Другим Путем

— А скажите, Андрей Сергеевич, как техника была? Лучше, хуже немецкой? Как вам "Яки", нравились? По справочникам смотришь — чуть ли не до конца войны все самолеты хуже немецких были. Я имею в виду модели.

— Да не сказал бы. "Як" — замечательнейшая машина была. Приемистая очень. Начинали-то войну на И-17, тоже был хорош. Слабоват по вооружению, но тут уже многое от пилота зависело. А так — почти со всем моделями Мессершмидта мог на равных драться, кроме, разве что, самых последних. Но и с ними тоже — если на горизонталь вытянуть и ошибок не делать.

А "Як"... Ну, любовь. Особенно, как мы на третий перешли. Это в самом начале сорок третьего было. Нам в полк поставили с тремя пушками вариант — зверь-машина. Именно на ней мы все свои счета понаувеличивали, если уж совсем грубо говорить.

Рассказывали, Драгомирова сам Сталин спрашивал — какой бы самолет тот хотел. А мы тогда на первых "Яках" еще летали. Ну, он тогда и попросил чуть поболее оружия и все в таком духе. А Яковлев — сделал.

— А правда, что расстрел кабины был фирменным почерком Драгомирова?

— Да, я это сам раза два или три видел, да и ребята говорили, кто с ним часто летал. Он пользовался тем, что "Як" — машина легкая, маневренная до жути. Ну и стрелял, конечно, невероятно. Ни у кого больше такого не видел.

— А бывало такое, чтобы кто-то из сослуживцев им недоволен оставался?

— Механики. Вечно ругались, что он самолеты "рвет". Все, что можно, из них выжимал — техника и не выдерживала. Двигатели один за другим у него меняли, изнашивались уж очень быстро, тросы от перегрузок растягивались, обшивка даже, бывало, отклеивалась.

Но так, ругали, конечно, без злобы. Понимали же, что железки — тьфу.

— А какое ваше первое впечатление было от встречи с Драгомировым?

— Удивился, что нас почти и не старше совсем. Помню, даже спросил себя, "как же он столько немцев-то понасбивал". И шрам в глаза бросился.

А вообще, конечно, немножечко снизу на него смотрели. У него же уже восемь немцев на счету на тот момент было, таран. Ас, Герой Советского Союза. Чувствовалось в нем что-то такое. Уверенность в Победе, в своих силах.

Ну, завести нас мог. Бывает, вылет неудачный или еще чего, сидишь, нос повесил — а он мимо проходит и парой фраз в себя приведет. Помню, сказал такие слова, запомнились нам особенно. Что на нас все рассчитывают. И наши родители, и солдаты, которых немецкие бомбардировщики в землю загоняют, и товарищ Сталин, и даже весь мир. Точно уже не вспомню, конечно — но хорошо так сказал, проникновенно.

— Спасибо большое за ваши ответы, Андрей Сергеевич. Сейчас мы ненадолго прервемся на информационный блок, после чего продолжим.

Глава 1.

— Не слышны в саду даже шорохи, все здесь замерло до утра... — льющийся из динамика голос Бернеса буквально заставлял ему подпевать.

Расположившийся в глубоком кожаном кресле жгучий брюнет с седыми висками с наслаждением вытянул длинные ноги и глотнул из стоящей на рядом находящемся столике фарфоровой чашки ароматного чая.

"Прекрасный денек нынче", — мелькнуло в голове у Богдана, неторопливо и даже как-то лениво листающего отчеты от Комитета Государственного Развития.

— Вот интересно, — негромко пробормотал Председатель Совета Народных Комиссаров и Генеральный Секретарь ЦК КПСС по совместительству, откладывая плотную пачку бумаги на заставленный телефонами стол, — идея о создании специализированной службы, призванной контролировать состояние экономики и создавать планы ее развития, выявлять и исправлять ошибки — Иосифа Виссарионовича. А осуществляю ее я. Прям как будто он и не умирал.

Ворчание героя осталось без ответа — обитые тяжелыми дубовыми панелями стены служили отличным препятствием для звука.

