Если враг не сдаётся... Часть 1.

Марта... Постаревшая, поседевшая, не самая умная, но для него — самая прекрасная в мире женщина. Оскар помнил день их встречи так ясно, будто это было вчера... Заплаканная девушка, умудрившаяся потерять свой дорожный лист и пытающаяся объяснить строгому чиновному господину, что она беженка из Нарвы, захваченной русскими войсками, что вовсе не тайком пробралась на борт, что все пассажиры и господин капитан могут это подтвердить. Обычная, в общем, история. Кто-то действительно терял свои документы, а у кого-то могли и украсть. Не для себя — просто чтобы напакостить. Но когда один из пассажиров, по виду пастор, вдруг начал заступаться за девицу и гарантировать, что устроит её у себя экономкой, Оскар не выдержал. Крепко заподозрив святого отца в грешном умысле — красота-то какова, тут и святой не устоял бы! — он любезно напомнил портовому чиновнику, что гражданство и все права иммигрант может получить либо по дорожному листу, либо по рекомендации гражданина Сен-Доменга. Каковую рекомендацию тут же и предоставил. В устном виде. С этого всё и началось. И не закончилось по сей день, хотя, прошло... да, тридцать шесть лет. Бывало, ссорились. Бывало, Марта на других поглядывала, не решаясь, впрочем, на измену: хоть и порицалось в Сен-Доменге битьё жён, но вспыльчивый Оскар иной раз поколачивал жёнушку. Дабы не смотрела по сторонам... Пылкая страсть прошла, осталась нежность. Жена с годами стала для него прекрасным другом. А что ещё нужно старику?

— Кофе, друг мой? — голос у Марты тоже изменился со временем, но не так, как он меняется у вечно недовольных брюзгливых старух. Нет, он стал бархатистее, мягче, теплее, что ли. Как её ладони, давным-давно отвыкшие от тяжёлой работы.

— Что ты, поздно ведь, — Оскар сдержанно улыбнулся жене и нацепил шляпу на крючочек в стене.

— Разве ты не будешь сегодня работать с бумагами? — Марта удивилась.

— Нет, душа моя. Сегодня нет ничего важного, а с малозначащими бумагами вполне справится Хосе-Мария. Хочу немного отдохнуть.

— Как скажешь, друг мой. Тогда, может быть, чаю? Я бы не отказалась выпить с тобой по чашечке.

— Хорошо, прикажи заварить нам чаю. И... разбуди меня завтра в шесть.

— Ты кого-то ждёшь?

— Я жду нескольких офицеров, душа моя. О того, что они мне сообщат, зависит очень многое.

Подёрнутое сеткой морщин, но всё ещё сохранявшее отблеск былой красоты лицо Марты словно осветилось изнутри: она тонко, грустно, понимающе улыбнулась. Муж не особенно делился с ней государственными делами, но она ведь женщина. Она сердцем чувствует то, что мужчины понимают умом. И сердце её уже давно предчувствовало беду.

2

— Как я понимаю, вас не совсем устраивают законы Сен-Доменга, месье?

— Не совсем устраивают? Чёрт побери, да они меня в корне не устраивают, сударь!

— Почему же вы тогда не переедете во Францию?

— Потому что я гугенот, милостивый государь Как-Вас-Там-Звать. Или вы забыли о глупости Людовика Четырнадцатого, изволившего отменить Нантский эдикт?

— Нет, не забыл. Однако, меня несколько удивляет ваше отношение к стране, давшей приют вашим родителям.

