Рок-тайм или Патлатая трагедия

Проблема заключалась в следующем. Еще перед летними каникулами длина лехиных волос достигла длины, категорически не одобряемой педагогикой, а именно — они не просто лежали сзади на воротнике, но и закрывали уши таким образом, что виднелись только мочки. Заметив сей прискорбный факт слишком поздно, завуч, тем не менее, выразила уверенность в том, что "Алексей не потеряет во время каникул времени даром и позаботится о приведении в порядок головы не только изнутри, но и снаружи".

Леха, как выяснилось, действительно не потерял времени даром, но напрягся в совершенно противоположном направлении: теперь его волосы мягко курчавились на воротнике не только сзади, но и по бокам. Тем самым он, к нашей всеобщей зависти, приобрел некое сходство с легендарным Джимми Пэйджем и уже начал пожинать сладкие плоды повышенного внимания женской половины школы. Ядовитые пары славы делали свое зловещее дело и вот, — Леха невозмутимо демонстрировал свои достижения перед грозными очами Железной Любы!

Он неторопливо прошел к доске, аккуратно положил мел и стал медленно вытирать руки тряпкой — так, наверное, генерал Скобелев неторопливо счищал комочки глины с белоснежного кителя под ураганным огнем турецкой артиллерии. Впрочем, Лехе тоже недолго пришлось ждать артиллерийского залпа. Железная Люба грозно развернулась в его сторону, как орудийная башня главного калибра на линкоре "Нью-Джерси" и неторопливо произвела пристрелку:

— Так! А это что еще за Патлатая Трагедия?

Теперь ожидался жидкий ответный залп противника из легкого стрелкового оружия, за которым последовал бы ураганный огонь на поражение с последующей немедленной и полной сдачей на милость победителя. Однако Леха повел себя не как жалкий транспортник, а как до зубов вооруженный рейдер, отважно идущий на прорыв!

В те далекие времена пространство над доской в классных комнатах было принято украшать портретами отцов-основателей "величайшего из учений". В нашем классе в качестве такового использовался Карл Маркс. Случилось так, что Леха остановился прямо под портретом. Он взглянул на указующий перст Железной Любы, затем на сурового патлато-бородатого пророка коммунизма и невозмутимо ответил:

— Это? Карл Маркс!

Раздолбаи на "камчатке" весело гоготнули, остальные же встретили сей акт публичного самосожжения скорбным молчанием.

Обычно люди в приступе гнева багровеют. Железная Люба же посерела, указующий перст дрогнул и поник. Несколько секунд она дергала шеей, пытаясь выплеснуть хоть часть душившего ее гнева. Наконец, ей это удалось, и она выплюнула с шипением:

— С родителями... завтра... в школу... а сейчас — вон! Вон отсюда!

Леха с достоинством вождя могикан прошествовал к своему месту, взял потертую сумку из кожзама, небрежно накинул ее ремень на плечо и неторопливо удалился.

Железная Люба, обретая естественный цвет, повернулась к классу и распорядилась:

— Веселова! Завтра же проведи комсомольское собрание по данному факту!

И Двуногая Смерть, закончив зловещую жатву, покинула класс, — к всеобщему облегчению.

Урок был последним, и после звонка мученики науки с радостным гомоном повалили на выход. Леха стоял за углом школы и курил, прислонившись к стене.

— Ты что — чокнулся? — задал я риторический вопрос. — Если уж решил покончить жизнь самоубийством, то мог бы избрать менее мучительный способ!

— Поживем — увидим! — фаталистически ответил Леха.

Подошла Ируська Веселова.

— Разрешите прикурить, молодые люди! — И, выпустив струйку дыма, протянула, пристально глядя на Леху:

— А ты, Лешенька, оказывается у нас — личность!

Ируська стала комсоргом класса после того, как Серега Багров выпал из номенклатурной обоймы из-за случая с эротическим канцелярским сувениром. Среди учителей она была известна своим высоким моральным уровнем и принципиальностью, — однажды даже Железная Люба публично назвала ее "нашей комсомольской совестью"! В нашем же кругу Ируську ласково называли "Дикая Кошка рок-н-ролла" — за внешнее сходство с Сюзи Кватро и истовую любовь к хард-року. Кроме того, у нее всегда можно было "стрельнуть" сигарету, поскольку Железной Любе в голову не приходило подвергать обыску "комсомольскую совесть" школы!

Ируська не считалась первой красавицей — что и говорить, далеко ей было до той же Оленьки Боровской! Но она всегда становилась душой любой компании и интерес ее дорогого стоил, — таких обычно называют "обаяшка". Вспоминая Ируську, можно с полной справедливостью сказать: если красота — действительно великая сила, то обаяние — смертельное оружие!

Ируська молча курила и смотрела на Леху, затем отбросила окурок и, уходя, сказала:

— Завтра разбирать тебя будем на собрании, — готовься!

