Эпохи холст- 2

Но дни шли и впечатления, невероятно сочные и яркие картинки на маленьком экране пришельцев, как и вся описанная, рассказанная картина в целом стиралась, пряталась в перифериях памяти, задаваясь вопросом: "а было ли?".

И вновь, и вновь возвращая к мысли:

"А не сделал ли он глупость поспешив отправить этих людей, со всем тем багажом знаний и вещественных доказательств в столицу, пусть и с вооружённым курьером пограничной стражи? Не стоило сначала самому кропотливо разобраться, да и просто убедиться, посетив тот загадочный корабль?

А с другой стороны — тех свидетельств, что предоставили путешественники, хватало с лихвой и более чем. Вот только время..., время идёт и остаётся уповать на терпение.

Что ж..., кесарю кесарево. Каждый, соблюдая достоинство, несёт пользу для империи на своём месте. Следует ждать гостей. Высоких гостей. И мне надлежит подготовиться и произвести наилучшее впечатление".

Но тревога грызла и грызла. И тонул хересом очередной вечер сомнений, ворочалась полубессонницей ночь, и утро "жаворонком", холодным омовением лица порывало отдать нужные распоряжения, чтобы ехать..., ехать в Александровск. Где в гавани стоял пароход "Скуратов", и в каюте капитана, под замком срывалась единственное свидетельство того что пришельцы из будущего не приснились, не привиделись, не плод его воображения.

Больше всех терзался Константин Иванович Престин. Для него пять суток на ледоколе — пролетели, как чудесная книга, которую прочитал, проглотил и требовал, жаждал продолжения. И знал, что оно есть — где-то там, в семистах милях на северо-востоке.

И как Константин Иванович не сдерживался, почитай каждый день, даже когда не был на службе, приходил на пароход, спускался к себе в каюту, открывал металлический сейф-ящик. И если на тот момент не было сеанса связи, просто поглаживал кремового цвета панель радиостанции, примерял на голову наушники, проверяя соединения, полушёпотом смакуя слова, понятные и не совсем: "аккумулятор, стабилизатор, инвертор".

Когда же наступало время для контрольного радиоконтакта, поглядывал в пошаговую инструкцию (хотя выучил манипуляции наизусть), включал аппаратуру, запитанную, когда от бортовой сети, когда от аккумулятора, и нисколько не выдавая волнения в голосе, произносил позывные:

— UCJT.... **( UCJT — реальный позывной ледокола "Ямал".)

Внешне на "Скуратове" особо ничего не было заметно — на гроте среди такелажа лишь добавилась растяжка-антенна. Но споров и сомнений о размещении на пароходе радиостанции было немало.

— Вы же понимаете, что нам и у берегов красоваться нельзя, но и знать надо — когда, — явно колебался офицер ледокола, — мера вынужденная, но без неё никак. Вот только ради этой скрытности мы можем попустить всю секретность в принципе. Вы же, Константин Иванович, человек служивый, подневольный. Скажет енераль — отдай. Что сделаете?

И хрен бы, если аппаратура 21 века пропадёт в дебрях имперских служб (кто там вообще этим заниматься будет), а если уплывёт к врагам? Пусть они пока, лет эдак десять, в ней ни черта и не поймут, но сам факт!!!

Что касается старшего помощника Престина — мичман был человеком не то чтоб глубоко верующим, просто он, немного больше других, пообтёсавшись временем и жизнью, выбрал для себя самое глубокое (по его мнению) понимание вещей.

"На всё воля Божья"!

Не руками, ни взглядом.

Хочется взлететь к звёздам этим,

Что там за пеленою снега шепчут: "светим"!

"Светим"!

Зима цеплялась за своё не дольше чем обычно. Двина-река давно выгнала последние льдины. Остатки мёрзлого "богатства" медленно истаяли в губе *, и лишь в посеревшем Белом море попадались отдельные вылизанные водой и солнцем дрейфующие упрямцы.

В предместьях города Архангела** пробивалась, буйствовала питаемая талой водой трава. Сочная, зелёная. В то время как на берегах Мурома ещё лежал ноздреватый снег.

А если забрести в лес, в так называемый суземок

* * *

, где хвойные кроны погуще — там преспокойно пластались чуть просевшие сугробы, словно и не собираясь никуда уходить.

Иные из них, в низинах и в ущельях, вполне дотянут до следующего сезона морозов.

Набухшая водой Северная Двина, подобно оживлённой улице, несла торговые баржи, промысловые шхуны, поморские шняки, под парами, парусами, вёсельно — началось долгожданное судоходство. Рейсовым пароходом разъезжались по своим становищам промышленники. Люди спешили заработать, "накопить жирок" за короткий летний сезон.

В Архангельске в районах застройки на приболоченных участках латали, перестилали деревянные мостовые и тротуары. В "сухой" части города подновляли деревянную

* * *

, а где неспешно мостили настоящую (каменную) брусчатку.

И вычищали, драили, выметали проступивший из-под снега мусор, наносы, грязь — все, что намыло талой весенней водою.

