Волнолом

— Да, будет. Уже понятно, что дело беспрецедентное. И чтобы его раскрыть, понадобятся беспрецедентные меры. Моя интуиция об этом просто вопит. Поэтому я хочу, чтобы рядом были не просто компетентные люди, коих в департаменте более чем достаточно. Мне нужен кто-то, способный, при необходимости, пожертвовать всем и принять решение, граничащее с безумием. Как сделали вы двадцать лет назад.

Несколько секунд они молча мерились взглядами. Потом на столе пронзительно зазвонил телефон — угловатый, массивный, с витым шнуром. Генерал подошёл, снял трубку.

— У аппарата. Докладывайте, Кольберг. Когда? — он долго слушал, постукивая карандашом по столу. — Хорошо, я понял. Действуйте. Скоро буду.

— Что там? — полюбопытствовал Генрих.

— Нашли ещё одно тело. Обстоятельства схожие, подробности выясняем. И в данном случае вы нам, пожалуй, особенно пригодитесь.

ГЛАВА 2

— Что вы имеете в виду? — спросил Генрих.

— Убит ваш, в некотором роде, коллега. Рудольф Штрангль, восьмидесяти двух лет, профессор, автор дюжины трудов по истории...

— ...и биограф монаршей семьи. Ужасная новость.

— Вы были знакомы?

— Только заочно, по его книгам. Жизнеописание Старого короля ему весьма удалось. Название, правда, мне никогда не нравилось. 'Предвестник железной эры' — это он, по-моему, перегнул. Хотя материал там собран уникальный, надо признать. Да вы ведь наверняка и сами читали. По долгу службы.

— Читал, — подтвердил хозяин кабинета. — Согласен с вашей оценкой. И, боюсь, подтверждаются мои худшие подозрения. В том смысле, что аптекарь — лишь случайная жертва, а на самом деле убийцу интересуют птицы совсем другого полёта.

— Ну не знаю, — Генрих с сомнением покачал головой. — Биограф — это ведь не сановник и не особа королевских кровей. Да, он, когда писал книгу, беседовал со многими из высшего круга. Но и только. Никакого влияния он на них не имел, да и не мог иметь в принципе. А в последние годы вообще, я слышал, был болен, почти ни с кем не общался. Тихо доживал в одиночестве. Нет, Теодор, я не вижу смысла.

— Вот и постараемся разобраться. Вы едете со мной, Генрих. Подробнее поговорим по дороге.

Убрав папку с документами в несгораемый шкаф, генерал вместе с гостем вышел из кабинета в приёмную. Спросил у секретаря:

— Подготовили то, о чём я просил?

— Да, ваше превосходительство.

Секретарь достал из выдвижного ящика стальную пластину — прямоугольную, размером с ладонь и со скруглёнными уголками. Протянул её Генриху. Тот вопросительно глянул на генерала.

— Не сочтите за издёвку, Генрих. Да, это ваш старый жетон — как видите, мы его сохранили. Знак того, что вы участвуете в деле совершенно официально. Я подписал соответствующий приказ. Это, по крайней мере, избавит вас от необходимости каждый раз получать внизу новый пропуск.

— Я вообще-то рассчитывал, что этот, нынешний, раз — единственный, — тоскливо заметил Генрих.

На жетоне была оттиснута крупная цифра 'три', которую в нижней части пересекало несколько тонких горизонтальных бороздок. Они хранили искру чернильного света — идентификационный узор, невидимый для обычного зрения. Ещё ниже имелась чёткая надпись: 'Генрих фон Рау. Мастер-эксперт'.

Прошлое, встрепенувшись, тянуло к нему жадные щупальца.

Генерал между тем облачился в шинель и кивнул на выход. Они прошли по тихому коридору, спустились по лестнице в вестибюль. Механизм снова мучительно закряхтел, пожирая сданный Генрихом пропуск.

Во дворе глава департамента сразу свернул налево и двинулся вдоль фасада. Генрих удивился — конюшня, насколько он помнил, была в другой стороне. Но генерал повёл его к приземистому строению с широкими створками деревянных ворот и закопчёнными окнами. Ворота как раз открылись, и наружу выкатился экипаж на паровой тяге. Шофёр, устроившись впереди на открытом сиденье, ворочал рулевым колесом; пассажирская кабинка у него за спиной блестела темно-зелёным лаком. Деловито посапывала труба.

