Часа через три я совсем уморилась от танцев и подумывала о возвращении домой. Воздух в таверне к этому времени стал спертым, тяжелым, и я выбралась на улицу, чтобы отдышаться.

К вечеру выяснило и подморозило. Круглеющая луна высоко поднялась на небе. Темные тени от домов легли на дорогу. И как всегда в близость полнолуния, тревожно стукнуло сердце: что-то будет? или на этот раз пронесет? Смогу ли я равнодушно, как другие, встречать полную луну, видеть в ней только ночное светило, не вспоминая о кровавых охотах? Смогу ли забыть о прошлом и переменить себя? Я приехала в тихий дом сестры в надежде найти здесь ответы. Найду ли?

Хлопнула дверь за моей спиной, и я поспешно отошла за угол здания, подозревая, что следом выскочил гробовщик Вульф. Кажется, он услышал мои шаги, и направился прямиком ко мне.

— Ну, вот мы и одни! — заявил он, без долгих предисловий. — Я знал, что ты отплясываешь с этим франтом Леманном для отвода глаз. Хорошая кобылка всегда чует настоящего мужчину.

— Эээ! Придержи-ка коней, милок!

Он схватил меня за обе руки и потянул к себе. С виду Вульф представлялся худосочным, но оказался сильным.

— Люблю норовистых кобылок, — сообщил он, дыша в лицо перегаром. — Ну, не ломайся!

Я шагнула навстречу и врезала коленом в пах. Вульф пискнул, схватил себя за штаны. На углу таверны под водостоком стояла вместительная бочка, налитая до краев и с тонкой корочкой хрупкого льда. Я толкнула кавалера к бочке, обмакнула головой в воду, разбив лед рожей.

— Охолонись, любовничек! — посоветовала ему, вынимая назад.

Он медленно осел на застывшую землю, хватая ртом воздух. Из-за угла появился Людвиг.

— Хильда! У тебя все в порядке?

— Да вот, человек в бочку ни с того, ни с сего лицом упал, — сказала я, отряхивая руки. — Перебрал, видно.

Людвиг усмехнулся.

— Уже поздно. Мы едем домой, чего и вам с сестрицей желаю.

Он протянул руку и взял меня за локоть.

— На улице холодно, а ты неодета. Замерзнешь.

Делать за углом мне больше нечего, и я позволила себя увести. Не успели мы сделать и двух шагов, как раздался женский визг, быстро оборвавшийся.

— Ядвига! — выдохнул Людвиг и кинулся в темноту.

Убежал недалеко — остановился прямо перед входом трактир.

— Она ждала здесь! — в отчаянии он всплеснул руками.

Из таверны выбегали люди, заслышав крик. На улице цокали копыта лошади — прибыла карета Леманна. Но девушка не откликалась. Вспомнился взгляд Барнабаса. Готова поспорить, что он...

Я не успела додумать до конца, когда из таверны вышел часовщик, в накинутой шубе, судя по меху, сшитой из волчьих шкур.

— Ищите ее скорее! — крикнул Людвиг. — Она не может быть далеко!

Мужчины быстро разбежались по соседним улицам и подворотням. Барнабас остался на крыльце в одиночестве. Он стоял, засунув руки в карманы шубы, и, кажется, не собирался и пальцем пошевелить для поиска Ядвиги Леманн. Но мне уже не было до него дела — раз он тут, значит, не виновен.

Я была согласна с Людвигом — Ядвига где-то рядом. Мы находились от нее шагах в двадцати, когда услышали крик. Что бы там ни произошло, быстро скрыться можно только в одном месте — за другим углом таверны. Перебегай он улицу с девушкой на руках, будь здесь какая-нибудь повозка — мы бы это заметили. И я побежала за угол. Людвиг последовал за мной, или заключив то же самое, или доверившись мне.

И в тот же миг из темноты за углом крикнули:

— Она здесь!

Девушка лежала на земле, раскинув руки. Сначала почудилось, что она мертва. Я наклонилась над ней, нащупала слабое биение жилки на шее. Людвиг стоял за спиной, молча, боясь приблизиться.

— Жива! — сказала я ему.

