На развалинах мира

Практически отовсюду слышался многоголосый отчаянный вопль. Собрав все силы, я поднялся и посмотрел туда, куда уже смотрели все вокруг. От ужаса вновь подкосились ноги... С противоположного конца улицы на нас неслась темная масса, словно земля вдруг ожила и решила встряхнуть плечами, освобождаясь от скопившейся на ней поросли зданий, возведенных людьми, а заодно — и от самих людей! Больше всего это походило на волну, как если бы под ногами не находилось твердой поверхности. Громадные дома, высотой в несколько десятков этажей, словно резко приподнялись и так же быстро опустились обратно, сразу покосившись, а кое-где и столкнувшись вершинами. По ним зазмеились быстро увеличивающиеся трещины и здания с душераздирающим грохотом начали обрушиваться, погребая под обломками тысячи людей. Волна домчалась до нас, и я словно взлетел на кромке лопнувшего по всем швам тротуара, вновь упав на колени и откатившись к стене ближайшего дома. Еще через пару секунд волна унеслась дальше, а те, кто упал вместе со мной, опустились вниз. Вслед за этим все вокруг совершенно потемнело от начавших валиться сверху бетонных плит, кирпичей, кусков штукатурки, обломков мебели и человеческих тел. Угловатая вывернутая со своего места плита рухнула в метре от меня, вонзившись торцом в стонущую девушку, и превратила ее в бесформенный кусок окровавленного мяса. Брызги крови запятнали меня всего. Плита накренилась в мою сторону и уперлась высоким концом в покосившуюся стену здания, что защитило меня от продолжавших падать обломков. Хватило нескольких коротких мгновений, чтобы от дома осталась только бесформенная куча развалин. Над нею выросло облако пыли, удержавшееся, впрочем, не надолго — его быстро снес бушующий ураган. Несмотря на непрерывный гул, грохот и шум, я расслышал, как с той же стороны, откуда пришла эта волна, донесся свист. Он разрастался, становился все сильнее и в итоге перекрыл все прочие звуки. Я инстинктивно прикрыл ладонями уши и вжался в стену. Глаза резануло непонятным свечением, и я прикрыл их, уткнувшись лицом в кладку. Но даже сквозь закрытые веки зрачки чувствовали свечение, очень похожее на резь сварочной дуги.

Потрясенный случившимся, я просидел так несколько секунд и не заметил, как пропали свет и свист. Понимая, что нужно выбраться наружу и по возможности помочь тем, кто еще остался в живых, попытался сдвинуться и замер, не в силах совладать со страхом. Ужас сковал меня на какое-то время, не давая пошевелиться. Потом пришло отупение, сознание нереальности случившегося, и я, вдруг успокоившись, разгреб завал, скопившийся возле моего убежища, и выбрался наружу.

Город перестал существовать... Ко мне полностью вернулся слух, и тут, до самых кончиков ногтей и волос пронзил не прекращающийся ни на мгновение жуткий человеческий вой, в котором смешалось все — и дикая боль, и страх, и непонимание происходящего. Кричало все! Обезумевшие люди проносились мимо меня живыми горящими факелами, бросались в тающий снег, пытаясь сбить пожиравшее их пламя. Кто-то поднимал и снова ронял оторванную по локоть руку, не понимая, что это не его рука, а того несчастного, кого расплющило минуту назад кусками крыши, свалившейся вниз. Женщина, скуля и захлебываясь, с дикими и невидящими глазами искала на земле что-то, что было ей нужнее всего именно сейчас... Ребенок, выброшенный из коляски, как в замедленном кино, погружался в мутную жижу, образованную грязью и водой, вырвавшейся на поверхность из лопнувших труб. Большой бак с горючим, сорванный с проезжавшего мимо бензовоза, угрожающе накренился, и к нему уже подбиралось пламя, обещая мощный взрыв. Шофер легковушки с неестественно вывернутой шеей намертво ухватился за руль, а сидящий рядом пассажир с оторванной головой наклонился к дверце. Голова валялась неподалеку, и кто-то постоянно пинал и отпихивал ее в сторону — люди продолжали убегать от кошмара.

