Метафизика Электроника

Здесь перед нами очень легко раскалываемая загадка кинофильма. Дело в том, что Серёжа помещён в эту семью ИЗВНЕ, посторонней заинтересованной стороной, которая в виде залога удерживает портфель с широким компроматом на Сыроежкиных-старших. Обмен заложниками будет, вероятно, оговорен по усмотрению той стороной.

Кто, как и для чего использует мальчика — пока вопрос будущего. Пока же в фокусе нашего внимания эти загадочные "родители".

Кто вообще такая Сыроежкина-мама? Чем она занимается? В чём её истинная суть? Имеет необъятную библиотеку на латыни и ещё дюжине древнейших мёртвых языков. О чём это говорит? Интеллигентка? А как же тогда неоднозначный эпизод с пропажей у Серёжи пейджера для общения с Р.Э.С.С.И.? Утром Сыроежкин просыпается и не обнаруживает этот гаджет у себя в памперсе, хотя с вечера он там точно был, что исключало случайную пропажу. Тогда Сыроежкин отправляется на кухню прояснить ситуацию у мамы. Мама преспокойно заявляет ("Акуна матата, Сергей!"), что она вытрусила бельё в окошко. Взрослая, воспитанная, вежливая, получившая в юности классическое гуманитарное образование, знающая в идеале латынь, цельталь, кимбунду, луганда, кикче, тсонга, гуарани, суахили, ассирийский, аккадийский, арамейский, украинский, коптский и древнегреческий языки, женщина, как ни в чём не бывало погожим утром, когда улицы переполнены кишащими по дороге на заводы и фабрики трудовыми ресурсами, распахивает окошко и без малейшего смущения вытрушивает нечистый подгузник на головы, горбы, береты и шляпы передовиков производства. Стало быть, паласы, ковры и дверные дерюги тоже выбиваются от пыли у неё с балкона. Совершенно точно, что эта удивительная хозяйка и вёдра с помоями и ночные вазы с экскрементами опорожняет из форточки на пешеходный тротуар в час пик. Таким образом, неудержимая тяга женщины к латыни, трансперсональной психологии, нейролингвистике и стихотворениям Гуань Юньши — такая же фикция, как и солдафонские выходки её супруга. В реальности — половое бескультурье и невоспитанность самки-блудоголика, перекошенные глаза не знающей покоя потасканной сучки, готовой к совокуплению с несколькими обрезанными черножопыми гладиаторами одновременно, двадцать четыре часа в сутки. За фальшью ровного голоса в повседневных разговорах, дустовой улыбкой и влажными коровьими глазами прячутся адские бури и грозы и звериные стоны сексуально одержимой волчицы, не знающей конкурентов у своей запредельной похоти.