Спокойствие этого светлого места оставалось столь гармоничным, что Богдану уже захотелось вздремнуть, когда резкий звонок телефона разорвал субботнюю тишину подмосковного кабинета, напоминая его хозяину, что дела не ждут.

— Да?

— Богдан Сергеевич, к вам товарищ Королев.

— Ах, да, точно. Пусть заходит, — Богдан одним глотком допил уже остывающий чай и встал, встречая входящую в кабинет надежду советской космонавтики.

— Добрый день, Сергей Павлович, — произнес правитель СССР, протягивая руку и тепло улыбаясь.

— Здравствуйте, товарищ Драгомиров.

— Вы присаживайтесь, — генсек прошествовал к уголку с мягкой мебелью и столиком, на котором можно было как разложить бутерброды, так и посмотреть бумаги. На полпути он остановился и, хлопнув себя по лбу, вернулся к основному рабочему столу.

— Юрий Григорьевич, — подняв трубку произнес Богдан, — будьте добры, организуйте нам с товарищем Королевым чаю. Вам с лимоном? — повернулся генсек к главному ракетостроителю страны. Тот кивнул.

— И лимон пусть добавят.

— Пять минут, Богдан Сергеевич. И еще, звонит товарищ Маленков, по поводу отчета о внеплановых расходах наркомата обороны. Говорит, что вопрос буквально на пять минут.

— Ладно, соединяй.

Пока генсек разговаривал по телефону, конструктор осматривал кабинет этой подмосковной дачи, на которую приехал впервые в жизни. Обитые резными деревянными панелями стены, несколько денежных деревьев, мягкий уголок с диваном и парой кресел, отдельный стол с телефонами — все это создавало в помещении уют, в то же самое время не выветривая из комнаты деловую атмосферу. Массивный дубовый стол, стоящий сбоку от окна и покрытый аккуратно разложенными стопками бумаг, выглядел в этом кабинете необычайно естественно и прекрасно сочетался с парой заполненных книгами огромных шкафов из красного дерева.

Королев присмотрелся. Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин... Понятный набор. Даже Мао присутствовал. Продолжая изучать содержимое библиотеки Драгомирова, Королев сам не заметил, как подошел к шкафам. Усмехнулся, увидев, что несколько полок отдано под книги по стратегии и тактике войны. Причем присутствовали как современные труды, написанные по итогам Второй Мировой, так и работы самых разных периодов — Клаузевиц, Суворов... даже "Искусство войны" Сунь-Цзы было.

Неожиданно взгляд лучшего ракетного конструктора в мире наткнулся на корешок с фамилией Циолковского. Интересно...

Положив трубку, Богдан повернулся к конструктору.

— И как, нравится подборка?

— Очень занимательно, товарищ Драгомиров.

— Вы почему-то выглядите удивленным.

— Ну, если честно — я действительно немножко удивлен. К примеру, труды товарища Сталина, или книги о методах ведения военных действий мне кажутся вполне логичным выбором, также как и учебники, справочники и научные работы по разным дисциплинам — вот взять хотя бы Циолковского, например. Но что здесь делают Адам Смит и Кейнс?

— О, на этот вопрос очень легко ответить, — генсек улыбнулся. — Чтобы победить врага, надо понять, как он устроен. Увидеть, чем он силен, а в чем его слабость. И тогда победа станет гораздо более доступной. Впрочем, это тема отдельного разговора.

— Действительно, — конструктор кивнул.

— Итак, Сергей Павлович, я вас внимательно слушаю. Надеюсь, никаких серьезных проблем не появилось?

— Если только таковым не считать фон Брауна, — пробурчал Королев. — Он слишком много на себя берет.

— Так, мы с вами об этом уже говорили, — Драгомиров с неодобрением мотнул головой. — Вы же не дети, в конце концов. Ведь умеете же сотрудничать друг с другом. Вон, какую ракету для нашей армии сделали. Я что, нянькой вам должен быть? Мне вроде как есть чем заниматься!