Он облегченно, с шумом выдохнул.

Кто-то принес фонарь, и при свете стали заметны следы на шее — ее пытались задушить.

Луна насмешливо разглядывала нас с небес.

'Что-то будет', — стукнулось мне в висок.

На другой день заехал Людвиг. Немного посидел с нами, рассказал, что его племяннице стало лучше. Ядвига узнала нападавшего и назвала его имя — Вилли Миллер, сын мельника. Тот, который ссорился с нашим жильцом. На мельницу, стоявшую особняком от города отправились несколько добровольцев во главе с Леманном, но Вилли пропал. Отец его поклялся, что не видел сына со вчерашнего дня, и будто бы удивился, узнав о нападении на Ядвигу. Удивились и братья Вилли, ладные, как на подбор, ребята. Они пообещали сообщить, если он вернется, но слишком надеяться не приходилось — о делах на мельнице ходили разные слухи. Людвиг разослал людей в обе стороны по дороге — предупредить трактирщиков. Расспросил приятелей Вилли, но те ничего не знали и не понимали, почему он бросился на Ядвигу, хотя кое-кто обмолвился, что он приударял за ней.

— У тебя есть опыт в подобных делах, Хильда, — сказал Людвиг в заключение. — Что еще можно сделать?

Я уверила его, что сделано все верно.

— Но что ты об этом думаешь? Какая у него была причина напасть на Ядвигу?

— Оба молоды, и она хороша. Ревность иногда превращает человека в зверя.

Он взглянул на меня тревожно, не удовлетворенный ответом.

— Вряд ли он попробует еще раз, — попыталась утешить я его.

Людвиг качнул головой и попрощался с нами.

На другой день он заехал снова. Новостей о Вилли не привез. Никто не видел Миллера ни в придорожных гостиницах, ни на мельнице, ни в самом Цалеме, но Людвиг не собирался сдаваться.

— Пока его не поймают живым или мертвым, не успокоюсь, — сказал он решительно.

— А что говорит Ядвига? Он пытался ухаживать за ней? — спросила я.

— Ничего такого. Пару раз танцевали на вечерах.

— Значит, она не знает, почему он напал.

— Может, сошел с ума? — предположила Тельма, не отрываясь от вышивания.

— Тогда найдется через несколько дней в лесу.

Людвига это не утешило.

Едва за ним закрылась дверь, как Тельма сказала:

— Знаешь, раньше Леманн так часто сюда не наведывался, — и хитро взглянула на меня.

— Он приезжает, потому что беспокоиться о племяннице и хочет посоветоваться.

— Советы он мог бы получить в другом месте.

— Перестань, Тельма! — я не хотела этих разговоров, но тоже чувствовала интерес Людвига ко мне, и разные мысли невольно лезли в голову. Поощрять несбыточные мечтания не хотелось — после будет больно мне же.

— Ты сама отворачиваешься к стенке, — сестра ловко завязала узелок и зубами перекусила нитку на вышивке. — Если так поступать — ничего не выйдет.

Мне нечего ей возразить. Я не сразу 'отвернулась к стенке'. Была неудачная попытка в юности. Он женился на другой, красивой куколке. И потом, когда я уже стала охотником — еще раз. И этот поступил также. Вот тогда я, утешив себя тем, что попыталась, но ничего не вышло, оставила такие мысли. С тех пор прошло десять лет, и не могу сказать, что сожалею о своем одиночестве. Я перевидала достаточно семейных пар, чтобы научиться ценить свободу.

— Как Леманн беспокоится о своей племяннице, — продолжила Тельма после паузы. — Не о каждой дочери или невесте так пекутся!

— Собственных детей у него нет, и Людвиг воспитывал ее с детства — как же не беспокоиться о ней? А твои слова двусмысленны. Не станешь же ты обвинять его в том, что он хороший, добросердечный человек?

— Его — нет, не стану. Но лучше сбыл бы он ее с рук. Кто пойдет в дом, где уже есть хозяйка? Он дает ей слишком много свободы и в доме, и в обществе.

Я пожала плечами. Это их дело. Хозяйство у Леманна немаленькое, без женского глазу не обойтись. Не Ядвига, родственница и наследница, так экономка получила бы ключи от кладовых.

