Может не очень правильно с точки зрения грамматики, но уж на что способен. Поэтому, прости меня, девочка. Та резко оборачивается, недоверчиво смотрит на меня. Приходится повторить, на этот раз правильно построив фразу:

— Как тебя зовут, саури?

Тишина. Потом грудной голос отвечает:

— Откуда ты знаешь наш язык, хомо?

— Вопросы здесь задаю я. Отвечай, самка.

Она прищуривает свои ярко серые глаза, что-то неразборчиво шипит. Что же...

— Вижу, тебе нравится сидеть голодной.

Верчу в руках куриную ножку. Вкусную. Покрытую желтоватым жирком. Саури снова сглатывает слюну, гордо отворачивается. Твои проблемы...

— Мне, вообще-то, всё-равно, как к тебе обращаться. Так что можешь молчать. Но — голодная.

Бросаю мясо обратно на блюдо, затем снова накрываю клетку тканью. Не замёрзнет, и ладно. В шатре тепло. Звоню в колокольчик. Вскоре появляется слуга. Показываю на стол:

— Убрать.

Тот сразу принимается за дело. Потом, словно вспомнив что-то, вздрагивает:

— Сьере граф, а что это за исчадие Нижайшего?

И показывает на покрытую тканью клетку.

— Это не исчадие Нижайшего. Просто несчастная переболела редкой болезнью. Не слышал? Биномом Ньютона.

Слуга отрицательно трясёт головой. Кажется, что та сейчас отлетит. Изо всех сил удерживаясь, чтобы не рассмеяться, выдаю на гора:

— Те, кто заболел и смог выжить, после неё становятся такими — серая кожа, светлые волосы и глаза, острые уши.

Парнишку передёргивает:

— Какой ужас! Сьере граф, а если она больна, то почему вы держите её в клетке, а не лечите?

...Чтобы такого сказать, а? Придумал!..

— Спасаю вас от заражения. Вдруг она плюнет на вас, тогда вы станете такими же. Если, разумеется, выживете.

— Получается, это страшная болезнь, сьере граф?

— Очень страшная. Человек перестаёт делать, что требуется, начинает только думать. Над самыми простыми вещами. А потом из головы у него начинают расти уравнения и квадратные корни.

— Корни?! Квадратные?!!

— Да. Представляешь? Именно, что квадратные. И пока они не отсохнут сами — ты всё думаешь, думаешь, а голова у тебя распухает до такой степени, что становится больше тела. Ну а когда корни созревают и отсыхают, становится вот такой, как у неё. Ушастой.

— Какой ужас...

Бормочет парень и, собрав посуду, торопливо убегает прочь. Я, не выдержав, всё-таки смеюсь, пусть и вполголоса. Подхожу к своей кровати, стаскиваю сапоги, ложусь, накрываясь меховой полостью, поверх одеяла. Раздеваться полностью лень, потому что скоро надо опять подниматься и идти контролировать, как продвигаются дела у сборщиков-поисковиков. Того, что вернувшись, люди разболтают всем о находке, я не боюсь. О том, что это упало с неба, знает лишь Юрика дель Рахи. А она — ещё одна компаньонка моей матушки. Для всех остальных же — остатки строений древних людей. Нормальная легенда. Теперь ещё пойдут страшные рассказы про Бином Ньютона, спящий в развалинах... Снова беззвучно смеюсь, и незаметно для себя засыпаю. Нервы всё-таки не выдержали...

Ближе к вечеру меня бесцеремонно будят. В шатёр вваливается Грам с радостным криком:

— Сьере граф, прокопали!