— И нашему банку. Но, чёрт возьми, лучше бы они сбежали в Голландию или Англию! Здесь же никакой возможности сколотить капитал по примеру тамошних банкиров! Сверхприбыли облагаются сверхналогами. Хочешь их снизить — давай кучу денег на благотворительность и строительство дорог. А попробуешь уклониться, немецкие псы из налоговой стражи разорвут тебя на лоскутки. Лицензия на обмен иностранной валюты стоит столько, что десять раз подумаешь, а надо ли её покупать, или дешевле выйдет менять деньги в республиканском банке. За превышение процентов по кредитам — штраф. За занижение процентов по вкладам — снова штраф. А за попытку отвязать общую стоимость акций от общей стоимости предприятия — смертная казнь! И это при том, что англичане даже фунт свой пытаются отцепить от привязки к золоту! Представляете, в каких тисках мы тут живём? При этом на нашей шее сидит свора вояк, которые только и умеют, что бахвалиться да из пушек стрелять, и шайка дармоедов из Учёного совета! А мы, те, на ком держится любая цивилизованная страна, должны мириться с положением людей третьего сорта!..

Собеседник, выслушав сию филиппику до конца, едва сдерживал усмешку. Соль земли, понимаешь... Спекулянты, торговцы воздухом возомнили себя столпами цивилизованных стран. Скажите это его величеству Филиппу Седьмому, королю Франции. Или кардиналу Флери, его первому министру. Вот бы они посмеялись. Но его дело вовсе не в том, чтобы наставлять на путь истинный идиота, который дальше своих процентов ничего не видит. Его дело — вернуть на эту землю установленный Богом порядок.

— Так что же вы предлагаете, месье? Разражаться пустопорожними речами может каждый, у вас для этого, кажется, придумали свободу слова. Каковы должны быть, по-вашему, действия, дабы вас более не утесняли несправедливые законы?

— Вышвырнуть отсюда вояк, а пустознайки сами уберутся, когда перестанут получать денежки от казны!

— Это очевидно. Однако каким именно способом вы намерены вышвыривать отсюда военный флот, равного которому в Новом Свете нет? — теперь собеседник не стал сдерживать улыбочку. Пусть этот фанфарон лопнет от злости. — Помнится, Испания, Англия и Франция уже пытались это сделать. Как видите, безуспешно.

— Я подумаю, — для банкира эти слова вместе с улыбочкой, напротив, стали чем-то вроде холодного душа. Он даже головой тряхнул. — Вы ведь вербуете меня, верно? Что ж, я ваш с потрохами, только бы вы помогли мне... да и всем нам пожить по-человечески. А дерьмо пусть плавает в дерьме!

3

— Это уже не слухи, мой генерал. Они действительно бросают якорь в Пуэрто-Рико.

— Странно... — Магнуссон, заложив руки за спину, измерял кабинет шагами, словно мостик. — И их не смущают ни натянутые отношения с Испанией, ни величина портового сбора, который следует заплатить?

— Нисколько, мой генерал. Испанцы действительно принимают французские корабли без особенной радости, но луидоры никогда не бывают лишними.

— Хорошо, капитан, идите. Вы отправитесь в Гавану. Через три дня зайдите ко мне, я дам вам надлежащие инструкции.

