#duo

Стараясь не оглядываться на щебет и голоса, доносившиеся ко мне со стороны кафе, я затолкала в шелковые недра сумки свой мобильный и бодро зашагала в сторону эскалаторов, ведущих в зону парковки. Спустилась вниз, нашла свой золотистый 'Ауди', видевший и лучшие времена, и отправилась домой, к Димке.

Играя на дороге в пятнашки с другими автомобилями, я быстро двигалась в сторону Олимпийского проспекта и размышляла ни о чём — и обо всём сразу. О том, что 'Дуа' — это моё школьное прозвище, образованное от моей грузинской фамилии Тодуа. Мама, редкая по красоте грузинка (а у настоящих грузин только светлые глаза и светлые волосы) назвала меня Катя — Екатерина, уверяя всех и каждого, что это имя носили только красавицы, королевы и святые.

'И ещё грешницы', — с некоторых пор мысленно добавляла я.

Впрочем, 'грешить' я начала скорее поздно, чем рано. Мой первый 'грех' случился со мной в шестнадцать лет, за полгода до того, как от рака сгорела мама. Отчаявшись от мрачного ожидания неизбежного конца любимого мной человека, я безвольно отдалась своему однокласснику, который был моей первой детской влюбленностью. Игорь стоял со мной на похоронах, когда в землю опускали обитый красным гроб, и преданно оставался рядом ещё год. Потом наши отношения сами собой сошли на нет, потому что дружба, увы, сломалась, а любовь, потоптавшись на обломках полудетской связи, замешанной на благодарности и тоске, ушла, так и не случившись.

Следующий 'грех' произошёл у меня ровно через полтора года. Синеглазый Серёжа был братом моей институтской подруги. Из жарких, совсем не братских объятий родилась настоящая страсть — и такая же ревность, которая у мужчин обычно сопряжена с отчаянием, а у женщин — с предприимчивостью. Устав от ежедневных объяснений на тему: 'Почему ты ему улыбалась? Кто тебе звонил? Где ты была?', я не придумала ничего лучше, как устроить дикий, злой и недостойный гордой фамилии моих предков скандал, и удалилась в будущее, уже манившее меня обложками глянцевых журналов. Нет, дело было не в поиске лучшей доли или больших денег — к тому моменту я начала сниматься в рекламе свадебных платьев, восхитительного белья и дорогих автомобилей А-класса, и даже связала свои дни и ночи с симпатичным шведом — фотографом престижного модельного агентства.

История профессиональных съёмок, подиума и новой любви закончилась через два года, когда агентство стало напоминать миниатюрное эскорт-бюро в стиле Листермана, а мой любимый — вести странные речи о том, что было бы неплохо снять хоум-видео: 'Нужно всё попробовать, пока ты красива и молода. Хочешь, я покажу тебе некоторые наши с тобой сеты?'

Увидев то, что наснимал Бьорн, я проплакала полночи. Как девушка не только красивая, но и умная, я утром собрала свои вещи, забрала все свои и его негативы и навсегда выкатилась из его студии, показав шведу на прощание средний палец и пообещав, в случае чего, нажаловаться своему папе.

Последним моим 'грехом' стал Дима — Дмитрий Бергер, симпатичный тридцатилетний разведённый шатен с красивыми глазами, заглянувший в бюро переводов, где я подвизалась в качестве карманного полиглота. Диме был нужен мультиязычный переводчик на техническую литературу. Начальнику бюро переводов было проще предложить меня, знавшую три языка. К слову, иностранные языки я учила с лёту. Правда, этот мой дар Бог ещё при моём рождении обменял на мою полную беспомощность в математике, о чём Димка тогда не догадывался. Как не знал он и о том, что моей единственной и безусловной любовью на все времена оставались лишь книги.