Пояснений не требуется. После собственных похорон я распорядился выкопать туннель к люку человеческого транспортника, который лежит на боку. И вот теперь я могу попасть внутрь. Как и Малый Лист, транспорт практически развалился на куски. И особой надежды на то, что передатчик уцелел, и я смогу подать сигнал бедствия на Родину, у меня теперь нет. Торопливо вскакиваю с койки, напяливаю на себя сапоги, набрасываю свой любимый, подбитый мехом чёрного волка плащ и выскакиваю на улицу. Снаружи уже сумерки, но это не страшно. Вместе с семенящим сбоку Грамом спешу к раскопу. Яма, прямо скажем так, впечатляет. Осматриваю люк. Нет ни перекосов, ни вмятин. Значит, техника может сработать. Откидываю крошечную панель сбоку входа. Неудобно, потому что она над головой. Ну да справимся. Набираю намертво впечатанную в память комбинацию. Мгновение ожидания, и массивная диафрагма с тихим гулом складывается, уходя в обшивку. Ура! Грам стоит рядом с открытым ртом. Становится чуть светлее — включается автоматика, разгораются лампы освещения. Отлично! Даже не мог мечтать о таком! Реактор, как я вижу, работает. А что сейчас панели тускло светятся, так, простите, четыре года на консервации! Да ещё в вакууме. Минимум, пять суток нужно для выхода на нормальный рабочий режим после такого. Впрочем, время пока терпит, а там всё станет ясно. Но сейчас мне нужно сделать одну вещь. Очень важную и нужную... Легко подтягиваюсь на руках и оказываюсь внутри. Осматриваюсь. Можно пройти внутрь. Правда, придётся карабкаться на четвереньках, но сейчас мне не до сохранения достоинства, и я лезу вверх по лежащему почти под острым углом коридору. Да будет благословенен тот, кто придумал покрытие для космических кораблей! Ноги по нему не заскользят при всём желании, и я поднимаюсь по стене, словно по обычной дороге. Куда сложнее удержать равновесие. Но я справляюсь... Вот и рубка. Увы... В стене зияет рваная пробоина, через которую внутрь летит снег, идущий снаружи. Панель электронного мозга мертва. Причём, необратимо. То ли метеорит, то ли снаряд саури разворотил хрупкую начинку, и всё вокруг блестит крошевом интеллектпанелей... Так что мнемокристалл управления, положенный мной первым перед смертью в подлокотник командирского кресла, бесполезен... Ладно. Сейчас и темно, и уже поздновато. Завтра с утра посмотрю более тщательно. С этой мыслью выхожу прочь. Зайти к себе? Недолго думая, поворачиваю по коридору и пробираюсь к своей каюте. Надо бы захватить кое-что... Вот оно... Открываю двери, влезаю внутрь небольшого помещения. Отпираю дверцу сейфа. Та щёлкает и повисает на петлях, выворачивая содержимое наружу. Не страшно. Разгребаю кучу накладных, которая уже никому не понадобиться. В самом низу — мой офицерский бластер в кобуре и запасные энергокристаллы. Вынимаю оружие на свет, щёлкаю предохранителем. Умеют же у нас в Империи делать вещи! Индикатор заряда весело горит зелёным, показывая, что оружие полностью работоспособно и готово к бою. А ещё — мой меч русского офицера. Ну, господа феодалы... Я вернусь из Рёко и мы побеседуем... Достаю из своего шкафа небольшой плоский чемоданчик. Там моя коллекция древней музыки и проигрыватель. Заодно прихватываю аптечку, валяющуюся у переборки. Она мне очень пригодится в походе. Да и сейчас... В шатре, в клетке сидит раненая саури. Не местной же медициной лечить её, в конце концов?.. Спрыгиваю на землю, Грам смотрит на меня, на вещи в моих руках.

— Охранять проход, никого не пускать внутрь. Отвечаешь головой.

— Да, сьере граф!

Он отдаёт мне салют, ударив себя в грудь кулаком. Я научил. На имперский манер. Удовлетворённо улыбаюсь, но, тем не менее, снова закрываю диафрагму. Впрочем, смысла в этом нет. Практически весь корпус, кроме машинного отделения и грузового отсека, обвалился по каркасу внутрь. А те два отсека уцелели, потому, что как общепринято в Империи, изготавливаются из броневого сплава. На весь корабль такой материал использовать слишком дорого, а вот на эти отсеки можно и нужно. Почему защиается двигатель, думаю, объяснять не требуется. Ну а грузовой отсек — грузы бывают разные: и ширпотреб для армейских лавок, и боеприпасы, и топливо. Теперь можно вернуться назад, в шатёр... Мы идём обратно, и я смотрю, что творится вокруг. Народ работает на совесть — снег почти везде убран, видна даже трава, чуть пожухлая, но всё ещё зелёная. Кони согнаны в табун, люди машут лопатами, просеивая собранные снег через сита. Видны две большие кучи. Такими темпами завтра уже будет всё закончено. Это хорошо. Даже очень хорошо!.. Возле шатра меня встречает озабоченная чем-то Юрика. Слегка кланяется:

— Сьере граф...

