Подоспевшие полицейские обезоружили, обыскали и заковали все еще валяющихся без сознания негодяев в наручники. Наконец-то, а то и так весь на нервах. Преступников вздернули на ноги и выволокли из ресторана. Целительную магию на них тратить, естественно, никто не стал. Слегка побледневший колдун уже отчитывался перед неизвестно откуда возникшим аккуратным седоватым господином в синем полицейском мундире и начищенных до зеркального блеска ботинках:
— Рана чистая, яда на клинке нет, раненый транспортабелен. Целились в печень, но на полсантиметра промахнулись. Нож вынем во время операции.
По знаку начальника, усача аккуратно уложили на носилки, вид у него был вполне ничего себе. Маг в бригаде скорой помощи — это хорошо. Это внушает. И не гордый, сам с носилками прибежал. Лет так через пять-семь, интересно, прибежит с носилками, или фельдшеров пошлет? Надо же, яда на клинке нет... Да когда это пришлые нож ядом смазывали? Это, скорее, аборигены могут. С юга откуда-нибудь, с островов, или с востока. Из Хараза — запросто... Ярославское княжество — это ж не Казанское ханство, откуда здесь такие вопросы? Или нож зазубренный был, стропорез, как его пришлые называют? Сомнительно...
Перед входом в ресторан застыл непрошибаемый с виду полицейский, а начальник облокотился на стойку, предварительно осмотрев ее придирчиво, и выслушивал сбивчивый рассказ молодого. Скоро за меня примутся. Хорошо, что я на вечер особенных дел никаких не имею. Особенных или никаких? Никаких. Можно, конечно, прогуляться по городу, это я люблю, да и в городке этом первый раз, да только темнеет уже. Какая в темноте прогулка? Темнота вовсе не друг молодежи, даже в городе, огороженном стенами с колючкой. Темнота — время чудовищ, враждебных не только человеку, но и всем разумным.
"Начальник", тем временем, закончил с молодым и повернулся ко мне с вполне доброжелательной улыбкой.
— Не знал, что эльфы теперь носят кистени в карманах, — заметил он, наклоняясь и подавая мне кистень, так и лежавший под ногами.
— Благодарю, господин полицеймейстер! — Это ж надо, нагнулся и поднял! Не помню такого, сколько живу, чтобы полицейский чин так наклонялся. Вот отчего маг такой негордый, с начальника пример берет. А чего не взять, если пример достойный? За подобное зрелище последний золотой не жалко. Тем более, больше в моем кошельке ничего и нет. — Эльф я только наполовину.
— Становой пристав Бороздин Иван Сергеевич, — представившийся по всей форме полицейский погрозил мне пальцем и тут же поинтересовался — на какую половину?
— Мама, — ответил я, — но в Пуще не жил.
— Как вас по имени-отчеству? — поинтересовался пристав.
— Петр Андреевич Корнеев, к вашим услугам.
На лице пристава не отразилось ничего, кроме умеренного любопытства, а вот два клоуна в штатском захихикали явственно и уставились на меня во все глаза, впитывая мой внешний вид вполне профессионально, для протокола. Да, я их понимаю.
Сложения я такого, как бы помягче, воздушного, рост почти средний — до метра семидесяти всего трех сантиметров не хватает, уши без мочек и, как у лисы, острые. Волосы тоже, как у лисы, только чернобурой, ха-ха. И такой же длины, как мех у этого зверя, вполне неплохо себя чувствующего в лесу, в котором, казалось бы, с наступлением темноты начинается пиршество нечисти. Вес мой к пятидесяти килограммам стремится, но, опять же, около трех недобирает. Глаза зеленые, самые настоящие эльфийские. По морде лица — эльф натуральный, леголас недорезанный, если бы не нос картофаном. И при этом зовут меня Петром Андреевичем Корнеевым.
Ха-ха два раза.