Тем временем подтягивались остальные доброжелатели, прослышавшие об отважном безумце, осмелившимся вступить в схватку с Двуногой Смертью. Даже те из местных "крутых", кто раньше Леху в упор не замечал, теперь подходили к нему, жали руку, угощали фирменными сигаретами "Marlboro" и "Camel", и выясняли его мнение по самым разным актуальным вопросам: выиграет ли завтра "Спартак" у "Динамо"; должен ли у фирменных джинсов лейбл обязательно находиться с обратной стороны ширинки; и так далее, и тому подобное...

В целом же действо чем-то напоминало прощание пилотов-камикадзе со своим товарищем, отправляющимся таранить американский авианосец.

Наконец, доступ к телу был прекращен, и мы с Лехой отправились по домам.

— Уж лучше бы ты ее по матери послал! — вздохнул я. — Знаешь ведь, что Любе Маркс дороже отца родного! Вот уж завтра она тебе вломит на собрании комъячейки... а потом на педсовете!

Но Леха все еще находился в экстатическом состоянии идущего на эшафот революционера и потому ответил афоризмом:

— Сегодня жить — умереть завтра! А посему — вдарим по пиву, Мироныч!

Мы взяли в ближайшем гастрономе по бутылке противного теплого "Славянского" и молча осушили их в ближайшем сквере.

Лишь две вещи были способны испортить мне настроение в те далекие времена — урок математики и теплое пиво. Оба этих события сегодня уже имели место быть, и поэтому я расстался с Лехой в самом мрачном расположении духа.

"У Лехи нет никаких шансов, — рассуждал я. — Вряд ли кто на собрании посмеет спорить с Железной Любой. А уж она обязательно настоит на исключении Лехи из комсомола! Ну, а там, — пошло-поехало! Коготок увяз — всей птичке пропасть!"

Тогда я еще не знал, что победу обеспечивает не столько отсутствие собственных ошибок, сколько умение воспользоваться ошибками противника. Железная Люба совершила стратегическую ошибку, определившую ход всей кампании — она не присутствовала лично на комсомольском собрании!

Невероятно, но факт — Железная Люба полностью доверила проведение столь ответственного мероприятия Ируське Веселовой и исполняющей обязанности классного руководителя Светлане Ивановне!

Вообще-то, нашим классным руководителем была препо-даватель литературы Анна Петровна по прозвищу "Баронесса". Прозвище верно передавало впечатление не-навязчивой аристократичности, отличавшей Анну Петровну. Ее внешность выпускницы Смольного института дополнялась манерой изъясняться и вести себя в соответствии с обы-чаями светских дам конца прошлого века. Все это могло являться (да и являлось) предметом злословия, но — черт возьми, — ее стоило послушать, когда она рассказы-вала о Пушкине или Толстом! Именно после рассказа Баро-нессы о Достоевском я за одну ночь прочитал "Преступление и наказание" и до сих пор считаю Достоевского более выдающимся писателем, чем Толстой.

Ну, это все к слову, а в тот день Баронессы не было, — она лежала в больнице с обострением какой-то аристократической болезни. Вместо нее занятия по русскому и литературе в нашем классе вела Светлана Ивановна, обычно занимавшаяся этим делом в младших классах. Светлана Ивановна была настолько необразованна и ограничена, насколько это позволительно преподавателю русского языка и литературы — то есть беспредельно! Вообще, три профессии комплектуются исключительно либо непроходимыми дураками, либо умными и интеллигентными людьми: политработники, сотрудники госбезопасности и преподаватели литературы. Почему так — сказать затрудняюсь, но весь мой жизненный опыт подтверждает эту удивительную закономерность!

Самое любопытное, — Светлана Ивановна мнила себя интеллигентной и начитанной особой, а также незаурядным пушкиноведом! Однажды она даже написала огромную прочувственную статью о Пушкине в школьную стенгазету. Пушкиноведческий шедевр запомнился мне одной примечательной фразой, — цитирую: "Ненависть царя преследовала великого поэта всю жизнь. Агент царской охранки реакционный писатель Булгарин с благословения Николая I организовал систематическую травлю Пушкина на страницах своего журнальчика, — царь не мог простить поэту дружбу с декабристами и, в конце концов, вложил в руки Дантеса пистолет!"

Наш отличник Леня Капустин был настолько потрясен литературно-историческими открытиями доморощеного "пушкиноведа", что счел необходимым на первом же уроке прояснить ситуацию. С настойчивостью генетического исследователя он попросил ничего не подозревавшую Светлану Ивановну объяснить некоторые неясные моменты в ее научном опусе.

— Да-да, конечно, Капустин! — благосклонно разрешила Светлана Ивановна, не разглядев за заурядной внешностью зануды — "ботаника" бесстрашного борца за научную объективность и духовного наследника Галилео Галилея и Джордано Бруно.