С раннего детства я очень любила читать. 'Унесённые ветром', 'Театр', 'Гордость и предубеждение' стали моими первыми друзьями, а Скарлетт О'Хара, Джулия Ламберт и Элизабет Беннет — героинями на все времена. Правда, до того, как это случилось, я написала свой первый роман, который назывался 'Любовь зла'. За этим 'творчеством' последовали 'Любовь зла-2', 'Любовь зла-3' и даже 'Любовь зла-4'. Те рукописи я под огромным секретом показывала только маме. Мама хвалила меня, и лишь спустя многие годы, уже будучи первокурсницей Литературного института имени Горького (выпускниками которого, к слову, являются Евтушенко, Симонов, Пелевин и поэт Николай Глазков) я смогла по-настоящему оценить скромную мамину улыбку и то, как она забавно покусывала внутреннюю сторону щеки, принимая мои 'нетленки'. После смерти мамы моими преданными читательницами были только подруги. Дима же оставался к моему творчеству совершенно равнодушен, что не мешало мне любить его — искренне и верно.

И вот теперь я, продираясь сквозь светофоры, двигалась к дому Димки, памятуя о том, что в моей сумке сюрприз: пара нарядных буклетов с образцами обручальных колец, выбранных мной в 'Меге'. А ещё я размышляла о том, что моя первая книга, которую я очень хотела издать к нашей с Димкой свадьбе, наконец, закончена. Осталось только передать рукопись корректору и подобрать издательство.

Но сначала мне предстояло решиться на довольно рискованный шаг, подсказанный мне Бергером. Вчера поздно вечером, когда я, устроившись рядом с ним, втолковывала ему, полусонному, какой хороший современный роман о любви я написала, Дима предложил мне сначала разместить книгу на самиздатовском сайте.

— Катя, прежде чем набивать шишки с крупным издательством, посмотри, что читатели скажут.

В любовной литературе Бергер, был, что называется, ни бум-бум, но в продвижении своего дела он съел собаку. Пока я колебалась, Дима, словно подслушав мои мысли, усмехнулся:

— Знаешь, Катя, откуда я этому научился? — Он прочертил ласковую дорожку на моём обнажённом плече.

— Нет. Ты никогда не рассказывал.

Я подперла голову рукой, следя за тем, как теплая ладонь Димы начала привычное, плавное скольжение к моей груди, укрытой за атласом пижамы.

— Я написал буклет о своей фирме и показал его не друзьям, а своей, теперь уже бывшей жене. А Алла посоветовала мне обкатать моё 'сочинение' на заказчиках, потому что клиенты — это всегда критики. А твоими критиками, Кать, должны стать твои читатели. Вот поэтому я и рекомендую тебе разместить рукопись на каком-нибудь самиздатовском сайте. К примеру, на портале Германа Дьячкова. Я там пару раз интересные книги находил. И ещё, мой тебе совет: возьми себе псевдоним.

— Зачем? — удивилась я. — Я не стесняюсь того, что я написала.

— Это хорошо, — кивнул Димка. — Но, видишь ли, если твоя книга на портале Дьячкова читателям не понравится, то пробиться на другом самиздатовском сайте будет уже сложнее. Иногда имеет смысл прятать свою фамилию.

К слову, Димка свою фамилию не любил и на визитках фигурировал исключительно как 'Дмитрий Гер — владелец сервисного центра Volkswagen'.

— Как насчет Дуа? — подумав, спросила я.

— На мой взгляд, на обложке это не прозвучит... Катя Дуа. Ду-а, — Димка вывел на моём плече изящную финтифлюшку, которую неожиданно закруглил буквой 'О', чем и подсказал мне идею.

— DUO лучше? — Я вскинула на него глаза.

— А это что означает? — Димка даже руку убрал.

— Ну, роман же о любви? А duo означает дуэт. Или — нас двое. Как ты и я. — Я сама потянулась к своему жениху.

— Отлично, — мурлыкнул Димка. — Ну что, отметим рождение новой литературной звезды?

— О да! — Сделав страстное лицо, я нырнула ему на грудь.

Вот так и появилась на свет автор книг, Катя DUO'.

Глава 2. Титульный лист

Титульный лист — одна из первых страниц книги, предваряющая текст произведения. На титульном листе размещаются имя автора, название книги, место издания, и т.п.

'Википедия'

17 мая 2016 года, вторник — 20 мая 2016 года, пятница.

I.