В кармане у меня кистень, как у норлинга с торговой пристани, на поясе кобура со смит-и-вессоном, двадцать седьмым, которого все "чеканом" кличут, за голенищем невысокого шнурованного сапога — нож, за голенищем второго — еще нож. По одежде я на сто процентов пришлый. Рыжая замшевая рубаха, без пуговиц, на завязках, почти куртка, с длиннющей бахромой по швам, зеленые брюки с многочисленными карманами, полувоенного образца. Головной убор летом, да и весной, вот как сейчас, стараюсь не носить. У эльфов не бывает солнечных ударов. Интересно, мне мой трофей — хоть одну кожаную кепочку, например, с головы ножевика — выдадут, или в вещдоки приобщат. Да и не сдалась она мне ни разу, кепочка эта. Козырек смешной — длинный очень и загнут с боков слишком сильно. Не люблю такие.
— Благодарю вас за своевременную помощь при нападении на сотрудника полиции...— Иван Сергеевич изъяснялся официально, и при этом искренне, на первый взгляд. Талант...
— Мне было даже приятно. Эти, в клеточку, мне сразу не понравились...
Пристав бросил на меня острый взгляд, показывая, что он ценит мою готовность вывалить все как на духу, как будто у меня при таком количестве свидетелей варианты есть...
— Чем же вам они не понравились, эти господа, — продолжил пристав весьма ему привычную игру, а я задумался.
— А что, господин пристав, четверо близнецов — это нормальное явление среди людей?
— Встречаются редко, но встречаются, — похоже, пристава не мог смутить ни один вопрос. И на все-то он знал ответы, — это все, чем они вам не понравились?
— Они гнома пьяненького схватили и поволокли, а, как мне показалось, не знакомы были ни разу.
Тут мой взгляд обратился на гнома, который, по выражению малоизвестного людского писателя Николая Васильевича Гоголя, чей бюст прямо и между пальм, как начал храпеть во всю насосную завертку, так и не останавливался. Его только аккуратно отодвинули с прохода, куда его уронили лысые браты-акробаты.
— А вы как на это отреагировали?— вновь спросил пристав, неободрительно посмотрев на своих подручных в штатском, которые уже едва сдерживались от распирающего их хохота. Эльф гнома от людей защищает. Анекдоты про поручика Ржевского отдыхают.
— Подошел к хозяину, попросил принять меры, — тут мой палец ткнул в прислушивавшегося к разговору кабатчика.
— Точно-с так, выше высокоблагородие, — ответствовал кабатчик.— Я сразу в участок позвонил и время тянул, пока они расплачивались.
Как же, тянул он время. Жался сдачу ребятам отдавать, хотел на чай побольше выгадать. Те уж рукой махнули, к выходу потопали. Но ни слова не соврал. Правда по-ресторанному, в пикантном соусе.
— Да, про звонок я понял, — задумчиво протянул пристав и снова поинтересовался, — вы с гномом оба знакомы?
— Очень смешно, Иван Сергеевич, — тут уж я уставился на красных от натуги джентльменов в штатском. Кстати, чего эти смешливые господа здесь делают? Кто они? Представители Департамента контрразведки из Ярославля? Ополченцы из самого славного города Сеславина, привлеченные в качестве понятых? В костюмах-тройках с галстуками? Ведут себя вольно, да что-то не совсем понятно, кто такие.
— Почему же вы решили, что гнома похищают? — продолжал настаивать пристав, — может, они хотели вынести его на улицу, освежиться...
— Там, откуда я родом, вечером на улицу пьяного выкинуть — это все равно, что на блюдечке его тварям поднести — кушайте, пожалуйста! Приравнивается к покушению на убийство.
Пристав вежливо покивал головой. В городских стенах, может, ничего бы с пьяненьким не случилось, но и здесь пьяных на улицу не принято выкидывать. Сожрать могут. Так что вопросы господин начальник местной полиции задает скорее для проформы. А сам, скорее всего, другие дела в башке прокачивает.
В двери влетел молоденький вертлявый полицейский, подбежал к приставу и драматическим шепотом, довольно громким для моих ушей, проскороговорил:
— Господин пристав, догнать не удалось, как в воду канул! На воротах четверых близнецов не помнят. Возможно, доппельгангеры.
