Не успел слуга трёх шагов от дома отойти, как увидел, что навстречу мчится карета врача, он замахал руками, закричал, привлекая к себе внимание. Оказалось, доктор торопиться к состоятельной роженице и опоздать ему никак нельзя. Но выслушав сбивчивую речь слуги, доктор предположил, что Кузьма Федотыч — человек уже в возрасте, обременённый подагрой и другими болезнями, выпив с вечера бокал, другой вина, провёл бурную ночь с молодой женой, так что к утру вполне мог испустить дух. А значит, визит может быть недолгим и хорошо оплачиваемым. С этим убеждением доктор вошёл в спальню супругов. Представшая его взору картина, утвердила доктора в его предположении. Он попросил зеркальце, поднёс к приоткрытому рту Кузьмы Федотыча, немного подождал, потом потрогал руки, ноги, что-то ещё рассматривал в лице пациента. Наталья Акимовна этого уже не видела, ей стало дурно. Накапав для неё всё тех же капель, которые, вероятно, постоянно возил с собой для слабонервных дам, он объявил во всеуслышание о безвременной кончине Кузьмы Федотыча. Слуга, тут же поняв, что теперь у него вместо хозяина хозяйка, подобострастно спросил: сколько доктору выдать за визит.

— Ах, я ничего в этом не понимаю, и не до этого мне теперь. Пусть доктор сам назначит цену, а уж вы озаботьтесь расчётом, — обрадованный таким поворотом дел, врач поехал далее, принимать роды, а по пути рассказывать, как глубоко переживает свое горе молодая вдова.

Когда же врач приехал в дом роженицы с такой вестью, то слуги чуть хозяйские роды не прокараулили, шушукаясь по углам. А сказал он следующее: по дороге, хоть и спешил очень, но пришлось заехать в дом Кузьмы Федотыча, поскольку под копыта его лошади кинулся полураздетый, испуганный слуга, утверждая, что Кузьма Федотыч преставился.

— Заехал я буквально на минутку... ведь к вам же торопился, — рассказывал он встретившему его хозяину, — но там и минуты было достаточно опытному врачу, чтобы понять, моя миссия окончена, теперь священник нужен.

— Что же приключилось с уважаемым Кузьмой Федотычем?

— Э... возлежал он на постели смятой молодой женой, сама она была в таких расстроенных чувствах, что внешность свою прибрать как следует не успела, из чего можно заключить, что предавался Кузьма Федотыч с молодой и... очень красивой женой, любовным утехам. А перед этим выпил полный бокал красного вина, который и стоял пустой рядом на тумбочке, и слуга подтвердил, что Кузьма Федотыч еже вечерне, прежде чем в супружескую постель лечь выпивал бокал, другой. Дух свой он испустил прямо у этого слуги на руках, когда испуганная состоянием мужа, Наталья Акимовна выскочила из супружеской спальни, призывая слуг. Говорят, тогда Кузьма Федотыч ещё похрапывал.

— Спал что ли? — шёпотом поинтересовался хозяин.

— Да нет. Хрипел, вероятно, в предсмертной агонии. Поправил слуга подушку под головой хозяина, а тот всхрапнул, ну прохрипел последний раз, и затих. Если учесть его подагру и некоторые другие хвори, что встречаются у людей его возраста, то станет ясно: не выдержало сердце уважаемого Кузьмы Федотыча.

Врач удалился к роженице, а подслушавший этот разговор слуга, выскользнул из-за шторы и пошёл рассказывать всем и каждому, набивая себе цену, требуя хранить врачебную тайну личной жизни Кузьмы Федотыча, самолично услышанную им из приватной беседы между врачом и хозяином. А когда в дом Кузьмы Федотыча подъехала бричка с батюшкой, а потом уж и гробовщик пожаловал, то и вовсе в подлинности рассказанного никаких сомнений не осталось. А там и слуги Кузьмы Федотыча подтвердили, им тоже хотелось внимания горожан, а тут такой повод.

