты только не волнуйся. Тут ничего страшного нет. Ты, главное, нашелся... А концерт... — Кацман на мгновение задумался. — А мы его под фонограмму прогоним. Ничего. Народу будет немного... Схавают. Тебе, главное, рот открывать, да по сцене побегать... Это же не трудно. Ты, вон, раньше после концерта еще по два корпоратива мог отработать. Тело вспомнит... Вот сейчас клипы посмотришь, слова повторишь. Отрепетируешь немного, и прорвемся. А уже оттуда прямо в Москву. Пес с ними, с деньгами... В ЦКБ вылечат.