— Двигаете прогресс? — осведомился Генрих. — Демонстрируете верность политике Железного дома?

— Вы отстали от жизни, мастер-эксперт. Это давно уже не политика, а бытовая необходимость. Такие штуки лет десять как выпускают серийно. В столице их, пожалуй, не меньше тысячи.

— Ладно, ладно, герр генерал. Я всё-таки живу не в берлоге. В нашем городке они тоже есть, просто мне больше нравятся лошади. Ну и как они в деле, эти паровички?

— Весьма шустры. Мы постоянно держим два наготове, котлы не гасим. Прошу.

Генрих полез внутрь. Генерал сказал шофёру:

— Через мост. Кленовая, сорок три.

Локомобиль вырулил со двора и покатил по улице, обгоняя коляски, запряжённые лошадьми, и ревниво фыркая, когда навстречу попадались другие паровые повозки. Дома из тёмно-красного кирпича вставали по обеим сторонам от дороги. Чернели кованые ограды, мелькали витрины со шляпами, часами и париками. Дамы в кокетливых шубках шли под руку с господами в толстых пальто. Вороны угрюмо дремали на голых ветках, голуби возле булочной дрались на тротуаре за обронённую кем-то ватрушку. Город сыто щурился — а над ним вздымалась громада королевского замка.

Замок будто прорастал из холма — поседевший от времени, с мощными стенами и пузатыми башнями по углам. Донжон, похожий на обтёсанную свечу и увенчанный острым многоугольным куполом, царапал мутное небо. Стрельчатые окна мягко светились. И реяли флаги с поджарым черным орлом, который сжимал в правой лапе скипетр, а в левой — чернильницу.

— Генрих, у вас ведь восприятие светописи, насколько я помню, связано с обонянием? Какой запах вы ощутили, глядя на снимки? Были какие-нибудь подсказки?

— Ах да, хорошо, что напомнили, Теодор. Как ни странно, запах оказался весьма приятный — медовый, я бы сказал, и очень знакомый. Я где-то с ним уже сталкивался, вот только где именно — сообразить не успел.

— Гм, — генерал задумчиво потёр подбородок.

— А непосредственно на месте убийства? Ничего похожего не было?

— Нет, обычные аптечные ароматы. Йодоформ, касторовое масло. Да ещё эта пыль вокруг слегка отдавала тленом. А светограмма, значит, медовая? Забавно, весьма забавно...

— Ещё бы. Служебная светопись, как правило, не слишком благоухает. Особенно в вашей конторе, — мстительно сказал Генрих. — Контроль в вестибюле, к примеру, воняет для меня гнилью.

Генерал улыбнулся едва заметно. С минуту они молчали, потом Генрих спросил:

— А у вас ведь побочное восприятие — через звук? Что вы услышали там?

— Волны и ветер, — сказал генерал. — Как будто я на берегу моря. И шум постепенно усиливается — кажется, идёт шторм.

Локомобиль между тем заезжал на мост. Открылся вид на трёхэтажную резиденцию канцлера. Она стояла на островке посреди замёрзшей Прейгары — у подножья холма, под сенью королевского замка. Пожухлая трава вокруг резиденции была присыпана инеем; на фронтоне виднелся знак Железного дома — стилизованный циркуль. А ведь Генрих прекрасно помнил те времена, когда вместо циркуля там было изображение фокусирующей линзы в оправе. Совсем недавно, четверть века назад...

'Боже, — подумал Генрих, — неужели я уже такой старый?' Кажется, всё было только вчера — пролётка катится по этому же мосту, и студент-третьекурсник, сидящий в ней, едва не лопается от гордости, потому что ему только что предложили работу. И брызжет радостью май, и трава на лужайке изумрудно сверкает, и жизнь впереди залита ослепительным солнцем...

— Теодор, — спросил он, — вы долго сомневались тогда, прежде чем меня выбрали? Ведь у многих на факультете природные способности были выше. Хотя, конечно, я понимаю — дело не только и не столько в способностях. Вы искали идеалистов.