...Для баронессы поставили отдельный шатёр. Естественно, что меньше моего по размерам. Но, тем не менее, отдельная крыша. Прочие пробавляются палатками на десять человек каждая. Впрочем, они тоже утеплены, так что сервы не замёрзнут. Девушка вскидывает прелестную головку и вопросительно смотрит на меня. Ну да, я хорош, однако. Весь день продрых, так как из-за похорон сдали нервы, хорошо, хоть догадался отдать приказы. А люди работали... Не отвечая ей сразу, маню к себе Грама:

— Пусть народ заканчивает и отдыхает. На сегодня достаточно.

Потом оборачиваюсь к досе дель Рахи:

— Прошу вас посетить моё походное жилище, баронесса.

Та снова кланяется:

— Как пожелаете, сьере граф. Вы же мой сюзерен...

Мы входим внутрь, глаза девушки расширяются от удивления, когда она видит внутреннее убранство. Бросает взгляд в сторону накрытой материалом клетки, но молчит. Саури ведёт себя тихо. Уснула, что ли? Хвала Высочайшему.

— Как вы устроились, доса?

— Спасибо вам за заботу, сьере граф. Всё просто чудесно.

Развожу в сторону руки:

— Поскольку ваши крепостные разбежались после известного вам события, а замок в... Скажем так, непригодном для житья состоянии, то я осмелился пока поселить вас в шатре. Уж простите.

Юрика машет рукой:

— Не волнуйтесь, сьере граф. Всё гораздо лучше, чем я могла ожидать, собираясь в это путешествие.

— Рад это слышать.

Сбрасываю с себя плащ, подкидываю пару аккуратных полешек в топку. Потом поворачиваюсь к баронессе:

— Как я понимаю, вы определились с деньгами?

Девушка надувает губки:

— Фу, какой вы, сьере граф. Не предложите даме даже присесть?

... Хм... Однако, разбаловал я девчонок... Ну да ладно.

— Присаживайтесь, доса. Хотя я думаю, что, может, мы лучше приляжем?

Взглядом показываю на кровать, призывно манящую свежайшим бельём. Против ожидания Юрика не краснеет, а едва заметно оценивающе прищуривается, потом переводит взгляд на койку, затем обратно на меня.

— Вы хотите меня, сьере граф? Вместо ужина?

...Вот же... Получив большие деньги, осмелела? Ну-ну... Поиграем, красавица, раз ты так хочешь...

— Не вместо ужина. А в качестве приложения к нему.

Она щурится ещё больше:

— Я очень, очень и очень дорогое блюдо, сьере граф... Не думаю, что у вас хватит золота, чтобы меня купить...

Начинаю злиться. Обнаглела? Но тут баронесса произносит то, что мгновенно успокаивает меня:

— Цена моей постели — обручальное ожерелье, сьере граф.

— Значит, вы готовы стать моей законной супругой, доса баронесса?

И тут она не выдерживает, заливается краской и опускает прелестную головку, чуть слышно прошептав:

— Да, сьере... Граф...

Я молча отступаю от неё на шаг...

— Юрика... Давай не будем об этом. Станем считать, что наш разговор — дурная шутка.

Она резко вскидывает голову:

— Но я...

Прикладываю палец к её губам, останавливая.

— Не надо, Юрика. Не стоит... Да, ты мне нравишься. Не стану этого скрывать. Ты очень красива. Но... Я уезжаю на войну. И неизвестно, вернусь ли оттуда. Ты хочешь стать вдовой во второй раз?

Девушка вздрагивает. Изо всех сил мотает головой в знак отрицания. В её глазах появляются слёзы, и она, едва не плача, произносит:

— Не надо говорить о смерти, сьере граф! Вы вернётесь живым и невредимым, я знаю!

Улыбаюсь ей в ответ:

— Разумеется, вернусь. Только вот время... Оно покажет, искренни ли чувства, которые мы сейчас испытываем друг к другу. Верно, Юрика?

Баронесса несмело кивает в знак согласия со мной. Затем я кричу:

— Эй, что там с ужином?

Просовывается голова слуги:

— Готово, сьере граф!

— Тогда неси. На меня и досу баронессу.

