Вигнолийский замок

— Зажги в зале свечи, — я слегка потрепал Ванку за пухлую щечку.

Я не стал спрашивать, почему девушка бродит по ночам. Скорее всего, ей хотелось подслушать, как Никер репетирует новые песни.

Мы вошли в большой зал. Потолок в виде полусферы прятал в темноте росписи. Но время от времени молнии вспышками освещали и сцены сражений и картины с трубадурами и пастушками.

Я уселся на кресло. Над моей головой возвышалась вырезанная в деревянной спинке баронская корона с семью зубцами.

Ванка бросалась от одного подсвечника к другому и вскоре освещенность зала перестала зависеть от вспышек безумных молний. Я барабанил пальцами по потертой карте, разложенной на столе.

Покончив со свечами, девушка подошла ко мне.

— Вам не дает спать рана, господин?

— Нет, рана почти зажила, — мне всегда приятно беспокойство о моем самочувствии.

Недавно стрела зацепила мою левую бровь. На месте раны, похоже, останется шрам.

— Что-нибудь еще нужно, господин?

Сейчас мне от нее ничего не хотелось.

— Иди спать. Никер споет для всех завтра. Я попрошу его.

Ванка замялась.

— Ну, что еще? — нетерпеливо спросил я.

— У меня есть просьба, господин.

— Выкладывай, — город-десятитысячник на карте под моими пальцами казался совсем небольшим.

— Я бы хотела взять выходной, а Петр меня не отпускает. Один мой дальний родственник приехал и...

— Нет. Никаких дальних родственников, — мой голос звучал наверное сурово. — Знаю я их. И вас тоже знаю. Ты проведешь в замке год, как и было обговорено. Потом получишь деньги, мое напутствие — и вперед. Можешь встречаться с кем хочешь, выходить замуж за кого хочешь. Но до этого ты принадлежишь мне.

Девушка повесила голову и побрела прочь. Я вел себя не так, как местные сеньоры. Те обычно делились своими служанками, даже выдавали их замуж, а я делиться не хотел. Ванка и ее подружки наверняка думали, что дело в том, что у меня нет жены и потому я воспринимаю каждую из своих девушек как собственность. Они ошибались, не в жене дело. Я просто ненавидел всякий дележ. Что мое — то мое. Это касалось не только женщин, но и многого другого.

Город под пальцами начал колыхаться из-за воздушных пузырей между старым пергаментом и столом. Замок, где я жил, присоседился совсем недалеко от городских крепостных стен. Этот город не любил меня. И хотя он формально принадлежал графу, я постепенно склонялся к мысли, что город должен стать моим.

Глава 2

Каждое утро ровно в восемь я объезжал свои владения. Прохладный воздух проникал в легкие и успокаивал сердце. Туман обнимал ноги лошадей, словно пытаясь удержать, замедлить шаги.

Я ехал впереди, чуть сзади меня возмущенно жестикулировал Никер. Поэт снова ругал мой образ жизни. Чуть поодаль важно восседал на белом жеребце Туссеан. Окладистая и длинная борода мага упорно боролась с ветром и часто выигрывала бой благодаря различным маслам, удерживающим волосы вместе. За нами громыхали оружием и доспехами трое стражников из замковой дружины.

— Мы добьемся лишь того, что к нам начнуть подсылать убийц! — глубокий баритон Никера звучал пылко. — Или пойдут войной.

— До этого еще далеко, — безмятежно ответил я, объезжая корзину, оставленную на дороге.

Около двадцати моих крестьян копошились в поле поодаль. Увидев меня, они разогнулись, сняли шапки, поклонились, а потом вернулись к своим прежним занятиям.

— Почему далеко? — Никер никогда так просто ни с чем не соглашался. — Наш сосед, барон Понци, спит и видит, как бы с нами разделаться. Это раз. Бургомистр Фоссано считает, что мы мешаем ему в его делишках. Это два. Местные жрецы полагают, что нам нужно прекратить совать свой нос в их вотчину. Это три. Народ же нас просто боится и не понимает наших действий. А сплетни о тебе вообще дико слушать. Это четыре.