Ветер снес пыль, но очень быстро снова стало темно. Я понимал, что это не ночь — с того момента, в который все началось, прошли какие-то считанные минуты. Все застили клубы дыма от пожаров. Но, кроме огня, темноту рассеивало и багровое свечение, придающее всему жуткий оттенок. Позже я вспоминал его, как струящийся пламенем свет, через который все представлялось словно залитым кровью. Я старался не смотреть и прикрывал глаза ладонью. Но не смотреть было невозможно... Земля под ногами продолжала волноваться, живя собственной, разбуженной от вековой спячки жизнью. Приходилось все время выбирать, куда поставить ногу, чтобы этот шаг не оказался последним. Кроме того, с неба летели куски того, что по своей природе, вообще летать не могло. Шифер, стекло, кирпичи, арматура, оторванные конечности... Шальной осколок трубы вскользь задел меня по спине, и я взвыл от боли — куртка не спасла от удара.

Постепенно я вообще перестал что-либо ощущать. Появилось тупое ожесточение, отключение от всего и бесстрастное фиксирование происходящего, будто бы я был случайным свидетелем, а не полноправным участником этой сцены. Может быть, застывший на некоторое время разум оставил мне возможность делать все для собственного спасения и не останавливаться на созерцании иных жизней, в неисчислимых количествах заканчивающихся у меня на глазах. Их были тысячи... Я видел, как с высоты падали человеческие тела и буквально разлетались в куски после удара о мостовые. Видел, как в трещины в земле проваливались целые группы, и ухватившаяся за кромку земли рука постепенно разжималась, после чего раздавался очередной крик. Пролетающее мимо оконное стекло, как бритвой, раздвоило какую-то полную женщину. Она только успела наклонить голову, что бы посмотреть, что с ней стало — и вся верхняя часть ее туловища рухнула вниз, а ноги по инерции сделали шаг, чтобы затем упасть на все остальное... Все сразу залило кровавым фонтаном и засыпало летящей пылью и пеплом.

Кто-то пробегал, а через мгновение исчезал в пламени или под лавиной падающего дома, кто-то молился, устремив свои просьбы к небесам — а оно отвечало ему обломками зданий, способными раздавить сразу десятки людей. Я падал, вставал, снова падал, а перед глазами мелькали уже не люди — тени, не успевающие обрести плоть. Был только один вой, оглушающий и жуткий, ломавший каждого, кто пытался сохранить хладнокровие. Пылающими комочками упало несколько птиц. Огонь настигал их в небе, где им было гораздо легче уцелеть, чем нам — а вслед за ними, переламывая лопастями всех, кто не успел увернуться, свалился военный вертолет. Он коснулся тротуара, и на месте падения сразу раздался взрыв, поглотивший экипаж, и всех, кто оказался поблизости. Кусок плексигласа от кабины швырнуло в мою сторону, а часть обшивки вонзилась в стену, отхватив у замершего за мной парня клок волос. Он вскрикнул и бросился бежать. Из эпицентра взрыва вылетело несколько фрагментов тел... Какой же это был ужас!

Я замечал, как ломало и скручивало в штопор массивные, металлические балки, как от фонарей отлетали провода, и они змеями цеплялись за все подряд, мешая людям убегать от быстро возникающих очагов огня. Какое-то время я стоял в неподвижности возле покосившейся стены одного из зданий, надеясь, что оно защитит меня от продолжавших падать сверху предметов. В чем-то я оказался прав, но она не спасала ни от жара, ни от несущихся толп. Раздался еще один взрыв — искореженные газовые трубы соприкоснулись с огнем, и тех, кто, подобно мне, попытался остановиться возле стены, повалило друг на друга. Я понимал, что бежать, собственно, некуда — то, чего мы боялись, происходило везде, на всей территории города. Не было и не могло существовать таких мест, которые способны были уберечь жаждущих спасения — ни подвалы, ни случайные укрытия не помогали никому и лишь становились ловушками и могилами для многих доверивших им свои жизни.