Тот исчезает, чтобы спустя пару минут в шатёр вошли люди с подносами и начали сервировать стол...

...Ужин прошёл в тишине. Потом я проводил Юрику до её шатра, пожелал спокойной ночи и вернулся к себе. У меня ещё осталась пара незаконченных дел, которые нельзя было откладывать. Первым, я снова снял с клетки ткань, которой та была накрыта и встретился с горящим злобой взглядом саури. Немудрено. Даже за один день можно не слабо проголодаться. А у неё с утра вряд ли что было в желудке, если не дольше. Ну а убивать её я, как ни странно, не собирался. Не тянуло меня к убийству, хотя, по идее, должен. Это на уровне рефлексов. Психоустановка. Но... Совсем ведь ещё молоденькая. Лет, может, восемнадцать-девятнадцать... И невероятно красивая...

— Скажешь, как тебя зовут?

Съёжилась. Потом, нехотя, буркнула:

— Ооли.

— Отлично. А меня можешь звать Атти.

— Дай еды.

— Сейчас.

Отпираю неуклюжий замок на дверке, затем легко извлекаю самку наружу. Она весит, килограмм, может, сорок. Вряд ли больше. Подхватываю девчонку на руки, та шипит, пытается брыкаться, но я несу её к столу, усаживаю на стул. Саури тянется связанными у запястий руками к хлебу. Но я легонько бью её по длинным пальчикам:

— Потерпи секунду.

Беру приготовленный заранее широкий ремень и пристёгиваю девушку за талию к стулу. Теперь, если что, быстро вскочить она сможет. А бережёного, как говорится, Высочайший бережёт. Застёгиваю пряжку сзади спинки, чтобы та не смогла дотянуться незаметно, затем распутываю её руки. Ооли опять шипит от боли, потому что сейчас кровь тысячами иголок приливает к кистям, затем начинает яростно массировать запястья непослушными пальцами. Подвигаю к ней тарелку, беру половник и наливаю ей густого мясного супа. Кладу ложку:

— Ешь. Потом будет второе.

Беру кастрюлю с жарким, ставлю на печку, слегка подогреться. Сам отхожу к кровати, сажусь на неё и наблюдаю за пленницей. Саури жадно ест. Да. Голодна. Даже очень. Ну, пусть питается. Вряд ли она что предпримет, пока не закончит... Достаю из-под койки свой чемоданчик, открываю, окидываю взглядом сплошное поле инфокристаллов. Моя коллекция древней музыки... Беру первый попавшийся, вставляю в гнездо проигрывателя... Грустная мелодия на неизвестном мне языке, хрустальный чистый женский голос... Краем глаза вижу, как девчонка при первых аккордах резко вскидывает голову, с неким любопытством глядя на меня. Потом опять начинает есть... Так. Звуковой фон обеспечил, теперь надо двигаться дальше... Извлекаю на свет божий аптечку. Открываю. Непонятный звук привлекает моё внимание — саури застыла с открытым ртом, глядя на меня.

— Чего? Ешь, давай! Остынет, будет не вкусно.

Снова торопливо принимается орудовать ложкой, опустив свои серые раскосые глаза. Ну, не раскосые. Просто они, глаза, больше, чем у людей. Потому и кажутся слегка косыми. Я же пробегаю взглядом содержимое ящичка. Так... Бинты. Пластыри. Полевые сшиватели. Гели. Складные иммобилайзеры. Различные препараты. Выдёргиваю восстанавливающий ткани биогель, затем плоскую пачку с биологически активным бинтом. Хватит. Всё равно ещё не решил, что делать дальше с пленницей. Оп-па... Про жаркое то я забыл! Торопливо метнулся к печке, сорвал с неё шипящую и булькающую кастрюлю, плюхнул на стол.

— Съела суп? Держи второе!

Снова наваливаю ей в опустевшую тарелку тушёной коровятины. Затем наливаю в чистую чашку натты, пододвигаю к ней, возвращаюсь на кровать. На этот раз саури ест не так торопливо, как первое. Понятно почему — уже кое-что есть внутри. Но, тем не менее, орудует той же ложкой, которой ела суп, лихо, время от времени делая небольшие глотки из кружки горячего напитка. Даже жмурится иной раз от удовольствия, становясь похожей на большого котёнка. Но я то знаю, как они могут быть смертоносны в следующее мгновение.