— Они пока еще не готовы действовать, — успокоительно сказал я, присматриваясь к дороге впереди.

Там из-за леса показались два всадника. Один тащил огромные копья, а другой ехал, вроде бы, налегке.

— Храмовник с оруженосцем, — наметанный взгляд Никера зрил прямо в корень очередной проблемы. — Еще один! Вот, пожалуйста... И почему нам просто не затаиться и не вести себя, как все? Деньги есть, замок есть, что еще надо?

— Александр Македонский не понял бы тебя, — мягко пожурил я поэта. — Он, к примеру, хотел все. Весь мир!

— А ты разделяешь взгляды Македонского? — тревожно спросил Никер.

— Нет.

— Слава богам! — раздался непритворный вздох облегчения.

— Он слишком торопился, — пояснил я. — Потому его империя оказалась такой хрупкой, сразу же развалилась. А надо действовать иначе: откусываешь кусочек, перевариваешь и только потом откусываешь другой...

Никер издал такой звук, будто чем-то поперхнулся.

Храмовник приблизился. Красный круг на белой накидке напомнил мне флаг Японии. Но сам рыцарь на японца не был похож. Из-под шлема торчала светлая бородка, да и рост у храмовника был, вероятно, слишком велик для жителя страны восходящего солнца.

Мы остановились. Из-за спины рыцаря выехал оруженосец в отлично начищенных доспехах.

— Благородный барон Арт! Мой господин, сиятельный рыцарь-монах Умрехт, имеет честь вызвать вас на поединок...

— Ну, начинается, — буркнул Никер. — Я предупреждал ведь. Это уже второй. Скоро конца им не будет.

— .. хотя мой господин — вызывающая сторона, он, однако, просит господина барона, чтобы разногласия между вами были улажены как можно быстрее. Лучше всего — здесь и сейчас, — оруженосец торжественно закончил речь.

Никер хотел что-то сказать, но я остановил его жестом.

— И в чем же эти разногласия? — ироническим тоном спросил я. — Мне жутко любопытно узнать. Тем более, если я не ошибаюсь, мы с господином рыцарем ни разу не имели счастья встретиться.

Умрехт, человек-гора, шевельнулся.

— Мне не нравятся ваши поступки, барон, — с солдафонской прямотой пробасил храмовник.

— Какие еще поступки? — я тоже решил не церемониться.

— Вы нанесли оскорбление божьему суду, освободив прислужницу зла, — шлем заставлял голос рыцаря гудеть.

— По этому поводу господин барон уже объяснился со жрецами, — встрял в разговор Никер. — Господин барон ясно дал понять, что дым от костра и сожженных тел летит прямо к замку и вызывает покраснение глаз господина барона. Возможно, господин барон погорячился, когда разогнал толпу и стражников, но он был раздосадован угрозой своему здоровью. Жрецы приняли это объяснение и обещали впредь не жечь преступников за городскими стенами.

— Чушь! — рубанул рукой рыцарь.

Я не стал спорить. Конечно, чушь. Но жрецы, пожаловавшие в мой замок, волей-неволей согласились с этими аргументами.

— Что-то еще, рыцарь? — равнодушно спросил я. — Вы, кажется, упоминали несколько моих поступков.

— Вы убили почтенных Караска и Тодео! — кольчужная перчатка Умрехта обвиняюще нацелилась в мою грудь.

— Но это навет! — снова возмутился Никер. — Я не знаю, кто вам это сказал, сиятельный рыцарь, однако язык того человека лжив. Эти два жреца просто пропали. Никто не знает, что с ними сталось.

— Они поехали в ваш замок! Чтобы расследовать дело о подкупе священнослужителей. И пропали! — гневно заклокотал рыцарь.

— Навет! — живот отреагировал Никер. — Они исчезли по дороге. При чем тут господин барон? Может, они утонули в пруду или с ними еще что-то приключилось.

