| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вот тут-то мне и прилетело — сзади.
'Стар я стал. Видел я того кто сзади. Но уж больно далеко он стоял. Не должен он был успеть. Занят он был малой нуждой. Никак не должен он был успеть даже физически. Выходит, что метнул он арматурину... Больше ведь никак. ...и ведь попал, гаденыш', — последняя мысль была вялой и мягкой. Уже валясь в душную темноту беспамятства, успел я ощутить, как сквозь вату — удары по телу...
Глава 3.
Храбрость — это когда на страх уже не хватает времени.
Леонид С. Сухоруков.
Значит — больница.
Стоит теперь следака ждать. И эта парочка 'гоблинов', должна быть неподалеку. В 'Хирургии' мы все. Один — точно в челюстно-лицевой, а второй — костылики подбирает или креслице примеряет. Я испытал удовлетворение. Посадят? Три раза — 'ха'! Ну максимум — 'условно'. У нас государство гуманное. Есть у меня на край заначка — для большей гуманности. Судя по рожам, развлекались там явно не дети олигархов. Да если и дети — плевать. Достало меня все... Будет всерьез — задавлю гниду на очняке. Умений хватит. Надеюсь, меня там и положат — как особо опасного. Надоело все... скорей бы уж. Проскрипела входная дверь и по лицу мягкой лапой скользнул сквозняк, прервав мои размышления.
— Просыпаемся, товарищи больные! Просыпаемся! Доброе утро! — начала медсестра, тетка лет чуть за тридцать, вставшая на пороге. — Ну что — порошочки принимать будем? Выздороветь все хотят?
Её я разглядывал одним глазом, сквозь сомкнутые ресницы.
— Иванов... Сарксян... — она прошла и начала раздавать лекарства. — Ну что товарищ старший лейтенант, как вы себя чувствуете? — обратилась она ко мне.
Я с трудом, но открыл оба глаза — в удивлении.
'Это я-то — старший лейтенант? Я уж и забыл, когда им был...', — я молчал и смотрел.
'Лейтенант...? С моей-то рожей? Да я, даже на старлея запаса не потяну. Охренели они тут что ли? С кем меня можно тут перепутать...? С остановки, меня или всех нас — забрала 'Скорая'. Ну, в порядке бреда — можно предположить, что в ней мог лежать ещё какой-то старлей... Надеяться на то, что кто-то сердобольный мог отбуцканное и окровавленное тело отвезти на своей машине до больницы. Не-е... — это чушь. Сюжет из плохого сериала. Ну, еще меня могли перепутать в приемном покое. Могли? Бре-ед... Здорово меня по голове тюкнули', — все эти мысли моментально пролетели у меня в голове, пока я безучастно смотрел на медсестру. Молчал я, благоразумно. Молчание — оно того, известно что — золото. Медсестра продолжала ворковать.
— Во-от... глазки открылись — значит в сознание пришли. На поправку идете.
Сейчас микстурку выпьем... Сможете?
Я только глазами моргнул — соглашаясь. Она ловко приподняла мое тело и влила мне в рот какую-то горькую хрень. Я даже смог скривиться — отвратная микстурка сильно помогла.
— Теперь укольчик сделаем, — ласково проворила сестра. — И сразу тебе легче станет...
Она протерла мне сгиб локтя ваткой со спиртом, достала шприц и ловко вколола мне что-то. Руку кольнула комариная боль укуса, и по жилам рванул горячий огонь, основательно прочищающий мне мозги. На прощанье напоив меня сладковатым чаем — она удалилась.
У меня в мозгах просветление или наоборот сумбур — образовался... Раненые мужики в палате (судя по всему тяжелые) обсуждали какую-то аварию на каком-то комбинате. Ругали начальника цеха...
А я под их говорок и под свои размышления я и заснул. Сон, я точно знаю — 'зело пользителен'. Он того — лечит.
Следующее пробуждение было слегка шокирующим. Я окончательно проснулся... от явственно услышанного слова: '...допросить!'. За дверью бубнили два голоса мужской и женский. О чем-то негромко спорили.