По чистым улицам города покатил гужевой транспорт, коляски запряжённые лошадьми. Цоканью подков вторили привлекательные молоточки каблучков барышень, примеривших лёгкие платья. Спешили приказчики или чинно прогуливались господа.

Люди улыбались, вдыхая пробуждающиеся весенне-летние запахи, глядя на расщедрившееся солнце.

И только вести с Дальнего востока, за редким исключением, омрачали..., кого косвенно, кого напрямую, кого просто по всегдашнему пристрастному интересу.

Вот ещё только недавно мальчишки-газетчики выкрикивали о подрыве на минах двух японских броненосцев, но уже в конце мая японская армия, при поддержке канонерок почти вплотную продвинулись к Порт-Артуру. Противником без боя был взят порт Дальний.

При этом русская эскадра практически бездействовала.

Начало июня не принесло никаких вестей. В том плане, что ни на имя архангельского губернатора, ни по ведомству пограничной стражи Беломорского отдела не пришло никакой особой, секретной корреспонденции. Или распоряжений.

Бюнтинг осторожно пытался зондировать через "своих" обстановку в верхах, но на непрямые осторожные вопросы получал совершенно невнятные ответы. Никто ничего не знал.

И ничего не происходило. Почти до двадцатых чисел.

*( Имеется в виду речная губа — узкий залив, через который река впадает в море.** Архангельск основан вблизи Михайло-Архангельского монастыря. Отсюда и название города.

* * *

Суземок — топоним, происходящий из поморского наречия русского языка, означающий густой хвойный лес.

* * *

Деревянная брусчатка. Бревно обстругивали в брус 6-гранной формы, пилили поперёк на пеньки высотой примерно в фут. И мостили дорогу, устанавливая их торцом вверх, подгоняя друг к другу.)

Не подслушанный разговор.

— Месяц назад, насколько я помню, вы предоставили нам изображения судна весьма оригинальной архитектуры.

— Совершенно верно, эти любопытные фотопластинки мы получили через норвежские каналы. Там, на Севере, немного пошумели в местной прессе....

— Да, да, — поспешил подтвердить хозяин кабинета, — "...огромное судно с красной надстройкой". Фото естественно, ни размеры, ни цвета́ передать не может.

И на тот момент к этому факту отнеслись весьма скептически, посчитав фотопластинки подделкой, а шумиху лишь желанием газетчиков заработать на раздутой сенсации.

Тем не менее, мы всегда отлеживаем любые новинки в кораблестроении....

Из русских источников ("Губернские ведомости") следовало, что судно принадлежит американскому миллионеру, построено на некой мифической верфи на Аляске. "Мифической", подчеркну, потому что ни с какого известного нам крупного стапеля подобное судно не сходило.

— "Утка"? Американцы ведут хитрую игру?

— До определённого момента и мы так думали. Но из Петербурга по дипломатической линии приходят сведенья о какой-то, просто неприличной секретности вокруг неких новых людей в окружении русского царя.

Когда я говорю "неприличной", то имею в виду, что никто из наших явных или скрытых осведомителей ничего не смог выяснить. Пока.

Вот — почитайте! Это больше похоже на сплетни и мистический бред не наигравшихся в масонов придворных идиотов.

Казалось, что хозяин кабинета готов бросить перед визитёром эти исписанные листки, но природная воспитанность и сдержанность пересилили.

Передав донесение, недовольный джентльмен встал и подошёл к окну, выходящему на берег Темзы. И уже не оборачиваясь, продолжал комментировать:

— Обратили внимание — опять фигурирует этот непонятный американский ледокол. А русское адмиралтейство прямо таки всерьёз заинтересовалось Севером, вплоть до того, что посылает туда комиссию.

На данном этапе, официально, проще будет действовать через шведско-норвежского консула — господин Фальсен нам кое-чем обязан. Но могут возникнуть ситуации, требующие не деликатного вмешательства. У вас есть там кто-нибудь?

— Нет.

— Займитесь этим делом.

Своим замысловатым чередом....

Иногда так бывает — ждёшь, ждёшь чего-то.... И когда оно, наконец, случается, то случается это до странного неожиданно.

Железнодорожная ветка доходила лишь до левого берега Северной Двины, к станции Исакогорка, от которой до Архангельска надо было добираться рейсовым пароходиком или воспользоваться услугами промышлявших переправой лодочников — те брали дороже, но по-божески. Зато быстрее.

Телефонный звонок от станционного начальника лишь на немного опередил появление запыхавшегося курьера, доложившего о прибытии поездом столичного ревизора.

Приняв доклад, Бюнтинг остался сидеть за столом, перекладывая бумаги, планируя свои дальнейшие действия. Ехать на вокзал, встречать уже было поздно. Станционный начальник наверняка уже подсуетился и направил прибывших сюда — в губернаторскую резиденцию.

Николай Георгиевич поднялся с кресла, немного прошелся, размявшись, остановился у большого зеркала, окинув взглядом свою высокую, плотную фигуру. Отметил увеличившуюся проседь в волосах и небольшой бородке, поправил, разгладив кончики усов.