А тем временем, гробовщик производивший обмер, вдруг замер и даже в лице изменился. Наталья Акимовна тоже услышала характерный звук вкупе с определённым запахом, муж никогда не стеснялся при ней этой, как он говорил, естественной потребности. Но останавливаться на полдороге было никак не возможно, и она, побледнев ещё более, пояснила:

— Беда случилась уже почти сутки как, а по незнанию, слуга истопил печь, от жары тело дорогого супруга начинает портиться, — и закрыла лицо белым кружевным платком, — вот и запах пошел.

— Это мы поправим, — прогудел батюшка, добавляя ладан в кадило, — однако если сутки миновали, и теперь идут вторые, то не далее как завтра во втором часу будем выносить, — и посмотрел на Наталью Акимовну, за подтверждением, та только слабо кивнула, мол, вам виднее.

Похороны произошли с соблюдением всяческих христианских правил. Но были детали, которые внимательные жители Бирючинска не могли не приметить.

Тесть, хоть и был подобающе грустен и одет во всё чёрное, однако по лицу его было видно, что он не особенно печалится по зятю, это горожане понимали. Но более всего жителей городка удивляла молодая вдова, которая так убивалась по преставившемуся мужу, что никто не мог взять в толк: с чего бы? Только она подходила к гробу, силы тут же оставляли её и доктору приходилось приводить в чувство бедную Натали. Однако потом кто-то высказал мнение, что молодым людям свойственно боятся покойников, и Натали не столько по Кузьме Федотычу убивается, как пугается его мёртвого тела. Это было понятно всем.

Проводить Кузьму Федотыча в последний путь пришли чуть не полгорода. Во-первых, поминки обещали быть сытными, во-вторых, события приняли неожиданный оборот. Горожане гадали, больше или меньше, чем её предшественницы протянет четвёртая жена, вышло — упокоился хозяин!

А когда на кладбище гроб опустили в могилу, только комья земли по крышке гроба стучать перестали, и даже обровнять могилку не успели, кинулась Наталья Акимовна чуть ли ни под лезвия лопат и давай причитать так громко, что некоторые близко стоявшие отхлынули. И как тут было не удивляться горожанам? Однако далее следовали обильные поминки, а на сытый желудок приходят совсем другие мысли. И жители, уже более благодушно настроенные, решили, что видимо с этой женой Кузьма Федотыч обращался несколько мягче, чем с прежними.

Глубокий траур

Глава 2

Однако события, развернувшиеся далее, столь поразительные и пугающие, заставили горожан по вечерам задвигать все запоры, замыкать все замки и плотнее занавешивать шторы на окнах. А те, чьи окна имели ставни, не ленились закрывать их засветло.

Случилось это ближе к ночи на вторые сутки после погребения Кузьмы Федотыча.

Оставшись одна в супружеской спальне, молодая вдова никак не могла решиться лечь в постель, в которой так недавно возлежал Кузьма Федотыч. Свет лампадки отбрасывал от предметов тени до ужаса похожие на очертания дорогого супруга в домашнем халате. Из тёмных углов мерещились пугающие шорохи. Она прислушалась: и уловила вполне отчётливый звук, который шёл от окна.

— Господи, страхи, всё это страхи... — Её взгляд упал на стержень, который закреплял закрытые ставни с внутренней стороны дома. А стержень вдруг стал почти бесшумно выдвигаться назад так, будто кто-то выталкивал его снаружи. Страх сковал её тело, лишил голоса. Наталье Акимовне уже чудился призрак Кузьмы Федотыча, когда стержень выпал, громко брякнув об пол, и ставня распахнулась. В слабом свете лампадки, что горела перед образами, да ещё вовсю светившей полной луны, она увидела... пимоката, который пытался влезть в комнату через окно. Цепляясь одной рукой за раму, другой, прикладывал палец к губам, как бы просил о тишине. Тихо охнув, вдова обомлела и рухнула в кресло. При этом халат, который по-прежнему лежал на спинке, то есть там, где его оставил хозяин, вдруг зашуршал в ночной тишине и свалился на пол. Пережитый страх и волнение на какое-то время парализовали её волю. Пимокат прикрыл окно, затеплил на столе свечу и присел возле её ног.