Что касается Сыроежкина-старшего, то это образ заведомо обманчивый. Напускным бескультурьем, фальшивым жлобством и безо всякого повода постоянно подчёркиваемым мужланством этот "мощный самец" тщательно скрывает свою нерешительность, неуверенность, мягкотелость, безобидность, ранимость, пассивность, изнеженность и стопроцентную женственность. Именно страх показаться в кабинете завгара или на профсоюзном собрании в своём истинном виде, толкает этого несчастного играть совершенно несвойственную ему жизненную роль. Но ему НЕ удаётся скрыть даже просто своё бесспорно холопское, подчинённое, приниженное положение в доме, где он что угодно, но только не хозяин. Он не альфа, он — "покорный раб, которого следует хорошенько проучить". Его надуманные дальние поездки на "Совтрансавто" — непонятно куда — вовсе очевидная липа. В этом фильме многие герои всё время неясно зачем колобродят. Но, в отличие от Стампа, рыскающего воистину опасными тропами льва, Сыроежкин-папа — дрисливый хомячок, дрожа, тикает, спасаясь от любви своей благоверной амазонки, чьё либидо вот-вот разорвёт его на субатомные частицы, размозжит его, сотрёт в ничто и развеет по самым отдалённым безднам небытия и он бессилен заслониться от разогретой до миллиона градусов плазмы её чувственности. Но позже, побегав по норкам столько времени, сколько достаточно для появления невротической дрожи, паралича и горячки, он смиренно, со склонённым челом и обречённым взором, опять же от страха возвращается к своей повелительнице, чтобы, преломив колени в мокрых брюках, покаяться и вымолить для себя самых страшных унижений, оскорблений, позоров, заслуженных наказаний и жесточайших пыток за свой непростительный поступок. Она же в его отсутствие изнуряет саму себя малярийно-лихорадочным ожиданием с паническим ужасом, с температурой тела, при которой сворачивается белок, с артериальным давлением сорок сороков земных атмосфер, в перманентном состоянии апоплексического стресса, доводящего рассудок до почти необратимого помешательства, с не знающей пределов яростью, заквашенной на религиозной ревности, доисторическом инстинкте и стохастическом вожделении. И это самое вожделение пожирает её изнутри заживо, сжигает её в тлен, в пепел, чтоб из этого пепла возросла до небес влюблённая кобра, извергающаяся пряной жёлчью и ядом и серной кислотой и хищной течкой. Малигнизация Сына Человеческого, харизматическое фачиво, стремительный бросок из рутинной яви в космическое наваждение, в электрическую преисподнюю, в громоподобный разряд коитального коллапса. Их свидание — это растянутое во времени и гипертрофированное восприятием преодоление горизонта событий, помноженное на десять, на двадцать, на всю сотню и тысячу тысяч других сотен. Любовь живёт здесь словно сибирская язва в шпротной тесноте муравьиной бессмыслицы, сексуальной всеядности и патологической методичности зла бок о бок с монохромными химерами собственнической нечистоплотности, прогрессирующей дисфории и мерзости. Их изнуряющая увертюра длится часы, дни и ночи, без малейшего перерыва, без воды и пищи, только по нарастающей, до невменяемости, дальше невменяемости. А кстати, кокаин назвали кокаином, потому, что его никогда не бывает много. Она прибивает его запястья и стопы ржавыми девятидюймовыми гвоздями к сосновому кресту, только этого ей мало и ему тоже недостаточно. Ему, которого возбуждает как минимум сигарета, медленно затушенная о кожицу залупы его пениса, либо залитый в уретру расплавленный ладан. Ей, чьё чуть слышное эротическое постанывание способен вызвать только злой магрибский скорпион, жалящий клитор, в то время как под её покрытые чёрным лаком длинные ногти неторопливо впиваются раскалённые шорные иглы, а на охваченные прерывистым дыханием груди, ввысь к твердеющим сосцам восходят встревоженные каракурты и тарантулы. Тысячи плетей, кнутов, нагаек, хлыстов из кожи всех видов, оправленных в платину акульих зубов и клыков степной гадюки, тройных крючьев из вольфрама и золота, осколков обсидиана, неогранённых самоцветов, бриллиантовых резцов, ревущих бензопил и шипящих выжигателей, бытовых дрелей с победитовыми свёрлами и строительных перфораторов, паяльников и утюгов, искусственных щупалец, негнущихся розог, удушающих удавок, шипованных тисков и прессов, старинных дыб и арбалетов, клизм с кипящим маслом белого лотоса, таинственных инструментов дантиста, травматических пистолетов и баллончиков с нервнопаралитическим газом, пневматических грайндеров и гидравлических домкратов, джет-хаммеров, исполинских многоствольных анальных фаллоимитаторов с петардами, силовых высоковольтных вагинальных электрошокеров, помогают им держать эту пронзительную ноту, продлевать остервенелый спазм до никем не переходимых рубежей. К тому же он уже вдоволь исследовал все врата наслаждения, эти передние и задние йони, которые Бог предусмотрел для занятия любовью с женщиной и ему недостаточно и он берёт опасную бритву крупповской стали и благословляющим жестом Иоанна Павла Второго вонзает его, например, в её правый бок, под рёбра, разрезая печень, решительно, деликатно и нежно. Из новорожденной щели, удивляясь и щурясь на звенящую тьму, словно апрельские птицы являются благоухающие парным молоком макрофаги, фибробласты и мегалоциты, покрывая его скользящие в её теле пальцы гамма-глобулиновой пеленой. Он вводит в её огнедышащую мякоть своего святого валентина, стараясь проникнуть ещё глубже, прорывая в печени до истерики желанный лаз, он понимает её долгожданную реакцию по азиатскому вою и крикам раненной чайки, которые всё чаще срываются на хрип. Потом, уже далеко за гранью даже не сознания, а уже подсознания приходит то, что при других обстоятельствах можно было бы назвать пролонгированным оргазмом. Они испытывают его усложнённо, исступлённо и болезненно, он проносится как цунами 2004 года и выбивает их из жизни на несколько часов. И это доводит их до чудовищных припадков, до лимбических судорог, и всё мешается воедино — кровь и сперма, слюна и лимфа, гарь и копоть, серп и молот, земля и небо, война и мир, Али Баба и сорок разбойников, истошные вопли, иерихонские трубы, апокалипсические видения, знамения, светопреставления и столпотворения, схождения отца, сына и святаго духа со всеми ангелами, дьяволами, богородицами, барабашками, скрижалями, аневризмами, апостолами, шайтанами, мироносицами, покемонами, далай-ламами, джедаями, махатмами, реинкарнациями, предсказаниями Нострадамуса, откровениями Иоанна Богослова, телепузиками, айнзатц-пророками и семяизвержениями. Кожа покрывается багровыми пятнами, в самых разных и неожиданных частях тела набухают и вздымаются сотворённые за годы бесконтрольно прогрессирующей распущенности иссиня-чёрными почками бесчисленные рубцы, шрамы и лунные кратеры от колотых, резаных, рваных, комбинированных ран, ожогов огнём, расплавленным свинцом, жидким азотом, кислотами, щелочами и солями ртути, внутривенных, внутримышечных и внутрикостных укусов. В замкнутом пространстве своего инерциального экспрессионистского максимализма два измождённых организма испытывают неизбежный посторгастический абстинентный сплин. Высушенная пустыня кристаллизировавшейся коры головного мозга, бьющаяся в неимоверных конвульсиях мускулатура, чётко различимая даже в этой густой и вязкой темноте сосудистая пульсация, нейронная катастрофа, антигравитация, кровавая рвота, холотропное дыхание, дефекация, энурез и долгая, словно марсианская осень, кома, от которой они могут очнуться и через день и через неделю и через месяц, обнажённые в своей душной сытости животные. И эта оргия повторяется с непоколебимым постоянством, обогащаясь при этом всё более утончёнными и извращёнными сюжетами развития сценария, что становится уже ничем иным, как альтернативным образом жизни, соединением в изощрённой унитарности минерального, геммального, гербального и анимального вариантов онтологии.