Ух ты, слова-то какие. Я ради таких красивых слов готов кистенем махать от обеда до забора. Чтобы их не слышать. Тут, главное, так махать, чтобы не до тюремного забора.
Все равно, не катит такое объяснение. Доппельгангер не стал бы со своим двойником-человеком за одним столом сидеть, сразу на куски стал бы рвать. И в ворота не должен был пройти — там вроде учет и контроль на уровне. Не доппельгангер, а, скорее, простой двойник-зеркалка. Здесь уже, в самом городе вызванный. Если их вызывают, а не что-то еще. Не в теме.
Смешно получается. Пришли, допустим, двое, близнецы, значит, пообедать. И вызвали двойников, а то скучно. Потом увидели пьяного в дымину гнома и решили разбавить им свою компанию. Впрочем, чего это я мозги напрягаю? Пусть у кого положено башка болит. А здесь, пожалуй, все кончено.
— Не уходите, Петр Андреевич, надо протокол подписать, да еще пара вопросов к вам есть, — заметил мою попытку тихонько отвалить становой пристав. Да, такого на мякине не проведешь.
— Я за стол сяду, у меня там отбивная недоеденная...
— Остыло все, наверное, — сказал пристав с почти искренним сожалением в голосе.— Я к Вам сейчас подсяду, а Николай нам вина бутылочку организует. Очень слабого, я на службе, все-таки. И салатик мясной с сельдереем. Сделаешь, Коля? — это он уже к кабатчику. А смотрел на меня.
— Конечно, Иван Сергеевич. Есть "Кернер", поздний урожай, девять с половиной градусов. Дамское вино, заветная бутылочка осталась.
— Вот и славно, идите, я сейчас...
Что-то упускаю? Должен был на вино прореагировать? Или нормально все? А Коля-то, ресторатор, блин!
Ничего не оставалось, как сесть и дожидаться. Пристав калач тертый, его, вероятно, эльф больше насторожил, чем мужики с ножиками. Что мужики! Трое из четверых у него в кармане, либо один расколется, либо два, либо все три сразу. А может, и наперегонки. Тому, кто ножиком пырял, — лучшее место на виселице, тому, кто стрелял, — местечко по правую руку, тому, кто ствол достал, — по левую. А тот, кто в окно прыгал, каторжными работами отделается. Скажет, что не в курсе был намерений, и привет. Это если они его зачинщиком и командиром все вместе не объявят. Тогда — тоже на виселицу. Сейчас он, наверное, в какую-то дырку забился и сидит, дрожит. Дело его швах — из города до утра не выйти, подельники повязаны, хоть сам иди сдавайся.
Пристав был спокоен, как удав. Присел за столик, посмотрел, как ресторатор-кабатчик Коля откупоривает бутылку белого и, покивав одобрительно, жестом предложил стул так и не представившемуся пришлому в штатском. Пока тот подходил, сказал задумчиво:
— Как вы их, два удара — все лежат.
— Меня редко воспринимают всерьез, особенно в кабацкой драке, — я пожал плечами как можно безразличнее. — Думают, наверное, что я буду лук составной доставать, собирать, тетиву натягивать...
— Часто деретесь? — пристав посмотрел на меня внимательней, а я пожалел о ненужной откровенности. Просто, не так часто встречаешь интеллигентного человека. И оказывается, что его в обязанности входит следить за твоими действиями. И пресекать, если что не по вкусу.
— Нет, что вы, сам никогда на рожон не лезу. И никого не провоцирую.
— Но задирают часто... — утвердительно произнес пристав и сделал маленький глоток из бокала. Ничего не оставалось, как еще раз пожать плечами и последовать его примеру. Вино вполне себе ничего. Три года, похоже, как на этикетке. Белое, впрочем, трудно испортить.
— Как вино? — тотчас осведомился Иван Сергеевич.
— Я бы лучше чаю горячего хлебнул, — сказал я с извиняющейся улыбкой. — Зазнобило что-то...
Прокатило или нет? Или вопрос с алкоголем "на службе" не по поводу мандража? Или я все усложняю опять?
Приставу, впрочем, было не до меня.