"Признаться, ожидал чего-то большего. Хм..., вице-адмирал Дубасов. Не велика шишка — в табели о рангах почти равный, как гражданскому, так и придворному чину.* Но мужчина суровый и серьёзный. Тем более зная и понимая, по какому делу он прибыл".

Это знание невольно заставляло Николай Георгиевича подтянуться — внешне и мысленно, настраиваясь встречать гостей.*(Николай Григорьевич Бюнтинг имел гражданский чин статского советника. В 1896 году пожалован в звание церемониймейстера. Следующий класс в табели о рангах Российской империи обер-церемониймейстера соответствует званию вице-адмирала.)

* * *

Вице-адмирал Фёдор Васильевич Дубасов степенно, но быстро поднялся по ступеням к распахнутым дверям, где его встречал губернатор. Несмотря на шестидесятилетний возраст, адмирал выглядел бодро — высокий, сухощавый, вытянутое породистое лицо, чистый лоб, светлые, чуть рыжеватые волосы, по старой моде зачёсанные вперёд на висках.

Представились. Проследовали в кабинет.

Одни из прибывших с Дубасовым оказался морским офицером в чине лейтенанта. Коломейцев — его фамилию Бюнтинг уже слышал (довольно известная среди исследователей Арктики), но воочию видел впервые.

"Пусть и запоздало, но взялись с толком, — тут же признал Николай Георгиевич, — по-моему он служил на ледоколе "Ермак". Нужный человек для оценки возможностей ледоходного судна потомков. Разумно и вполне последовательно".

Второй сопровождавший был в партикулярном платье, но по неуловимым повадкам, а главное своим взглядом, который бывает только у пристрастных городовых и цепких дознавателей, выдавал свою принадлежность к жандармскому управлению. Кем и отрекомендовался.

"Прибыли-то вместе, но..., морячки слегка сторонятся — "белая кость", жандармов не очень жалуют".

Представителя политической полиции Империи это видимо совсем не волновало — привык. Первым делом он доложил, что вместе с ними в одном поезде приехала пара подозрительных господ, по виду иностранцев. И попросил пригласить местного начальника полиции, дабы установить догляд за сомнительными личностями.

Дубасов на это лишь морщился, но не замедлил предоставить бумагу за подписью самого Императора об оказании полного содействия.

И тут же об этом содействии уважительно потребовал, намереваясь, не откладывая следовать пароходом в Александровск. Затем пересесть на "Лейтенанта Скуратова" и отправиться с инспекцией....

Далее адмирал не стал распространяться, сделав многозначительную паузу, предоставив ещё один сопроводительный документ. В нём отдельным пунктом оговаривалась конфиденциальность и ограниченность круга посвященных, что не замедлило порадовать губернатора, который уже предугадывал некоторые сложности с "городским головой".

Что до такой поспешности Дубасова, то Николай Георгиевич немного растерялся, честно говоря, не готовый к столь скорому повороту.

После обстоятельного и душевного разговора с Престиным, заразившего его глубоким любопытством, лелеял надежду сам взглянуть на необыкновенный ледокол, поближе познакомиться с потомками. С чудесам их техники. Хоть и понимал, что не совсем это его, как губернатора, дело.

И, несмотря на то, что гостям ничего не мешало сразу следовать далее, поскольку были, так сказать, "на чемоданах", губернатор надеялся, что они всё же отдохнут с дороги, приведут в порядок одежду....

"А то от них, скажу прямо, несмотря на "первый класс", немного попахивает..., паровозом. После стольких-то дней пути. Как минимум угольком-с, которым топили вагон".

А сам за это время надеялся подготовиться — взять некоторые необходимые в быту вещи, понимая, что путешествие в море займёт немало времени.

Всё это обходительно, а некоторые нюансы как можно обтекаемо губернатор донёс до прибывших, отметив, что в городских гостиницах есть приличные номера, если гости "побрезгуют" гостеприимством губернаторского дома.

Чуть поколебавшись, Дубасов согласился, решив сделать небольшую паузу. Однако едва услышал о намерении губернатора отправиться в составе делегации, попросил того отойти чуть в сторонку.

— Хочу сразу сказать, — в полтона, более того, неожиданно шёпотом начал вице-адмирал, — для прибывших со мной господ, истинное происхождение пришельцев неведомо. Для остальных они американцы. А судно их секретное, как и всё это дело.

Я и Коломейцева с собой бы не брал, дабы случайно не увеличивать число посвящённых. Кстати, Николай Николаевич Коломейцев бывший командир ледокола "Ермак" и его роль в какой-то степени имеет отвлекающий манёвр. Но об этом позже....

Однако речь не о том и беда не в этом. Сдаётся мне весь Санкт-Петербург и царский двор в частности, это какой-то курятник, где каждая курица и петушок спешит прокукарекать любую услышанную сплетню. Налицо — сразу обострившаяся заинтересованность к русскому Северу всяких иностранных атташе и прочих прихлебателей при дворе, имеющих контакты и определённую пользу от иноземных дипломатов.

Эти два подозрительных типа, что увязались вслед за нами, по словам жандармского ротмистра — они неспроста.

Что касается вашего отбытия из вверенного вам губернаторства..., настоятельно попросил бы воздержаться.