ГУСЬ

Макар Гусев по сценарию должен смотреться грубовато и бугаевато, чтобы физически оттенить бухенвальдского крепыша Сыроежккина и при этом слегка контрастировать с пафосной и манерной Майкой. Но режиссёр плевать хотел на полумеры, потому и появился совершенно изумительный Гусев — тупорылый мамлюк с квадратными глазами невязаного хряка и напомаженными патлами дятла Вуди, ходячее гормональное нарушение, живое фактурное доказательство теории происхождения видов. Эта непростительно злая режиссёрская интрузия, судя по звериному голосу, ещё и давно злоупотребляет крепкими спиртными напитками, никотином и чёрт ещё знает чем, что деформировало его молодые связки. Несметные богатства его папы, Крёза времён развитого социализма, ещё сильнее калечат и без того обделённого мозгами акселерата. Бездумное мотовство и гаспийяж в сочетании с разгильдяйским поведением и реакциями Илюши-дауна из бородатого анекдота — как раз та кривая дорожка, которая приведёт неосторожного сибарита к роковой встрече с главным героем. А пока что этот дефективный манкурт, если не прогуливает уроки, занят преимущественно травлей школьников-доходяг вроде Сыроежкина. Более здоровые и взрослые развлечения совершенно неприемлемы для дурного на всю голову Бинн Гулбана.