— Не пугайтесь, Наталья Акимовна. Зла я вам не причиню, поскольку понимаю, что оставили вы меня не по своей воле. Но теперь вы свободны и состоятельны. Я соглашался вас взять в жены бедную, поэтому думаю, вы не решите, будто я к вам из корыстных побуждений. Но судьба повернулась так, что теперь возле вас будет крутиться много всяких хлыщей и проходимцев, желающих устроить свою жизнь.

— Что вы, Егор Петрович, об этом ли мне сейчас пристало думать? — еле выговорила вдова, постепенно приходя в себя.

— Я вас и не тороплю. Но, вы должны полагать, какой опасности подвергаетесь. Опять же, предлагаю вам свою помощь, в каком бы виде она не потребовалась.

— Пока вы меня подвергаете серьезной опасности. Муж лишь вторую ночь на погосте, а у вдовы посторонний мужчина в спальне. Уходите немедленно... И не беспокойтесь, я буду помнить о вас, а далее — как судьба рассудит. Поторопитесь, пока не перебудили слуг в доме.

Однако шум уже разбудил их, послышались голоса, шаги...

Времени не оставалось, пимокат распахнул оконные створки, Наталья Акимовна, опасаясь, что его узнают, быстро накинула пимокату на плечи халат мужа. Когда он уже стоял на подоконнике, дверь в спальню распахнули слуги, сквозняк задул свечу, последний её всполох отразился от золотых драконов халата. На мгновенье вдове показалось, что это сам Кузьма Федотыч, страшно вскрикнув, она без чувств упала в кресло.

А в это время, уставший от хлопот и волнений Аким Евсеич, вернулся домой. На дворе давно наступили сумерки. Пора бы и в постель. Он разделся, ополоснул лицо, руки... и только вознамерился ночной колпак на голову надеть, как в дверь забарабанили с такой силой, будто грешная душа от чёрта спасалась. И не открыл бы Аким Евсеич дверь, в его ли силах с нечистью бороться? Да Аннушка — прислужница, а заодно и кухарка, которую он нанял взамен Настеньки, тут как тут:

— Кого Бог послал на ночь глядя?

— Истопник это от Натальи Акимовны. Дело спешное. — А голос испуганный, кричит мужик, явно совладать со страхом не может.

— Точно истопник. Я его по голосу узнала. — И хрясь задвижку в сторону.

Аким Евсеич так и стоял с колпаком в руках.

— Батюшка, Аким Евсеич, не попусти дочь свою в погибель! — А у самого дыхание перехватило, далее говорить не может. Анна кружку воды подала, он залпом осушил её:

— Наталья Акимовна без чувств лежит. Уж и не знаю — жива ли?

— Говори толком — что стряслось?

— Кузьма Федотыч с того света приходил. Видать желал Наталью Акимовну утащить за собой. Да слуги шум услышали, кинулись, отбили её, голубушку.

— С чего ты взял, что это зять мой упокоившийся был? Может вор на добро позарился, зная, что хозяин помер и Натали одна?

Мужик перекрестился:

— Как Бог свят, своими глазами видел его, вампира злостного, поймать пытался, да он только полами своего красного бархатного халата махнул, да шитые на этом халате золотые драконы блеснули в свете лампадки, и был таков через окно. А халат этот хозяин при жизни каждый вечер надевал. Уж мне-то это доподлинно известно.

— Так ведь ставни...

— Уж ежели его крышка гроба и сыра земля не удержала, то ставни и вовсе нипочём.

Растерявшийся на некоторое время от неожиданности Аким Евсеич, окончательно придя в себя, и не очень доверяя выпученным глазам и трясущимся рукам истопника, решил, что истопник мог и помянуть лишку, а в подпитии чего не примерещится? Из дома дочери Аким Евсеич всего ничего как ушел. Всё было чинно, покойно.

— Значит так, коли Наталья Акимовна без чувств, отправляйся за доктором. А я к ней прямым ходом.

— Нет уж, батюшка, Аким Евсеич, на улицах темень, хоть глаз коли. Да восставший из гроба Кузьма Федотыч променад делает. Я с вами пойду. Всё не так боязно!