В дверь вошел с табуреткой в руках... — не ожидаемый мною мент... На неё присел... — не задерганный опер... На табуретку около моей кровати уселся милиционер. Реально — МИЛИЦИОНЕР!!! Как сошедший с экрана или старинной фотографии. В форме! Которая как максимум из пятидесятых годов. Форму я внимательно разглядел пока он ко мне шел. Сапоги — явно разношенные, но аккуратно начищены. Тоже самое касается ремня и портупеи — потертые и видно, что старые. Брюки армейского образца — зеленые, а вот гимнастерка — новая. Свежая, милицейская, синяя, с не обмятыми, блестящими погонами. То же и с фуражкой: новая, с голубым околышем и синим верхом, с блестящей кокардой. Планшет опять же на боку...
Ага. В простую больницу? Ко мне — милиционер? Не-е...
Вот тут-то я сразу понял, что рехнулся.
Сдвинули у меня в башке что-то той проклятой арматуриной. А глюк... — он реальный такой.
Поверить в то, что ко мне в больницу может прийти аутентично одетый участник военно-исторического фестиваля в форме милиционера и начнет допрашивать? Не, в это я поверить не мог. Даже если рядом проходит этот самый фестиваль. Нечего ролевику тут делать.
НЕ-ЧЕ-ГО...
Я оказывается как-то так — незаметно, оказался в дурдоме и видимо когда привезли, представился старшим лейтенантом. Только вот зачем? И почему — лейтенантом, если я майор? Тут в дурдоме меня уже и обкололи чем-то... Точно! Медсестра — вколола утром.
Я молчал и с интересом рассматривал его. Качественная такая галлюцинация. Мужик лет под сорок с усами, с желтыми прокуренными зубами... и глаза внимательные. Хороший такой взгляд — прямой. Давно я такого не видел. — Здравствуйте! Капитан Коленьев, — представился милиционер. Я промолчал. Разговаривать с глюком? Только этого мне и не хватало для полного счастья.
— Как вы себя чувствуете? Говорить можете? Можете описать тех, кто на вас напал?
А мужик-то не в курсе — кто на кого напал. Счет-то — 'Два — Один', и в мою пользу. Может эти своих увезли? А меня подобрали... типа с травмой. Мужик раскрыл планшетку и стал в ней рыться. От него знакомо пахло гуталином, кожей, табаком... старый и привычный армейский запах...
ЗАПАХ?!!!
Вот про то, что глюки ещё могут пахнуть — я не слышал! Мать твою! Глюки — НЕ ПАХНУТ!
Вот в этом я точно был уверен.
Говорящие 'белочки' — да. Эти точно есть. Много раз видел. Но вот чтоб они пахли — я не помню. Что-то там сложное было...
Во мне что-то заработало и это были остатки моих пропитых мозгов. 'Не то, тут что-то. НЕ ТО...', — две мои оставшихся, сильно битых жизнью шестеренки, кажется со слышным наружу щелчком — встали на место... И бешено прокрутились — выходя в рабочий режим.
'Если мужик — реален, то тогда — где я? Глядя на него можно сказать только одно — перенос. Исходя из читанных разных книжек. Но вот чтоб такое... и со мной?! Подвигов возжаждал, тля. Получи!'.
'Всё! Сейчас если я пасть отрою, так и все... Возьмут меня к ногтю!', — голова кажется жужжала пролистывая странницы, где находились советы всем этим попаданцам.
Мужик тем временем достал пачку фотографий.
— Вот посмотрите, может кого-то узнаете? — он достал с десяток фотографий и начал показывать мне, внимательно глядя на меня.
'Он что думает, я кого-то узнаю?!'.
Видя, что я не реагирую, он тяжело вздохнул, аккуратно сложил фотографии и пробормотал себе под нос:
— Говорил я Иващуку, что это бесполезное дело...
'Все бы ничего, но на кой черт ко мне приходил капитан? Да еще с фотографиями?
Даже в мое время их не носили... Не говоря про 'тут'. Ерунда какая-то...'.
А он на входе обернулся и добавил:
— У нас тут пошаливают. Давеча зарплату на мясокомбинате давали, четверо вас сюда попало. Зарегистрировать надо. Но на военных, особенно партийных, стараются не нападать. Может тебя старлей с кем спутали? Ты не беспокойся — вещи твои все в целости. И партбилет и офицерская книжка... и фотокарточки. И даже деньги, — он вздохнул. — Спугнули их. Рабочие со смены шли. Повезло. Только по голове и схлопотал. Доктор говорит, через недельку бегать будешь — как новенький. Выздоравливай...