Означенный капитан, мужчина за тридцать — насколько Касадо знал, один из лучших офицеров Службы Безопасности Сен-Доменга — слегка склонил голову и вышел. Из посетителей в кабинете остались двое: сам Касадо и капитан береговой стражи Эдвин Эшби. Его однокурсник по "гардемаринке", хоть и на три года старше... С однокурсниками у Сезара отношения складывались не очень успешно: слишком мало было с ними общих интересов у малолетнего выскочки, а на хамские выпады злой мальчишка отвечал унизительным валянием противника по полу. И, что самое обидное для старших, далеко не во всех драках они выходили победителями. "Докторский сынок" был одним из лучших на курсе в таких дисциплинах, как фехтование и рукопашный бой. А Эдвин был как раз из тех немногих, кто всё-таки завёл дружбу с подающим большие надежды малолеткой. По мнению всё тех же однокурсников, у этого парня было не всё в порядке с головой. Эдвин постоянно нарывался на неприятности. Без конца задирался с гардемаринами, то и дело сбегал в самоволки, покорял и разбивал женские сердца. А при виде какого-нибудь непотребства — скажем, старшекурсники решили "снять стружку" с малявок — впадал в неконтролируемую ярость. Отчего, как правило, страдали и виновники сего прискорбного события, и окружающая мебель... Складывалось впечатление, будто он унаследовал не только бабкину внешность, что лишний раз подтверждал портрет первого Генерала, висевший на стене кабинета в Алькасар де Колон, но и её буйный характерец. Однажды его чуть было не исключили за вызов на дуэль офицера, преподававшего навигацию. Хотя, формально щенок был в своём праве — учитель изволил пренебрежительно отозваться о лоциях дедушки ученика — но нарушение субординации налицо. Сезар полагал, что не выгнали друга лишь из-за громкой фамилии. Отец Эдвина, адмирал Первой Дарьенской эскадры Роберт Эшби, прославился тем, что наголову разгромил французский флот, явившийся отбирать Панамский перешеек у Сен-Доменга. Старший брат, Виктор Эшби, сейчас командовал Юго-Восточной эскадрой и входил в Совет капитанов. Он — правая рука генерала Магнуссона и его самый вероятный преемник. А уж имена основателей республики, среди коих числились супруги Эшби, известны любому сен-доменгскому школьнику. Так что избавляться от отпрыска столь знаменитой фамилии, пусть и буяна, никто не решился. И правильно сделали. Потому что Эдвин ухитрился чуть ли не на последнем курсе взяться за ум, сдать выпускной экзамен на отлично, а затем за пять лет из лейтенанта вырос до капитана сторожевой флотилии. А флотилия сторожевиков, как показали все войны за последние полвека, способна угробить линкор, если у её капитана имеется голова на плечах. Притом, не пустая. А с мозгами у семейства Эшби всегда было всё в порядке, кто бы что ни говорил... Одним словом, капитан Эшби, как и капитан Касадо, считались "белыми воронами" флота. Но именно за это их и ценили старшие офицеры. Впрочем, если Сезар мечтал однажды оказаться на вершине флотской карьерной лестницы, то его друг особым честолюбием не отличался. Или скрывал его так хорошо, что никто не догадывался. Вроде бы, всё у него было: ум, храбрость, решительность, умение как поладить с командой, так и держать её в строгом повиновении, боевой азарт. Но вот не хватало какой-то чёрточки, которая вознесла бы Эдвина наверх. Сезар долго размышлял над этим, и в конце концов нашёл ответ. Эдвину не хватало... удачи. Нет, это не было её полное отсутствие. Парень силами одной своей флотилии разгромил базу контрабандистов на западе острова и вернулся без единой царапины. Но его запаса удачи хватало лишь на такие вот не слишком громкие дела. И он это понимал, потому не прыгал выше головы. Надели его судьба таким количеством удачи, как его бабушку... Касадо даже боялся представить, что могло бы произойти в этом случае. Решительности у Эдвина хватило бы на что угодно; члены семьи Эшби, будь то мужчины или женщины, обладали завидной фантазией и парадоксальным мышлением.

Уж не это ли качество привлекло внимание генерала Магнуссона? Швед, в былые годы вспыхивавший, будто родился не в Мальмё, а в Кадисе, с годами стал осторожен. Генерал Сен-Доменга может не быть хорошим моряком, но обязан быть хорошим политиком. А политика и осторожность в случае Сен-Доменга несовместимы, иначе их государству конец. Стало быть, старику понадобилась решительность молодых да ранних?

Поглядим.

— Господа капитаны, прошу вас присесть. Разговор будет долгим. — Магнуссон скупым жестом указал гостям на мягкие стулья с парчовой обивкой и узорами в новомодном майянском стиле. Мебель была не сен-доменгская — юкатанская. Майя уже второе десятилетие поставляли на рынки Америки и Европы экзотические изделия своих краснодеревщиков и неплохо на этом зарабатывали. — Прежде всего обязан вас предупредить, что всё сказанное не должно покинуть этих стен.

— Разумеется, господин генерал, — совершенно серьёзно ответил Касадо.