— Куда ж это ты пойдешь? На кой ляд Наталье Акимовне такой слуга, который из трусости ей врача пригласить отказывается? До половины дороги нам вместе идти. А там проулком каких три дома — ходу-то всего ничего. Да и крест нательный на тебе — защита.

— Оно конечно, крест завсегда защита, однако коли так, то я уж на всякий случай... — он покрутил головой, увидел кочергу возле печи, — ещё и её вот прихвачу.

В доме Натальи Акимовны не спали. Напуганные слуги шушукались по углам. Наталья Акимовна без чувств лежала на кровати, возле неё хлопотала Настенька.

— Гляньте, гляньте, Аким Евсеич, я ей ворот расслабила, чтоб дыханье облегчить... — на шее бедной Натали выделялось бордовое пятно.

— Вот! Вот! Мне думается это след от укуса ужасного вампира. Ведь восстать из гроба только вампир может.

Наталья Акимовна никак не приходила в себя. А доктор всё не ехал. Аким Евсеич, хоть и был воцерковленным христианином, но поверить, что зять из гроба восстал — затруднялся. Тогда кто бы это мог быть? Однако беспокойство о здоровье дочери взяло верх над всеми другими мыслями. Наконец в прихожей послышались голоса, и в дверях спальни появился врач. Бегло осмотрев бесчувственное тело, обратился к Акиму Евсеичу:

— Не единожды работая с мертвыми телами в анатомическом зале, ответственно вам заявляю, что вылезти из могилы ни одно тело не может. — При этом он слегка похлопывал Натали по щекам и приставлял к носу флакончик с какой-то солью. Но Натали оставалась без чувств. — Однако следует осмотреть Наталью Акимовну более тщательно, поэтому прошу вас, Аким Евсеич, удалиться и пригласить мне в помощь Настеньку.

Аким Евсеич ожидал в кресле у дверей спальни. Кровоподтек на шее дочери рисовал в его сознании страшные картины. Но будучи человеком здравомыслящим, он отметал их одну за другой. Только покойнее от этого не делалось. И когда стало совсем невтерпёж, в дверях показался врач. Он потирал лоб рукой, и вид имел озабоченный.

— Должен сказать, что на шее Натальи Акимовны.... э-э-э... действительно видны... э... укусы. Я рассмотрел следы зубов, хотя, слава Богу, кожу вампир не прокусил. Тьфу ты, чертовщина какая-то! Быть такого не может!

— Но оно есть! — встряла в разговор Настенька. — Полный дом слуг Кузьму Федотыча видел. А уж слуги-то своего хозяина завсегда узнают! Да и кто насмелится, в его халат вырядиться? И откуда его взять?

— Настенька, иди ты, иди к Натальюшке! Не оставляй её без присмотра. — Голова Акима Евсеича пошла кругом. Уж слишком много всяких событий одно хлеще другого за короткое время произошло.

Когда Натали пришла в себя, то увидела, что уже день. Возле её постели врач и отец. Оба с состраданием смотрят на неё. Настенька подала ей мятный чай, а немного погодя Натали услышала от отца рассказ о ночном происшествии, известным ему со слов слуг. Закончил он рассказ следующим образом:

— ... и когда дверь в вашу спальню отворили, то увидели вас бездыханно лежащую в кресле и фигуру, в красном бархатном халате, на котором как живые блеснули драконы. А халат этот, насколько я помню, при жизни принадлежал моему зятю и очень он его любил. Фигура растворилась за окном так, что никто её рассмотреть не успел. Вас уложили в постель и послали за мной и за доктором. При осмотре доктор обнаружил ужасные вещи. Всё ваше тело покрыто ссадинами и синяками, кровоподтёк на шее, возле артерии, ещё бы немного опоздали слуги, и могло случиться непоправимое.

Натали лежала, не поднимая на батюшку глаз, лицо её было белее мела. Доктор, решив, что молодая женщина не в себе от страха, решил успокоить:

— Не пугайтесь, я как учёный, во всякую нечисть, вроде оборотней и вампиров, не верю. И, поскольку он не успел прокусить вам шею, могу с уверенностью сказать, что в данный момент вашей жизни ничего не угрожает.