— Да, да, — поднял руки ракетчик. — Извините, товарищ Драгомиров — это же не со зла.

— Будем надеяться, — проворчал Богдан, наблюдая, как вошедший секретарь расставляет на столе содержимое своего подноса. — И так на обе программы выделяем целую прорву ресурсов. Могли бы и поделиться наработками друг с другом.

— Еще что-нибудь? — закончивший сервировку секретарь поднял голову.

— Да нет, вроде бы все есть. Спасибо, Юрий Григорьевич.

— Пожалуйста, Богдан Сергеевич.

Дождавшись закрывания двери, генсек вновь повернулся к Королеву.

— Вернемся к настоящим проблемам. Для начала: вы, наконец, определились с запуском спутника?

— Да. Ориентировочно в апреле — но возможны еще корректировки.

— Вы особенно не корректируйте. Апрель — значит, апрель. Не то, чтобы сроки так сильно горели. Американцы серьезно отстают, согласно информации наших товарищей из ведомства Лаврентия Павловича.

Но вот медлить точно не надо. Сами понимаете, в космосе Советский Союз должен быть первым. Без вариантов. Поражение недопустимо.

— Да я понимаю. И если бы нам дали возможность сразу бросить все силы на этот конкретный пуск...

Богдан вздохнул. Королев оставался настоящим фанатиком ракет и космоса, будучи достойным учеником Циолковского, но обратной стороной этого бонуса оказалась необходимость иногда опускать конструктора с небес обратно на грешную землю.

— Первым делом — оборона, Сергей Павлович. И для нее нужнее многочисленные и испытанные ракеты — вы с этим согласны и сами неоднократно высказывали подобное мнение. Хоть как-то решили вопрос с обороной — теперь можно и космонавтикой заняться гораздо плотнее. У нас же не бесконечные ресурсы. Уж извините, — Богдан развел руками.

— Да что вы, товарищ Драгомиров, не надо. Я все понимаю. Просто хочется же быстрее туда добраться... — Королев ткнул рукой в потолок.

— Доберемся, Сергей Павлович, доберемся. А пока давайте поподробнее. Значит, в апреле у нас запуск спутника, так?

— Да.

— Затем, если все пройдет удачно — а я надеюсь, так оно и будет, — летом последуют еще три запуска. Если и с ними все будет хорошо — запускаем в космос собаку. Все правильно?

— Абсолютно. Только ваша просьба, чтобы спутник нес полный комплект исследовательской аппаратуры... Вам не кажется, что для первого раза может быть вполне достаточно простого сигнала? Зачем усложнять?

Богдан отрицательно мотнул головой.

— Никак нет, Сергей Павлович. Это же не критичное усложнение в сравнении со всем остальным? Зато политический эффект — гораздо выше.

Конструктор пожал плечами и заметил:

— Вообще-то, товарищ Драгомиров, это критичное усложнение. Именно из-за него нам, возможно, и потребуется отложить запуск.

Богдан задумался. Подошел к окну, постоял, глядя на невероятно синее небо. Наконец, повернулся.

— Хорошо. Давайте так — пока делайте без усложнений. Пусть будет простой сигнал. Этот запуск. Но уже следующий должен пройти так, как планируется. Такое предложение вас устроит, Сергей Павлович?

Королев, недолго думая, кивнул.

— Значит, какие еще проблемы вы пока не можете решить своими силами? — и два, без всякого сомнения, великих человека склонились над бумагами.

В этот же осенний день, через полчаса после ухода окрыленного Королева, едва начавший обедать Богдан вдруг подумал, что романтизм космоса — штука заразная. Так и лезут в голову фантазии о межгалактических звездолетах, бороздящих просторы Вселенной.

— Но жить в эту пору прекрасную, похоже, придется не нам, — продекламировал генсек. Ему вдруг стало как-то грустно. Хотелось чего-то такого, возвышенного...

— Юрий Григорьевич, не знаешь, чего сегодня в Большом идет?

— Шостакович концерт дает, Богдан Сергеевич.