— Не отвлекайтесь, Генрих. Сосредоточьтесь на деле. Вы сказали, что у вас пока — никаких догадок. Пусть так. Я тоже противник поспешных выводов при недостатке фактов. Но давайте начнём хотя бы с самых общих соображений. Как бы то ни было, вы — человек науки. И, по идее, должны смотреть на проблему шире, чем я.

— Пока мне ясны две вещи. Первое — выброс в аптеке был точечным. То есть преступник, извините за каламбур, точно знал, куда бить. Второе — выброс был колоссальной мощности. Просто глупо тратить столько света для тренировки. Вывод — ваша гипотеза о 'пристрелке' неубедительна. Во всяком случае, для меня. Аптекарь — не случайная жертва. И это опять приводит к вопросу, зачем его убивать.

— Спонтанный выброс? Убийство в состоянии аффекта?

— Очень сомнительно. Тогда бы жертва была одна. А у нас ведь ещё историк.

— Согласен. Дальше.

— Главный вопрос — что общего у аптекаря и профессора? Где и когда они могли пересечься? Если поймём, то станет ясен мотив. Надо копать. И я бы начал с аптекаря — у него знакомств по определению меньше, проверить легче. Вы говорите, жил неприметно. Но хоть что-то необычное есть?

— Да как сказать. Родился в деревне — миль сто отсюда. Приехал в город семь лет назад, после смерти матери. Выучился, открыл своё дело — видимо, были какие-то сбережения. Вот тут, пожалуй, любопытный момент. Он рос без отца, мать была сельской травницей. Могла ли она оставить ему сколь-нибудь серьёзную сумму? В общем, ждём подробностей о родителях. С деревней связаться напрямую нельзя, запрос послали в соседний город. Оттуда в деревню снарядили вахмистра — сегодня должен прислать отчёт. Пока что все сведения у нас — от невесты аптекаря и от его соседей.

— Сколько ему лет было, кстати?

— Недавно исполнилось двадцать пять.

Генрих невесело усмехнулся. Опять пресловутая четверть века. Для кого-то жизнь в этом промежутке изменилась неузнаваемо, а для кого-то и вовсе уместилась вся, без остатка. Будто в футляре с числовым секретным замком, где паролем служат даты рождения и смерти.

У профессорского особняка на Кленовой уже стояло несколько экипажей. Толпились зеваки — в большинстве своём, судя по виду, прислуга из соседних домов, но попадались и солидные бюргеры. Публика сдержанно гомонила, за ней приглядывал усатый вахмистр.

Генерал с Генрихом, выбравшись наружу, подошли к открытым воротам. Там их встретил плотный мужчина в штатском.

— Я увидел, как вы подъехали, герр генерал.

— Здравствуйте, Кольберг. Познакомьтесь — Генрих фон Рау. Наш приглашённый эксперт в этом деле.

Крепыш на миг зафиксировал Генриха цепким взглядом. Вежливо кивнул, принимая к сведению. Генерал спросил:

— Что успели выяснить? Картина такая же?

— Касательно выброса — да. Мощнейшая засветка, даже сильнее, чем в прошлый раз. А вот внешние проявления отличаются.

— Чем же?

— По крайней мере, мы теперь знаем, каким образом были нанесены раны. Но, с вашего позволения, герр генерал, я бы советовал взглянуть лично.

— Ведите.

Они двинулись вдоль стены по чисто выметенной дорожке. Клумбу слева густо покрывали жухлые листья. Голые кусты сирени топорщились, словно метлы. Дом был большой и старый, с черепичной двускатной крышей и флигелем для прислуги.

Поднявшись на крыльцо, они миновали прихожую и вошли в просторную гостиную с погасшим камином. Широкие диваны вдоль стены пустовали. На стуле в дальнем углу всхлипывала невзрачная женщина лет шестидесяти, её отпаивали водой.

— Экономка, — пояснил Кольберг вполголоса. — Утром обнаружила тело — в коридоре на втором этаже. Больше в доме никого не было. Профессор — вдовец, дети и внуки живут отдельно.

— Убийцу она не видела?