Я степенно кивнул, соглашаясь с негодованием поэта. Действительно, мало кто знает, что произошло с теми двумя жрецами. Они, к сожалению, оказались неподкупны и фанатичны. С ними было просто невозможно договориться.

— Что-то еще рыцарь? — опять поинтересовался я.

— Вы заключаете дьявольские договора, противопоставляете суд церкви своему ложному суду, — загудел храмовник. — Занимаетесь вещами, противными заветам богов. Вам давно следует предстать перед святейшим судом! Долг каждого ревнителя веры покарать вас!

— Жрецы Фоссано не смогли прийти к единому мнению насчет господина барона и тем самым признали господина барона не подлежащим святейшему суду, — Никер говорил с горячим возмущением, отстаивая правду, так, будто бы забыл, что лично подкупил четверых городских жрецов. — К тому же, господин барон уже сражался на дуэли с другим рыцарем-храмовником, который выступил с такими же обвинениями. А дуэль — это и есть суд богов. Боги рассудили, что храмовник пал жертвой наветов, а господин барон — олицетворение добродетели и благочестия.

Я снова кивнул. Мне понравилось быть олицетворением добродетели и благочестия. Но, к сожалению, несколько монахов-рыцарей, живущих в Фоссано, портили всю мою игру. Они слишком всерьез воспринимали свой долг и жутко мешали. Обычные жрецы Многоединого оказались более практичными и сговорчивыми.

— Мой брат Несторо проиграл схватку, да, — с печалью согласился храмовник. — Он выполнил свои обещания и покинул Фоссано. Верхом на плохой лошади и в скверных доспехах. Вы забрали у него все, барон! Обобрали до нитки служителя богов!

— Господин барон действовал строго по кодексу, — Никер поправил свою шапку, украшенную зеленым пером фазана. — Господин барон имел право на лошадь, доспехи и оружие проигравшего. К тому же, сиятельный рыцарь, рассмотрите и такой вариант: если бы господин барон был олицетворением зла, то он просто убил бы своего противника. Но рыцарь остался жив. Разве это не говорит в пользу доброго нрава господина барона?

Рыцарь никаких не хотел соглашаться с этими тезисами, то ли потому, что был слишком упертым фанатиком, то ли просто хотел отомстить за поражение товарища. Никер приводил новые и новые аргументы и все впустую. В разговор уже включился и оруженосец и даже мой маг Туссеан, который зычно подвердил, что наш замок и его обитатели стоят на позициях добра и горе будет тому, кто в этом усомнится. Из-за упрямства рыцаря дело все-таки дошло до дуэли.

— Я удовлетворю ваше желание о немедленном поединке, — с этими словами я слез с лошади. — И выберу оружие. Мы сразимся на мечах.

— Но копья..., — Умрехт обернулся к оруженосцу, который сжимал эти самые копья.

— Я не люблю копья. Предпочитаю мечи. У меня даже нет никакого копья, как видите.

— Я привез запасное. Для вас, — храмовник сумел выжать из себя вежливый жест, чтобы указать на оружие.

Мне хотелось прямо сказать, что он может сделать с этими своими копьями, но я сдержался.

— Я выбираю мечи, сиятельный рыцарь. Говорю вам уже в третий раз об этом на кассалийским языке. Этот язык вам понятен, надеюсь?

Вместо ответа Умрехт слез с лошади. Его движения стали резкими, словно у раздраженного человека. Конечно, если бы храмовник знал, что я очень плохо владею копьем, то, может быть и не настаивал бы на этом оружии. Им вбивали с детства всякую чушь в голову. В храмовники шли третьи-четвертые сыновья знатных господ, нередко бывало, что родители отдавали даже пятилетних детей в военные монастыри. И там уж церковники работали над детскими умами на полную катушку, потому что взрослый так просто не проглотил бы всю эту ахинею. Выпускник военного монастыря точно знал, что его долг в том, чтобы защищать главного жреца Многоединого, поддерживать церковные устои и карать вероотступников, служить королю и сеньорам поменьше, а также чтить рыцарский кодекс. Именно в таком порядке. Защита особы главного жреца воинст стояла на первом месте. Остальные жрецы занимали второе, а светские власти — лишь третье место. Благородные порывы храмовника регулировались рыцарским кодексом. Иногда случалось так, что храмовник убивал женщину или старика за вероотступничество, а потом раскаивался в содеянном строго по кодексу. Такие случаи меня поначалу просто бесили, но потом я слегка привык к образу мыслей храмовников и жрецов.