Вечерело. Луна, большая и светлая, выбралась из-за восточного края горизонта еще в ранних сумерках. Синие тени сгущались и темнели на присыпанной снегом улице по мере того, как опускалась ночь.

Я сидела возле окна с грогом в руках. На столе горела свеча. В доме было тихо: Тельма с детьми ушла на праздник к кому-то из приятельниц.

Обычно три ночи полнолуния я проводила в лесу, выслеживая оборотней. И странно было сидеть в теплой комнате и пить горячий грог, любуясь ранним вечером. Только две недели назад я покинула наш трактир в Аугсбурге, а прошлое уже казалось сном. Под мирной крышей дома Тельмы не было места для погонь, коварных ловушек и длинных ночных засад. Приехав сюда, я хотела только передохнуть от бесконечных переездов и охот, но теперь подумывала бросить прежние занятия.

Утром я проснулась поздно, и неторопливо снимала с волос бумажные папильотки, которыми, как и чепчиками, Тельма обеспечила меня в избытке, когда по лестнице застучали шаги, и сестра ворвалась в комнату.

— Хильда! Ты еще не одета! — торопливой скороговоркой выпалила она и кинулась к моей одежде. — Скорее одевайся!

— Что стряслось-то?

— Там Людвиг Леманн, Хильда! Зовет тебя вниз. Быстро давай собирайся!

— Что ему понадобилось в такое время? Он объяснил?

— Ах, Хильда! — всплеснула руками Тельма. — Неужели не понятно, зачем он явился?!

Я уверила ее, что мне непонятно.

— Какая ты глупая! Он собирается сделать тебе предложение!

И опять зачем-то ухватилась за кофточку и стала пересматривать ее.

— Тебе лучше спуститься вниз, Тельма, — посоветовала я. — И сказать Людвигу, что я сейчас выйду.

Тельма бросила кофточку, всплеснула руками и помчалась вниз. Я посмотрела на себя в зеркало. Лицо не блещет ни красотой, ни свежестью. Широкие скулы и крупные черты в окружении дурацких кудряшек, подходящих к моему лицу, как к корове седло. Я постаралась пригладить кудри, заплела косу и спрятала ее под чепчик. Зачем я только послушалась Тельму? Зеркало отразило немолодую женщину с обветренным лицом и ширококостной фигурой. Племянницу Людвига зеркало, наверное, никогда не подводит.

Людвиг стоял возле окна гостиной и смотрел на улицу. Он так и не снял плащ. Тельма сидела за столом. Они молчали. Похоже, попытка разговорить его ни к чему не привела.

Я вошла, и он устремился ко мне навстречу, схватив за руку.

— Хильда, умоляю тебя, поедем ко мне! — произнес он с мукой в голосе.

Тельма даже рот приоткрыла от удивления, хотя сама только что толковала мне о предложении. Видимо, оно ей показалось слишком уж поспешным.

Я стряхнула его руку, подошла к столу, отодвинула стул, села, не произнеся ни слова.

— Хильда, прошу тебя! — с отчаянием проговорил он. — Я почти всю ночь не спал! Кто-то ломился к нам в дом, а с утра мы нашли волчьи следы! Это Вилли, я знаю. Он оборотень и хочет навредить Ядвиге!

Тельма сидела рядом, и ее лица я не видела, но слышала длинный разочарованный выдох.

— Хорошо, поедем, — согласилась я.

Не могу сказать, что предложение спасти покой Ядвиги обрадовало меня. Сколько уж раз случалось, что, кидаясь защищать таких вот куколок, я оставалась ни с чем. И в том, что возле его дома бродил оборотень, уверенности не было. Поместье располагалось за городом, и в ночи волки вполне могли заглянуть на скотный двор. И что значит 'ломился в дом' — тоже не ясно. Людвиг мог и преувеличить, тревожась за Ядвигу.

— Я подожду тебя в карете.

Он поклонился Тельме и быстро вышел.

— Вот тебе и раз! — протянула сестра.

— Он, и точно, сделал мне предложение, только ты не угадала какое! — рассмеялась я.