Ему не нужен секс, даже с Анфисой Чеховой. Возможно, он не догадывается, что это такое. Он всегда готов лишь оттаскать Кукушкину за косички или на людной улице Майке юбку задрать ради смеха — в этом он весь.

КУКУШКИНА И ЧИЖИКОВ

Объединяют эту птичью пару яркое сходство их характеров и поступков при различии целей и методов. Чижиков — этот хитрющий гном с нюхом спаниеля и хваткой бульдога, знает всё — и почему небо голубое и какого цвета училкины трусы. То, что он постоянно трещит, харахорится и высовывается — маска Зорро. Потому что Чижиков, он же Пыжиков — глаза и уши профессора Громова. Зритель, конечно, обратил внимание на то, что этот непостижимо шустрый учёный сходу, не знакомясь, знает всех учителей, школьников и их родню в лицо и по именам, будто он — то ли баба Ванга, то ли дед Мессинг. Заметьте, он, хотя только что переступил порог этой своеобразной школы, но ведёт себя в ней, как в собственной квартире. Чижиков умеет добросовестно отрабатывать свой хлеб и держит язык за зубами. Он строчит Громову обширнейшие и подробнейшие доклады о каждой мелочи, которая происходит в стенах учебного заведения и всего того, что может долететь до Чижикова ушей. В то же время его все считают просто любопытным дурачком, не более, и всерьёз не принимают, хотя никто не поинтересовался, какую абверовскую операцию он мгновенно провернул, чтобы первым в зубах принести Сыроежкину ту балаболку для телепатии с Р.Э.С.С.И. Да ещё и подстроил так, словно это не он один, а вся школа с толпой вообще посторонних лиц ошманывали целый город. Громов ему платит, не жалея хрустов, своему вездесущему Штирлицу.

Теперь о Кукушкиной. Неопытный взгляд простака увидит здесь всего лишь Чижикова в юбке. Во-первых, слепому видно, что чижиковские любопытство, хитрость, вероломство, двурушничество, пронырливость, подхалимаж, приспособленчество, себялюбие, лживость, жадность и многие подобные душевные стразы представлены в характере Кукушкиной, стократно усиленные её женским полом и тысячекратно прикрытые от посторонних глаз. Но на то она и Кукушкина, что действует на очень тонком уровне, почти как Майка. Кукушкина не из тех, которую купишь громовской монетой, работать "на дядю" она не станет никогда. Границы её охотничьих угодий не ограничены почти ничем. У неё есть то, о чём Чижиков только мечтает — великолепно развитый интеллект, высочайшая манёвренность, решительность и хладнокровие, кулибинская изобретательность и совершеннейшая тактическая непредсказуемость при ледяной логичности стратегических ходов. Она свободна в выборе средств и действий. Это Шерлок Холмс, способный, взглянув на кусок говна в незнакомой подворотне, моментально определить, кому и с каким гарниром подавали говяжий шницель. К этой девчушке редкий храбрец осмелится повернуться спиной. Екатерина Медичи с ехидной ухмылкой Джоконды.

Кукушкину одноклассники смертельно боятся. Но закладывает она не всех подряд, следуя только ей одной понятной целесообразностью и крайне редко капризам или чувствам. Когда-то она всех заставила считаться с собой раз и навсегда. У неё случился какой-то серьёзный конфликт с Корольковым. На одной вечеринке Корольков её публично оскорбил, плеснул в лицо фужер шампанского и даже залепил пощёчину. На следующий день весь педсовет знал о том, что Корольков на переменках приторговывает косметикой, жвачкой да порнушкой. На целую четверть выгнанный из пионеров юный коммерсант был принужден пойти на перемирие с Кукушкиной и больше никогда не переходил ей дорогу.