Один из моих солдат помог мне скинуть панцирь. Я остался в кольчуге и вытащил меч. Умрехт не стал избавляться от доспехов. Он обнажил свой полуторник и веселье началось. Сильные и резкие удары храмовника в сочетании с отменной реакцией вызывали уважение. Умрехт показал себя выносливым бойцам. У него был только один небольшой недостаток: рыцарь плохо дрался. Старинный 'французский' стиль, который я встречал тут сплошь и рядом, нельзя назвать хорошим фехтованием. Это просто издевательство над искусством, когда боец стоит как вкопанный, а если и делает шаг, то только для атаки. Я же прыгал с мечом вокруг своего неуклюжего противника, валял дурака, но мое раздражение накапливалось. Меня выводил из себя вовсе не бой, а сам факт того, что какой-то болван имеет возможность вызвать меня на поединок, и я, как кузнечик, вынужден скакать вокруг этого болвана.

Неужели мне больше нечего делать? Да у меня полно неотложных забот. Нужно закончить обход территории, решить вопрос с проклятым колодцем, в котором пропала вода, поговорить кое о чем с дядей Вилли, проверить серебро, которое доставили вчера, узнать, как продвигаются дела в кузне... и это только малая часть моих хлопот. Вместо всего этого на потеху публики я обрабатываю очередного храмовника, которого с удовольствием бросил бы в реку прямо в доспехах, если бы, конечно, никто этого не видел.

Дуракаваляние мне вскоре наскучило и я закруглился. Раненый в ногу храмовник оказался на земле. Надо отдать должное Умрехту, он не удивился, потому что заранее понял, что к этому все идет.

— Вы выиграли, барон, — церемонно сказал рыцарь, развалясь в пыли. — Возьмите мой меч!

Конечно, я взял меч. А также взял доспехи и, разумеется, коня. Я бы вообще отправил этого рыцаря в город в одних подштанниках, но кодекс ничего не говорил о том, что победитель имеет право также и на одежду побежденного.

Глава 3

Я научился делать птиц и насекомых, но крупные животные пока не получались, не говоря уже о человеке. Вот уже месяц в свободное время я безуспешно бился над созданием небольшой собаки. У меня выходил лишь нежизнеспособный уродец и дядюшка Вилли смеялся надо мной своим противным скрипучим смехом. Сегодня этот смех долго шелестел в ушах и стучал в мою голову.

Я вышел от весельчака Вилли, поднялся по узким серым ступеням, миновал вечно неподвижного дядюшкиного стражника и оказался во внутреннем дворе замка. Здесь кипела жизнь. Один из моих крестьян упустил живого гуся, которого тащил на кухню, и теперь пытался вместе с сыном поймать его. Смышленый мальчик лет семи старательно обходил большую клумбу, покрытую ростками цветов. Эта клумба занимала самое почетное, центральное, место во дворе замка и принадлежала моей ключнице Веронике. Костоправ Цимес о чем-то болтал с одним из солдат гарнизона. Цимес никогда не снимал кожаный фартук и был похож на кузнеца. Сам же кузнец почему-то ругал тощего подмастерье, грозно размахивая большими щипцами.

— Ты его хочешь убить этой штукой? — я остановился рядом с покрытым копотью плечом Мика.

— Доброго вечера, господин барон! — кузнец коротко поклонился. -Не собираюсь я его убивать, а просто хочу дать ему пинка под зад и отправить побираться к чертовой матери. Он не на что больше не способен! В горне почти погас огонь, в то время как этот стервец занимался черт знает чем!