— Ммм. Пятая симфония будет? — Драгомиров задумчиво посмотрел на часы.

— Конечно. Собираетесь поехать?

— Пожалуй. Организуй пока, а я еще поработаю. Время вроде бы еще есть.

И, завершив на этом разговор, Богдан отправился на террасу.

Наслаждаясь прекрасным видом осеннего сада, генеральный секретарь размышлял о вопросах, требующих его пристального внимания.

Неожиданно сильный порыв ветра, подхвативший опавшие листья, закружил их в золотом танце, напоминающем о потерянной уже так давно, но все еще не забытой любви...

Проходящий по саду охранник, бросивший взгляд на сидевшего на террасе председателя СНК, увидел как тот со странной смесью грусти и нежности на лице рассматривает какую-то фотографию. Охранник не знал, что на ней запечатлена погибшая под немецкими бомбами в один из первых дней Отечественной войны девушка. Одна из тех безымянных миллионов, отданных русской землей за свободу, соседка тогда еще молодого лейтенанта, так и не смогшего собраться с духом, чтобы предложить ей стать друг другу кем-то большим, нежели друзья.

Именно известие о ее смерти стало одной из тех причин, что превратили фактически пацана в матерого волчару, не щадившего никого и ничего. Превратили в пылающий сгусток холодной ненависти, не чурающийся расстрела выпрыгнувших с парашютом пилотов противника. В того, кто перестал бояться чего бы то ни было уже седьмого июля тысяча девятьсот сорок первого года.

Богдан Драгомиров тоже был человеком...

"Великая Отечественная война. Том 1, часть первая, глава 4. Развитие РККА во второй половине тридцатых годов двадцатого столетия". Москва, Военное издательство , 1988 год.

Вторая половина тридцатых годов началась для Красной армии большой трагедией. Страшная железнодорожная катастрофа в январе тридцать пятого года забрала из ее рядов таких талантливых военачальников, как маршалы Тухачевский и Ворошилов, командармы Якир и Дыбенко, и многих, многих других. Тогда еще Начальник Штаба Красной Армии, будущий маршал Победы Триандафиллов Владимир Кириакович, за несколько лет до этого события чудом выживший в авиакатастрофе и лишь благодаря случайности не поехавший на роковом экспрессе, позднее с горечью отмечал в своих мемуарах, что "пересев на поезда после двух аварийных событий на самолетах, я ожидал большей безопасности. У судьбы была другая точка зрения".

...Как бы то ни было, основными вехами довоенного развития танковых войск РККА можно назвать следующие: принятие на вооружение танка Т-50, создание и развитие проекта А-44 и последующее принятие на вооружение унифицированной танковой платформы — танка Т-42 и его многочисленных вариаций (в виде САУ, БРЭМ и пр.)...

...Несомненно, значительную роль большинство исследователей отводит и "реформе Триандафиллова" тридцать девятого-сорокового годов, серьезно изменившей облик Красной Армии...

...Огромное влияние на развитие ВС СССР оказал и факт отказа руководством Советского Союза от программы строительства "Большого Флота". По нынешним оценкам, будь она принята к исполнению, затраты оказались бы настолько велики, что фонды танковой промышленности и авиастроения оказались бы урезаны едва ли не вдвое...

...В любом случае, остается только предполагать, как развивалась бы Красная Армия в частности и Вооруженные Силы Советского Союза в целом, не лишенные в середине предвоенного десятилетия стольких знаменитых и опытных командиров. Но с большой долей уверенности можно утверждать, что немецкое вторжение в сорок первом году оказалось бы еще менее удачным...

Мгновения прошлого. Белоруссия, август 1941-го года.

— Немец жмет, — мрачно заметил Уборевич. — Похоже, вляпались. Опять.

— Не знаю, не знаю, — Ватутин не согласился. — Да, хреново все, но парни пока еще держатся. Котла нет. Если Коробков еще чуть-чуть простоит — успеем. Но нужно придержать Гудериана хотя бы на сутки. Давай мне Рокоссовского.