— Прошу простить, бегу, Василь Васильич составит Вам компанию, — довольно вежливо пробормотал полицейский, поймав взгляд одного из своих помощников, и легкой рысью заскользил к выходу. В том смысле, что побежал почти, а на рысь он не очень похож. У рыси кисточки на ушах. А пристав сейчас всех прочих поставит на уши. Что-то, похоже, не срастается у него.
* * *
— Василий Васильевич Каменецкий, — представился молодой пришлый в приличном сером костюме аж с жилетом и в фиолетовом галстуке-бабочке в мелкий, почти незаметный белый горошек. — Старший агент Сыскного отдела Департамента безопасности.
Вот помощничек у пристава! Во попал, так попал! И что дальше?
Видимо этот вопрос отразился на моем лице, потому что агент заговорил, улыбаясь во все тридцать два зуба:
— Мне поручено провести расследование преступления, совершенного в этом городе вчера, — и прежде чем я успел издать протестующий возглас, продолжил, — да-да, мне известно, что вы приехали дилижансом только сегодня. В рамках следственных мероприятий мне докладывают обо всех интересных приезжих... Не хотите узнать, что за преступление?
— Это вчера которое? — уточнил я, и в ответ на насмешливый кивок очередной раз пожал плечами. — Расскажите, все равно ждать, пока протокол и все такое...
— Так вот, Петр Андреевич, вчера была похищена партия редких камней, красных изумрудов, наверняка слышали о таких... Очень редкие камни. И специалистов по ним очень мало... Камни похищены из мастерской ювелира Глоина Глаза, которому они были отданы на оценку и освидетельствование... Общая сумма ущерба достигает сорока семи тысяч золотом, что почти полмиллиона на ассигнации... Это формально. На деле, найти такие камни за деньги не представляется реально исполнимым. Следов никаких, двое охранников, приставленных к камням, убиты...
Тут он сделал паузу, в которую я и вклинился незамедлительно, еще бы, имя-то знакомое:
— Постойте, Глоин — имя гномское. Уж не?.. — я оглянулся на храпящего во всю ивановскую гнома. Вряд ли здесь много гномов живет.
— Он самый, — солидно подтвердил агент. — Пьет вторые сутки, не останавливаясь, кричит, что позора хапнул по маковку. Разругался с представителями своей общины, городским головой, пристава, Ивана Сергеевича, послал по матушке, что уже ни в какие ворота. Еще немного, и он или на каторжные работы отправится, или станет изгоем. Похоже, сам к этому стремится. Хотя никаких обвинений ему никто не предъявлял. Да, к слову, мы почти уверены, что камни из города не вывозили. Поэтому вполне вероятно, что вор или воры передали или передадут их кому-нибудь тоже в городе. Кому-нибудь, кто приедет позже, и кого невозможно будет связать с преступлением.
— Я, выходит, один из главных подозреваемых, кому передадут... — насколько мог ядовито произнес я. — А скажите, господин особый агент, эти четверо — они городские, или как?
— Или как, — засмеялся агент, пропустив мою подначку мимо ушей. — Вы же прекрасно слышали, что мы говорили насчет ворот. Какой смысл спрашивать про ворота, если это местные?..
— Да не слышал я ничего,— пошел я напропалую. Хрен докажут. — Так значит, эта кодла братьев-доппельгангеров грабит гнома, мочит ваших агентов, берет брюлики, заходит в кабак похавать, а тут — раз! — гном. Но в хлам пьяный уже, ни хрена не соображает, никого не узнает. А они застремались все-таки, решили его вывести и по-тихому заколбасить, чтобы он не стуканул. Если бы, значит, не некто Корнеев...
— Да, примерно так мы все и увидели поначалу, — агент морщился от моего способа изъясняться, как институтка от разговора с торговкой рыбьими потрохами, а ведь я, можно сказать, специально старался. И при этом агент был серьезен как могила, так что до меня не сразу доперло, что когда я ради красного словца назвал убитых охранников изумрудов агентами, то попал не в бровь, а в глаз, — Иван Сергеевич, я видел, готов был Вам медаль выписать и премию вручить...