Капустин встал, поправил очки, и начал:

— Мне не совсем понятно, на чем базируются утверждения о реакционности Булгарина! Булгарин был связан тесной дружбой с известным декабристом Рылеевым и прогрессивным писателем Грибоедовым. После запрета комедии "Горе от ума" именно Булгарин не побоялся напечатать ее почти полностью в альманахе "Русская Талия"! Любимчиком Николая I Булгарин никогда не был, — скорее именно Пушкин пользовался благосклонностью царя, о чем говорит целый ряд фактов. Например, Пушкин не арестовывался за дружбу с декабристами, а Булгарин — арестовывался! Николай I запретил Булгарину критиковать произведения Пушкина под угрозой закрытия булгаринского журнала "Северная Пчела", в то время как Пушкин беспрепятственно в самой язвительной форме критиковал романы Булгарина. А ведь Булгарин был неслабый писатель — его роман "Иван Выжигин" выдержал за три года три издания и был переведен на шесть европейских языков! После смерти Пушкин оставил семье только кучу долгов — в основном, карточных, — и все эти долги оплатил лично Николай I! Что касается Дантеса, то...

В этот момент Светлана Ивановна, наконец, обрела дар речи:

— Откуда ты взял всю эту чушь?!

— Целый ряд источников — например, "Очерки русской цензуры и журналистики ХIХ века" Лемке, "Воспоминания Фаддея Булгарина", произведения Белинского...

— Начитался белогвардейской антисоветчины! — удовлетворенно поставила диагноз Светлана Ивановна. — Я не удивлюсь, если узнаю, что ты читаешь Солженицына и слушаешь "Голос Америки"! Придется обсудить твои, с позволения сказать, "знания" на педсовете!

Далее Светлана Ивановна основательно проехалась по "белоэмигранту и контрреволюционеру" Дантесу. Попутно выяснилось: она всерьез полагала, что Бастилию взяли штурмом парижские коммунары! Развить тему Великой французской революции ей помешал звонок, и для нас так и осталось загадкой — не считает ли она, что Робеспьера расстреляли немецко-фашистские оккупанты.

Ленчик Капустин оказался последователем Галилея, а не Джордано Бруно. На педсовете он публично покаялся в "некритическом отношении к дореволюционным источникам" и написал разоблачительное сочинение о "реакционной сущности Булгарина и Греча", чем купил себе индульгенцию на пятерку по литературе в аттестате. Впрочем, в узком кругу он продолжал недоумевать: "Конечно, Пушкин — гений и национальная гордость! Но неужели для констатации этого бесспорного факта надо мазать грязью всех, кто хоть раз с ним повздорил?!"

Надо думать, что именно заслуги Светланы Ивановны в отстаивании идеологически верных взглядов на проблемы пушкинистики заставили Железную Любу столь опрометчиво доверить ей контроль важнейшего идейно-воспитательного мероприятия. Она, видимо, полагала, что "комсомольская совесть" Веселова и "марксист-пушкинист" Светлана Ивановна дружными усилиями успешно превратят комсомольское собрание в политическое аутодафе местного значения.

Бедняжка! Она забыла, что никогда нельзя доверять дуракам и девочкам с невинным взглядом.

Итак, историческое собрание началось!

За учительским столом серьезно и торжественно восседали Ируська... пардон! — секретарь первичной комсомольской организации Веселова Ирина и и.о. классного руководителя Светлана Ивановна (убей — не помню фамилии!). Ируська сразу приступила к делу.

— Для ведения собрания необходимо избрать секретаря и председателя, — деловито сообщила Ируська. — Прошу выдвигать кандидатуры!

Ленчик Капустин привычным движением отличника поднял руку и "выдвинул" меня в секретари, а Ируську — в председатели. Приняли единогласно. Я принялся строчить протокол.

Искусство ведения протокола заключается в двух вещах. Во-первых — умудриться понять, что именно хотел сказать оратор в своей длинной речи и сформулировать это в двух-трех фразах. Во-вторых — в умении использовать шаблоны, разбавляя стандартные канцелярские обороты краткими тезисами выступлений. Я — прирожденный протоколист и ведение протокола всевозможных собраний всегда поручали мне. Мне нравилась тяжеловесная стройность канцелярита и музыка витиеватых бюрократических фраз: "в соответствие с вышеизложенным и учитывая нижеследующее...", "на ваш входящий N... отвечаем нашим исходящим N..." и так далее, и тому подобное... Одно время я даже мечтал написать "Канцелярский роман", изложенный высоким стилем думских дьяков и губернских столоначальников... черт возьми, опять я отвлекся! Вернемся к собранию!

Организационная часть успешно завершилась и Ируська перешла к делу.

— На повестке собрания один вопрос — принятие решения по факту вчерашнего инцидента, произошедшего между завучем и комсомольцем нашего класса!

Я в изумлении уставился на Ируську. Собрание должно было разбирать персональное дело с политическим душком, а Ируська одной фразой свела его к личному конфликту Лехи и Железной Любы! Ай да Ируська! Как говорит наш математик — правильно поставленная задача уже содержит в себе решение! И я аккуратно и четко вписал хитрую формулировку в протокол.

— Предлагаю предоставить слово комсомольцу Попову Алексею, чтобы он дал объяснение происшедшему, а затем каждый задаст вопросы для уточнения! — предложила Ируська и поставила вопрос на голосование. Понятно, никто возражать не стал и Леха вышел к столу решительной походкой профессионального агитатора: так, должно быть, выходили вожди Революции Ленин и Троцкий к восставшему пролетариату.