— Отлично. Тогда перейдём к делу. Вам уже известно, что французские купцы стали обходить наши гавани. Как правило, это всегда являлось признаком близкой войны, однако на сей раз происходит нечто странное. Франция с головой увязла в войну за наследство умершей в прошлом году королевы Англии. Хитрый лис Флери отказался от идеи католизации острова. Вместо того, чтобы поддерживать католика Стюарта, он убедил принца Конде и его жену принять протестантство и заявить о правах на английскую корону. Прав у него на ту корону как у дохлой собаки, но Конде умён, изворотлив, настойчив и подл, как и полагается принцу из этой весёлой семейки. Он всё-таки сумел сколотить свою партию в Лондоне и за его пределами. За ним следует хорошо вооружённая армия, его тайно и щедро снабжают золотом из Версаля, так что песенка Стюартов и ганноверцев спета. Эти ещё поупираются с годик, Франции крайне невыгодно в этот год ввязываться ещё в одну войну. Но всё, что мы видим, говорит об ином. Испания, наш союзник, ещё не оправилась от последствий засухи и морового поветрия. Голландцы совсем позабыли, на каком свете живут: Генеральные Штаты выдвинули нам совершенно неприемлемое условие — отдать всю торговлю Сен-Доменга на откуп Соединённым Провинциям... Я вижу ваше недоумение, господа, ведь подобные дела следует обсуждать на Совете капитанов. Однако я рассказываю вам о политике не для праздности, а для того, чтобы вы хорошо представляли ситуацию. Кроме Юкатана, Кубы и двух испанских заморских провинций — Перу и Венесуэлы — нам надеяться не на кого.

— Господин генерал, мы готовы выполнить любое ваше поручение, — совершенно серьёзным тоном проговорил Эшби. Пока Сезар боролся с удивлением — с какой стати старик откровенничает с ними? — Эдвин либо решил ничему не удивляться, либо опять-таки очень хорошо свои чувства скрывал.

— Даже если я прикажу вам взорвать Версаль? — хмыкнул швед.

— Любое выполнимое поручение, господин генерал, — уточнил Эдвин.

— Вот так-то лучше. А теперь подумайте, господа капитаны, об одной интересной и странной вещи. Госпожа первый генерал, уходя в отставку, оставила политическое завещание, коим предписывалось постоянное усиление влияния Сен-Доменга на страны Америки и возрастание экономического присутствия в Европе. Господин второй генерал сделал всё возможное для реализации этих планов, и весьма многое ему удалось. Ваш покорный слуга так же следует этим курсом. Однако, нисколько я вижу, прежние схемы перестают работать. Как вы полагаете, та, что создала эти схемы, могла это предвидеть?

"Ага, — подумал Касадо. — Вот для чего швед пригласил Эдвина. Но я-то ему на что?"

— На бабулю это похоже, — кивнул Эшби. — Уж не знаю, как, но она видела людей насквозь, будто те стеклянные. Я совсем сопляком был, пять лет, и то помню...

— То есть, вы могли бы предположить, что госпожа первый генерал могла предвидеть кризис и оставить некие рекомендации по его преодолению?

— Вполне. Хотя, загадок она ужасно не любила.

— Помню. От всех требовала ясности и приходила в ярость, если подчинённые начинали слишком мудрить, — Магнуссон снова хмыкнул. — А как вам понравится вот это?

И он извлёк из кожаной папки пожелтевший листок бумаги, на котором размашистым почерком были написаны всего две строки. Но зато какие это были строки! Буквы и цифры в совершенно хаотическом — на первый взгляд — порядке. Иными словами, налицо шифровка. Причём, написанная рукой первого генерала Сен-Доменга, Эдвин сразу узнал бабкин почерк.

— Знаете, как ко мне попала эта бумага? — спросил швед. И, не дождавшись ответа от молодых людей, ответил сам. — Недавно описывали и сортировали отчёты департамента статистики, вылежавшие тридцатилетний срок — что-то оставляли для дальнейшего хранения, что-то уходило в печку. Так вот: в одной из папок — а папки положено описывать по первому листу, где идёт перечень документов — первым листом оказалась сия бумага. Клерк передал её в СБ, СБ помучились и подключили учёных. В итоге бумагу передали мне. С пояснениями — дескать, дешифровке не поддаётся, но писано несомненно рукой первого генерала.