— Нет. Но говорит, что примерно на полчаса её неожиданно сморил сон. Прикорнула в кресле, потом спохватилась, пошла наверх. И там увидела труп.

— Понятно. Преступник хладнокровен, но не маньяк.

— Да, герр генерал, похоже на то. Мог бы убить и её, как свидетеля, но предпочёл только усыпить.

Генрих, продолжая прислушиваться к их разговору, подошёл ближе к лестнице. Наверху раздавались приглушённые голоса. И ещё ему показалось, что оттуда доносится знакомый медвяный запах.

Голоса стали громче. Генрих расслышал:

— Нет, просто более стабильный канал. Поэтому нет распада...

Со второго этажа на лестницу вышли двое. Тот, что постарше, продолжал говорить, стягивая на ходу резиновую перчатку. При виде Генриха он запнулся — остановился, держась за палец.

— Фон Рау? Что вы здесь забыли?

— Зашёл погреться. И, кстати, здравствуйте, Либхольц.

— Я не уверен, что вам нужно здесь находиться.

— Впервые за столько лет я с вами согласен. Может, будете столь любезны и доведёте вашу мысль до его превосходительства?

Генерал обернулся к ним:

— Герр Либхольц, вы знакомы с герром фон Рау. Согласно моему распоряжению, он имеет доступ к материалам следствия. Впредь извольте сотрудничать. А пока доложите первые выводы.

Он поднялся по лестнице, Генрих следом. Сладкий запах с каждым шагом усиливался. Генрих почувствовал, как сердце забилось чаще. Приостановился, сделал глубокий вдох и заглянул в коридор.

Рудольф Штрангль, историк и королевский биограф, лежал на полу, раскинув в стороны руки. А сквозь глазницу у него прорастал колючий стебель чертополоха.

ГЛАВА 3

Генрих оперся рукой о стену, пережидая приступ головокружения. Его подташнивало, испарина выступила на лбу. Всё-таки за прошедшие годы он отвык от подобных сцен.

Наконец дурнота отступила, и Генрих снова посмотрел на убитого. Стебель в глазнице был самым пугающим, но не единственным элементом картины. Весь коридор направо от лестницы превратился в чудовищный натюрморт. Шипастые побеги пробились прямо из пола, прогрызли себе дорогу сквозь плоть лежащего человека. Взорвали изнутри кожу и, растерзав одежду в клочья, попёрли дальше. Над телом распустились острые листья, а на верхушках стеблей покачивались цветы — сиреневые мягкие венчики. И от них исходил дурманящий сладкий запах.

Теперь, задним числом, Генрих удивился, что не узнал эту медвяную волну сразу, ещё в кабинете у генерала. Ведь она как будто пришла из детства, с обширного пустыря на окраине провинциального городка. Чертополох разрастался там буйно, неудержимо и, зацветая, приманивал диких пчёл. Те кружили над зарослями, оживлённо жужжа, а Генрих каждый раз удивлялся — как мог такой сказочный аромат достаться кривобокому монстру, усеянному шипами?

Либхольц тем временем объяснял генералу:

— В аптеке побеги просуществовали недолго. Проросли и сразу распались, рассыпались в прах. Остались только нанесённые раны. Здесь же канал, как я уже говорил коллегам, стабилен. Он сохранился даже после того, как завершился выброс. Поэтому колючки тоже остались.

— Преступник хотел, чтобы жертвы умирали в мучениях?

— Не думаю. Вряд ли он выращивал шипы специально. Это, скорее, побочный эффект от переизбытка энергии. Пропускная способность канала просто невероятная.

— Поток был весь направлен на жертву?

— Да. Как и там, в аптеке.

— Так почему же убийца выбрал такой энергозатратный способ?

— Трудно судить, герр генерал...

— И всё-таки. Гипотезы, версии?

Генрих подумал, что ему не помешает присесть. Обернулся, оглядел другой конец коридора. Там колючие кусты росли редко — всего штук семь или восемь. Одна из дверей была приоткрыта. Генрих подошёл, заглянул. Это оказался рабочий кабинет хозяина дома. Внутри не было ни души — видимо, предварительный осмотр уже завершился.