Я долго раздумывал, пока не вспомнил, что и тут я — партийный. А вот тут — это ведь совсем другой коленкор. 'Это две большие разницы!' — как говорят в Одессе. Все просто — за грабеж лет пять от силы, а то и все два. Товарищ Сталин, если не ошибаюсь, всю эту сволочь — считал социально близкой. Не попутчики, а так... типа рядом. Это ведь когда они расплодились да во власть полезли, начали их как клопов давить. Это за политику шили такие срока, что мама не горюй. А эти — 'заблудшие'. А десять лет без права переписки — обычный расстрел. Чтобы не спровоцировать.
Нападение на меня — это чистая уголовщина. Вот поэтому при грабежах никогда партбилет не трогали — чревато. И сильно чревато. Потому как за нападение на коммуниста иили офицера это уже 58-8.
Статья номер 58 и пункт соответственно 8. Это та, которая знаменитая и всем известная — про 'врагов народа'.
Терроризм. Вот его дуракам пришьют запросто. Статья-то — политическая. Нападение на государственного или политического деятеля. Это минимум десять, а-то и все двадцать пять...
Обалдеть. Это как же я про политику-то забыл? Политика ведь тут это все.
Здорово же мне по башке приложили.
Черт! Не помню я, мораторий на расстрелы когда ввели? Что-то вертится... Вроде как расстрелы после войны и отменили. Только вот когда и на сколько? Забыл я... — забыл. Но сидит в голове, что за убийство точно не приговаривали. Поэтому паханы и отправляли малолеток на мокруху. Или это в пятидесятых было? Вот же история. Как нам её преподают раз по десять переписанную — такие и знания. А у тетки — медсестры, шприц-то был многоразовый!!! Тогда ещё глаз резануло — но просмотрел. И мензурки с микстурой, а не привычные таблетки... и порошки... Значит все-таки — перенос!
И что теперь?!
Да ничего. Жить будем! Сдается мне — убили меня там. Иначе тут бы не оказался.
А теперь только одно — выживать надо. За себя и за того парня. Биографию свою теперь изучить... Только как? Номер полевой почты — ничего не скажет. Самое простое — симулировать амнезию. И ещё заикой надо стать. Пока заикаюсь, успею слова для ответа продумать. Иначе меня по речи — сразу расколют. Язык абсолютно другой. Понятия и сленг. Акцент... Scheisse!!! Акцент-то у меня может быть, какой угодно. Не знаю, кто — как, а я по акценту могу почти точно сказать, откуда человек родом. Говорок южан никак с 'горьковским' не спутаешь или с уральским. Особенно сейчас. Это ведь у нас телевидение кругом. Происходит нивелировка речи. А здесь этого пока нет. Вот так вот. Горький. Как там он у нас — Нижний? Во! Ко многим старым названиям и привыкать не придется.
А придется мне на работу устраиваться. Тут. А тут — карточки. Рабочие, иждивенческие... Последних очень бы не хотелось. Ладно, это я переживу. Только вот кем устраиваться? В армию я точно не хочу. Да и к станку меня не тянет. 'Давать стране угля!' — это как-то не предел моих мечтаний. Иначе, на кой черт мне мозги?
Надо ещё уточнить, куда и в когда — меня занесло.
Что из плюсов?
Немецкий знаю. Знал. В училище диплом военного переводчика не за хухры-мухры дали. Пользоваться только почти не приходилось. Переводчик — заика? Не, ненужное внимание. Да и там где переводят, можно что-то ненужное и узнать. Или слово привычное мне, при переводе брякнешь. Объясняй потом — замаешься объяснять. Войну мы уже выиграли. Гудериана в плен взять — мне не светит, как и рассказать про атомную бомбу... Мать твою! А ведь тут где-то её и испытали! Только вот где...? В Тоцке! Ладно — об этом потом. Я же про это время почти ничего не знаю. Да — победили. Карточки отменили... Вскоре. Потом пятьдесят третий. Ага, осталось письмо подметное написать — про Никиту Сергеича. То-то он обрадуется, как его прочтет. Никаких сил не пожалеет чтоб меня найти. Будет стоять вечный 'сторожок' на меня. А я где-нибудь да засвечусь. Кстати тоже личность очень спорная. Скажете 'Кукурузник' — и будете правы. Он не очень умный был. Хитрый — да, хамелеон — да. Культ личности 'разоблачил'? Тоже — да. На кукурузу его наши закадычные заокеанские 'друзья' — ох как ловко развели. А культ? Его же подписи на расстрельных списках стояли. Кому охота на неудобные вопросы отвечать. И много там дерьма всякого...