— Ой, да ну тебя! — отмахнулась она.

Поместье Леманнов находилось в четырех милях от города. Предки Людвига облюбовали для жилища гребень холма, откуда открывался живописный вид на Цалем. Мы проехали через обширный парк, присыпанный снегом, и неохватные липы простирали над дорогой толстые ветви. Наконец, копыта лошади звонко застучали по мощеной камнем площадке. Двухэтажный, длинный дом из бурого песчаника выглядел мрачновато и загадочно — как и положено старинному семейному гнезду.

Людвиг, снедаемый беспокойством, выпрыгнул на ходу, не дожидаясь, пока карета остановится. Он нетерпеливо подал мне руку и сразу повел за дом, к погребам, скотному двору и птичнику.

— Вот посмотри! — он указал мне на четкие следы от лап. — И вон там.

Подобрав юбку, я присела на корточки, рассмотрела отпечаток на снегу. Перебралась ко второму, затем в то место, которое он указал. Зверь, кем бы он ни был, приходил один.

— Что скажешь? — нетерпеливо спросил Людвиг.

Я поднялась.

— У крыльца тоже следы есть?

— У задней двери.

Людвиг жестом указал на нее.

— Пройдем по следам, — предложила я.

Возле скотного двора снег утоптали плотно. Зверюга искал вход, но, дверь оказалась под замком.

— Оборотень?! — тревожно спросил Людвиг.

— По следам не определить. Но если волк, то матерый одиночка. Обнаглеет — беда всей округе.

Людвиг тряхнул головой — волки его не интересовали.

— Почему ты думаешь, что это оборотень? — осторожно задала я вопрос. — Есть какие-то сведения?

— А кто еще?! — нервно, почти срываясь на крик, ответил Людвиг. — Он напал на Ядвигу, и в первую же ночь полнолуния пришел закончить дело.

— Обычно оборотни не вламываются в дома. Проще подкараулить добычу в лесу или на дороге, — мне быстро сдаваться не хотелось. Стоило ли ехать в тихий городок, чтобы и здесь встретиться с оборотнем?

— Я хочу, чтобы ты пожила у меня, пока все не проясниться, — Людвиг остался глух к моим возражениям.

Подумав, я согласилась. Мне не привыкать перебираться с места на место. На этот раз даже не предлагают ехать на другой конец страны — четыре мили не расстояние. И отлучка из дома сестры долгой не будет. Пройдут три дня полнолуния, и все возвратиться к прежнему.

Людвиг отправил слугу к Тельме с поручением привезти мои вещи, и повел меня в дом.

— Что можно сделать? — спросил он.

— Для начала предупреди своих арендаторов. На волка нужно устроить облаву. И собаки. Нужны злобные дворовые собаки.

Мы подошли ко входу, и Людвиг, открыв двери, пропустил меня вперед. Тут же навстречу хозяину со звонким лаем выскочили охотничьи псы и запрыгали вокруг, виляя хвостами.

— В гостинице на дороге есть огромный злобный пес. Пошли за ним, — сказала я, оглядев поджарых легавых.

— Пошлю сейчас же, — Людвиг кинул собакам угощение из кармана плаща. Заручившись моим согласием, он видимо успокоился, и превратился в любезного хозяина.

— Я примчался с утра, и ты не успела позавтракать. Сейчас мы исправим это упущение, а после я покажу тебе дом.

Это было самое настоящее фамильное гнездо Леманнов. По стенами висели потемневшие портреты предков. Перила на узких крутых лестницах лоснились, отполированные руками прежних жильцов. Дубовые ступени скрипели под ногами. В небольших комнатах, обставленных старинной мебелью, что-то вздыхало, шуршало и колебалось пламя свечей от неощутимых, мимолетных сквозняков. Имея малую толику воображения, можно увидеть бледное привидение грешной прабабушки. И Людвиг любил этот дом таким. По всему видно, что он не стеснен в средствах, но не менял в нем ничего. Исключение составляла гостиная, принадлежавшая Ядвиге. Он не посчитался с расходами, угождая племяннице, выписал современную мебель из столицы, и пианино, как гласила о том надпись, принадлежало работе известного венского мастера.