'В полседьмого утра обнаруживаю себя на разгромленной кухне Дьячкова. Открыв холодильник, ищу холодный сок или воду. Моё внимание привлекает непочатая бутылка 'Боржоми', заправленная в белый пластиковый карман. Выхватываю бутылку, сворачиваю пробку, делаю несколько жадных глотков. Оглядываюсь. Квартира Дьячкова сейчас очень похожа на дешёвый почасовой отель, а я — на его постояльца. Ещё бы: я стою у холодильника в одних трусах, а на диване валяются мои брюки, пиджак и рубашка, правый носок (а где левый?) и потерянный моей 'зайкой' кружевной розовый лифчик. Картину вчерашней пьянки довершают разбитый бокал, чипсы и сломанная сигарета, прилипшие вместе с осколками к залитому 'Pepsi' полу.

Морщась от отвращения, иду в душ. Выдавливаю на палец островок зубной пасты, тщательно чищу зубы и разглядываю себя в зеркале. Мда, хорош... Зелёное от бессонницы лицо, карие глаза с треснувшим в уголке сосудом, под глазами — синие круги, на шее — бордовый засос. Одним словом, на лицо (и на лице) — вся медицинская палитра нездорового загула. Хоть на передачу к Малышевой иди и с трибуны объявляй, что нельзя пить, курить и трахаться. 'Докатился, Соболев?' — моё отражение укоризненно глядит на меня.

А я спрашиваю себя, почему я снова встречаю утро среди несвежих вещей, ненужных друзей и унизительных мыслей о том, что моя жизнь понемногу превращается в полное дерьмо? Признаваться в этом себе мне ужасно не хочется, но моя душа, застёгнутая на все пуговицы, уже давно гниет без свежего воздуха. Но у открытого сердца есть один существенный недостаток: в него слишком легко плюнуть...

Набираю воду в ладони, долго и тщательно полощу рот. На прощание показав зеркалу фак, выхожу на кухню. Быстро натягиваю несвежую рубашку, прихватываю сумку, оставленную в прихожей. Проверяю, здесь ли две копии договора и диск с базой данных, которые я вчера успел отобрать у ещё трезвого Дьячкова. Убедившись, что я ничего не забыл, хватаю пиджак, обуваюсь, достаю iPhone и пишу смс: 'Гер, утро! Не забудь, в 16:00 встречаемся у моих юристов'.

Теперь точно всё. Продвигаюсь к двери.

— Доброе утро, ты уже встал? — слышу позади загадочное.

'Нет, это я оделся, чтобы лечь спать', — так и подмывает сказать в ответ. Оборачиваюсь: подруга моей 'вчерашней', брюнетка Наташа стоит в безразмерной футболке (видимо, выданной ей Германом для девичьих походов в ванную) и, опираясь на косяк двери, ведущей в комнату, внимательно на меня смотрит.

— Ага, доброе. Ты чего поднялась?

'Вернее, какого чёрта?'

— А я пить захотела.

Наташа отлепляется от косяка, выскальзывает из тапочек и придвигается ко мне. Видимо, 'зайка' ещё не догоняет, что вечер любви закончился, а серое утро развело нас с ней, как мосты в белые ночи в Питере.

— Ты уже уходишь, Артём? А может, мы кофе выпьем? Я хорошо кофе варю. Гораздо лучше, чем в 'Стокманн'.

'Намёк? Предложение переспать?'

— Правда? Жаль, но не получится. — Я отпираю дверной замок. — Видишь ли, у меня сегодня мать с дачи возвращается. А у неё ключей от квартиры нет, и я должен её встретить.

Но я вру: приезд моей мамы — это мой железобетонный способ быстро сваливать по утрам — самый надёжный вариант, чтобы не звать к себе 'заек', не провожать их домой и не делить на двоих одно такси. Чтобы обрывать все связи вот так, быстро и мимоходом.

— Мы ещё увидимся? — Наташа трогательно складывает губки бантиком. — Ты позвонишь Оле?

— Безусловно, — снова вру я. Наташа что-то ищет в моих глазах. И, очевидно, находит, потому что отводит глаза и говорит:

— Ладно, Артём. Я всё поняла... Я ничего не скажу Ольке... Смешная она: нам обеим всегда нравились такие, как ты, только я уже тёртая, а Олька каждый раз надеется на продолжение. А продолжения никогда не бывает... Не будет его и в этот раз... Ну что, я угадала?