Но мне везло! Невероятно, немыслимо — но везло! По всем законам, всем примерам того, что видел, я уже не раз должен был разделить участь погибших, или, как минимум, быть ранен. Но, если не считать многочисленных ушибов и ссадин, со мной ничего серьезного до сих пор еще не произошло. Хотя еще ничего и не кончилось...

Смерть собирала свою жатву. Ее жертвы стали неисчислимы. Разломилась надвое, вздыбившись вверх кусками асфальта, дорога — из отверстия полыхнуло огнем, и его языки дотянулись до тех, кто оказался в тот момент по обе стороны трещины. Живые свечи тщетно пытались сбить пламя, в агонии падая именно туда, откуда оно появилось. Куском кабеля, сорванного со столба, захлестнуло ноги у грузного мужчины, последовал рывок — и к многочисленным жертвам добавилась еще одна, повисшая высоко над землей головой вниз. Хруст, треск и гул падающего дома — и уже неразличимы в общем шуме всхлипы и стоны тех, кто оказался рядом, попав под падающие обломки. Женщина, прижимающая к груди совсем голого младенца — возможно, она успела каким-то чудом вырваться из этого дома. И чья-то рука, вдруг в тупом безумии ухватившаяся за шею и начавшая душить ее... Счет тех, кто поддался безумию, пошел на десятки! У них в глазах появился неестественный блеск, на губах выступила пена — и тогда к всеобщей какофонии стали примешиваться сухие щелчки выстрелов, до той поры не слышные, либо, звучавшие вдалеке. Кто-то ухватил меня за грудь и с силой потянул на себя — я успел заметить кровавые зрачки, после чего они вдруг расширились и просто вылетели из орбит... Пуля вышибла несчастному глаза, и они ошметками ударили мне в лицо. Я заорал, отшвыривая труп от себя. Выстрелы продолжались, направленные не только в безумцев — офицер, видя, как его жена дико кричит из бездны, куда провалилась, и не в силах ее спасти, пускает себе пулю в лоб. Два человека, в гражданском, но с автоматами, встали спиной к спине и хладнокровно пускали очереди в каждого, кто мог сбить их с ног. Хотели ли они остановить этим панику, или просто спасали свои шкуры — уже не имело значения. Громовой удар — земля вздыбилась под их ногами, замуровывая тех, кто попал в ее объятия заживо, в общей гробнице. Мощный рев двигателей раздался сверху — огромный самолет, с ревом пролетевший над головами и врезавшийся в город где-то далее. Эхо взрыва перекрыло даже невероятный грохот, несущийся со всех сторон. Неведомо как попавшая на крышу соседнего дома машина — и ее жуткий полет в бездну, вместе с крышей этого дома... Кто-то, ползущий по отвесной стене, пытающийся добраться до безжизненно повисшего в оконном проеме тела. Ребенок, у которого вместо глаз остались две зияющие выжженные дыры. Он сделал несколько шагов и рухнул в яму, дно которой стало наполняться водой и еще чем-то бурым и отвратительно пахнувшим из оборванных труб, проходивших внизу. Другой ребенок — его подбросило вверх и нанизало на стальной стержень, и теперь он висел на нем, как страшный флаг, раздуваемый ветром во все стороны. Парень, из последних сил пытающийся спасти своего друга, упавшего в провал — и обломок дерева, рубанувший его по спине с такой силой, что он был вынужден разжать пальцы. А потом следующий обломок, раскроивший ему голову. Девушка, у которой была полностью содрана кожа на спине — она кричала от боли и кто-то, может быть, случайно, подтолкнул ее к пропасти, вынудив упасть на колени. А затем толпа, подмявшая ее под себя, и не замечающая того, что несется по еще живому вздрагивающему телу. Троллейбус, поднятый на высоту чудовищной волной и теперь катящийся вниз, сокрушая все на своем пути, превращающий людей в ошметки из мяса и костей. Старик, вставший на колени и взывающий к небу... а затем и милость последнего, уронившего ему на голову целый пласт вывороченной земли. Сколько же их было!