Только вот никто отчего-то не вспомнит про 'паршивые' 'хрущевки'. Дрянь жильё?
А ничего, что до него у нас почти вся страна в бараках жила? Этого никто не
помнит?! Замолчали это? Что счастье это было несказанное — ОТДЕЛЬНУЮ квартиру
получить. ОТДЕЛЬНУЮ... СВОЮ! И БЕСПЛАТНО!! А плакат на Первомайской демонстрации
который я своими глазами видел — '400 000 000 кв. м жилья!'. Это как? Забыли? Это потом все зажрались и воспринимали все это — как должное. Много сейчас счастливчиков кто таким может похвастать? Вот то-то... Так что вывернуть все что угодно и как угодно — даже я могу. Спасибо, БЕСПЛАТНО научили! А что страну мою просрали — так мне не меньше других обидно. А скорее и побольше. Я ТАМ ЖИЛ! Так-то...
Ах да — работа... Тут ещё я в председатели колхоза могу пойти? Ну да — молочко там со сметанкой, девки сисястые и дебелые, да истомившиеся по мужикам. Только там я и сопьюсь через годик — совсем. От тоски. 'Ты гони её Володя — тугу-печаль' — советовал Горбатый Шарапову. Вот и я тут такой же. От такой печали и сдвинусь. Не, 'колхоз дело — добровольное'. Потому туда я и не пойду. Не земледелец я. Да и девок сисястых, там наверняка нет — голодно. Уже много лет. Грудастые девки — 'кровь с молоком', эт токо в кино. Причем в паршивом. Не только в нашем, но и в немецком — для взрослых.
Что ещё есть из плюсов? Навыки рукопашки я восстановлю. Да и сколько той рукопашки? Подрывное дело я чуть-чуть знаю. Но кому тут подрывник нужен? Их по идее тут тысяч сто как минимум. Да и на кой черт это мне...? Под эти неторопливые размышления я опять задремал... Так и прошли три дня. Доктору на обходе — скормил байку об амнезии. Осмотрели, посочувствовали... Сказали, что — 'Бывает...'. Посоветовали не нагружать себя и побольше гулять.
На второй день с трудом, но я поднялся. Нужда заставила. Ковылял по коридору до туалета. В разговоры благоразумно не вступал — только слушал. Надо же — все, как и у нас в больницах. Разговоры о бабах, о войне иногда... Обсуждали фильм — хит сезона 'Глинка' с Борисом Чирковым. Тоже мне блокбастер. Я его и не видел никогда.
Посмотрел и на себя. Сухое, поджарое, тренированное тело. С несколькими шрамами от ранений. Симпатичный парень лет двадцати пяти, с серыми глазами и уже заметной щетиной.
Вот ведь тоже проблема — побриться. 'Опаску' я в руках держал пару раз, но как ежедневно ей пользоваться пока представлял не очень. На третий день ковылял и всех внимательно слушал. В курилке понял, что в этом теле я не курил. Сидел всем улыбался и впитывал информацию. Куда меня занесло — я уже понял. Штампик на книжке — '1 Городская больница г. О., сориентировал меня географически. Знакомое место. Надо же какие повороты судьбы? Служил я здесь, в молодости. Та ещё дыра. А газетки 'Правда', 'Известия' и 'О.ий рабочий' лежащие на столике у медсестры, сориентировали и по времени. 19 мая 1946 года.
Вот это выверт судьбы!
Но что делать? Добыл подшивки газет и стал изучать речь и обороты. Мне бы ещё устав ВКП(б) почитать. Но вот боюсь, такой вот странный интерес у коммуниста сразу привлечет ко мне нездоровое внимание ненужных людей. Но и почитать толком не смог сил минут на десять хватило.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