Наташа грустно смеётся. А я думаю, что вчера я был трижды прав, когда хотел её для себя. Красива, умна, ненавязчива — такая могла бы меня понять, не строя особых иллюзий на мой счёт. Такая точно знает, когда наступает конец всем отношениям без обязательств. Но сейчас даже это невозможно, и мне остаётся только кивнуть Наташе:

— Ты всё правильно поняла, зайка моя. Не обижайся. И, пожалуйста, закрой за мной двери.

Не дожидаясь лифта, сбегаю по лестнице вниз.

Распахиваю дверь подъезда и оказываюсь на улице. Глотнув чистый воздух, ещё не загаженный выхлопами машин, выдёргиваю из кармана мобильный, ищу в 'иконках' 'Яндекс. Такси'. Вызываю машину. Диспетчер сообщает, что жёлтый 'Форд' подъедет через десять минут. В ожидании такси присаживаюсь на низкий зелёный заборчик, окружающий периметр сине-белой пятнадцатиэтажки. Тупо рассматриваю заброшенную детскую площадку, шоколадного питбуля, с остервенением роющегося в красно-жёлтой песочнице, и хозяина пса — пузатого чувака с поводком на шее. Мужик равнодушно следит за гадящей собакой, отхлёбывает из банки пиво, затягивается беломориной и периодически сплёвывает сквозь зубы, целясь в бордюр песочницы. Сделать бы ему замечание или просто закатать между глаз за такое свинство, но вместо этого я вытаскиваю из кармана 'Rothmans' и закуриваю сам. Закашлявшись, давлю в горле противный никотиновый ком, сплёвываю на асфальт и спрашиваю себя, когда я так изменился? И отчего теперь всеми моими действиями руководят только деньги, похоть, трезвый расчёт и чувство самосохранения? Неужели я стал другим в тот день, когда выбрал себе не ту женщину?

Говорят, измена всегда касается супругов, и никогда третьего. 7 июля прошлого года я вывернул эту истину наизнанку и смог убедиться лично, что измена всегда остаётся изменой, чем бы её ни объяснили. Но если первая измена — это как выстрел в упор, то вторая — тот самый случай, когда ты ничего больше не чувствуешь, потому что ты уже мёртв. От шелухи скорбных мыслей меня освобождает шорох шин подъехавшего такси. Забираюсь на заднее сидение 'Форда', видевшего и лучшие времена.

— Доброе утро. Маршрут тот, что указан? — Водитель жизнерадостно улыбается мне прокуренными зубами.

— Тот же, — сухо киваю я. — Авиационный переулок, дом восемь. И если можно, то побыстрей. Дорогу знаете?

— А навигатор на что? Вообще, если б не это устройство... — И тут бомбила заводит утомительный монолог о полезности технологий, о том, что погода в Москве не задалась, что хороший телефон стоит дорого, что автобусы подрезают и что у 'водилы' жена и двое детей в Ульяновске, которых надо кормить, и...

— Простите, — прерываю его изыскания я, — не возражаете, если мы просто помолчим? Мне поработать надо.

Таксист обиженно умолкает и демонстративно включает радио.

Достаю из сумки наушники и, игнорируя звуки долетающего до меня разухабистого шансона, погружаюсь в мысли о том, каким будет мой портал, когда я откуплю его у Дьячкова. Детище Германа сейчас носит простое и безыдейное имя 'ЛитСам'. Это то, что меня раздражает. Ещё бы: в нашей стране примерно сорок литературных сайтов имеют в своём наименовании корень 'лит', ещё сорок — местоимение 'сам'. Причем, выглядят эти порталы как клоны, выращенные в одном инкубаторе. Убедиться в моей правоте не сложно, достаточно сравнить все сайты с точки зрения подхода к авторам, к читателям, к структуре и востребованности жанров.

Итак, авторы... Раньше мы были самой читающей нацией — теперь стали самой пишущей. Но мой личный хит-парад самиздатовской глупости возглавляет писательская страница, в логике которой может разобраться только человек, любящий постигать невозможное. Вот скажите, зачем вообще нужна эта страница автору? Чтобы дать читателям полный перечень всех своих книг — или чтобы самовыразиться, рассказав, где он (автор) родился, чем живёт, что ест и какую музыку слушает?