Смерть была рядом, задевая меня своими крыльями... Но она щадила, оставляя жизнь там, где остаться в живых было просто нельзя. Я прыгал через ямы, а из прочих пытавшихся следовать моему примеру никто не мог дотянуться до края и с криком летел в огненную бездну. Я пригибался — и свист осколков глох в телах тех, кто не успел пригнуться вовремя, вместе со мной. Я останавливался — и проносившаяся мимо плита, цепляясь за других, размазывала их по земле.

Повсеместно раздавались взрывы. Один из них прогремел совсем рядом. Я почувствовал резкий запах газа и бросился наземь, прикрывая голову руками. Еще один взрыв вспучил остатки от уцелевшего покрытия дороги и вырвался наружу громадным огненным фонтаном. Внезапный порыв ветра с невероятной мощью налетел из-за спины, и вновь сбил с ног меня, едва успевшего подняться. Я вцепился в кусок арматуры, оголившейся из обломков плиты, неимоверным усилием подтянулся к ней вплотную, пытаясь противостоять этому напору. Несколько секунд нельзя было определить, где верх, а где низ, все просто взлетело и перемешалось в воздухе в одно целое, а потом рухнуло обратно. Ударил и унесся прочь оглушительный хлопок — и я вообще перестал что-либо слышать.

На моих глазах взметнулись и рассыпались в куски те дома, которые еще устояли и не развалились в предыдущие минуты. В полной тишине — я продолжал ничего не слышать — повернулся туда, откуда налетел этот шквал, и в сердце, и без того сжавшееся от ужаса всего увиденного, ворвался леденящий холод...

Там, вдалеке, я увидел быстро растущий гриб. Он поднимался к темному небу, вырастая до гигантских размеров и закрывая собой всю восточную часть города. Я сразу вспомнил, что где-то там, среди холмов и сопок, располагавшихся за пределами города, находился командный центр, способный, если верить слухам, выдержать прямое попадание ядерной ракеты. Сколько же об этом писали... Гриб раздувался с каждым мгновением, заполняя собой всю видимую часть неба. Возле его ножки, вырастающей под все более увеличивающейся шапкой, заструились быстро изменяющиеся вихри, а в том месте, где он касался земли, во все стороны стал расползаться чудовищный вал, сметающий все на своем пути. Гриб достиг облаков и разодрал их, пробив нависшую над городом тучу из пепла и пыли. У основания ярчайшей звездой вспыхнул огонь, гриб разорвало сполохом множества молний, все они слились в один жуткий глаз, смотрящий на город с чудовищной высоты.

Это был не просто страх... Сама преисподняя показала свой лик, безумный и могущественный, неумолимый и всепожирающий. А в следующее мгновение начался ад! Не было ни дня, ни ночи. Все стало одного цвета — цвета смерти! Плавились и горели камни, неслись вырванные с корнями деревья, земля под ногами становилась на дыбы. Даже на следующий день я бы не смог вспомнить, как мне удалось спастись. Но, если до Большого взрыва я еще что-то соображал, то после мною руководил только инстинкт...

Выжить в этом аду было нельзя. Но я не хотел этого понимать — и бежал! Это был непрерывный, непрекращающийся бег. Бездонные ямы и широкие провалы, люди, летящие в них и сгорающие, не успевая достичь дна. Тени от людей, оставшиеся на оплавленных и переломанных стенах, где их настигла вспышка от взрыва. Люди, обезумевшие и озверевшие, рвущие друг друга, чтобы вырваться, вылезти первыми из этого кошмара. Разум стал бессилен — мною руководил только ужас. Раньше, чем плита, содрогаясь, исчезала в расширяющейся яме, я успевал перепрыгнуть на другую. Прежде чем испепеляющий огонь вырывался из глубин, я покидал опасное место, чтобы через мгновение покинуть и его. Сколько это продолжалось? Минуты? Часы? Я задыхался, одежда превратилась в рваные и тлеющие лохмотья, руки были изрезаны и обожжены, волосы обгорели. Сердце рвалось из груди, а легкие тщетно искали хоть глоток чистого воздуха, не замутненного чадом, копотью и пеплом...