Они проехали через деревню, непривычно тихую, безлюдную — большинство жителей, как видно, не воротилось еще из города. За деревней почти сразу начался редкий сосновый бор. Хвоя захрустела под колесами, от разогретых за день шершавых стволов приятно потянуло смолой. Узенькая, едва заметная дорожка вилась, петляла через кусты, и бор внезапно кончился, колеса загромыхали по гальке, экипаж затрясло так, что Нимве разом очнулась от приятной полудремы.
Тарантас спустился к речушке, прятавшейся в зарослях камыша. Въехали на деревянный мостик с высокими перилами, и жеребчик пошел шагом. Солнце уже опустилось за холмы, из леса на другом берегу поползли лиловые сумерки, запахло сыростью и тиной. Лошадиные копыта громыхали по настилу, и стук гулко отдавался в затаившемся воздухе. Стайки мошкары толклись над самой водой, внезапно взмывали, словно подхваченные ветром, которого не было и в помине.
Мост кончился. Жеребец ступил на твердую землю и прибавил ходу, почуяв дом. Через пару минут они въехали в огромный лес. В путанице ветвей и стволов, под низкими кронами, оказалось темно, тут уже наступила ночь. Тропинка резко повернула и, вынырнув из чащи, тарантас очутился возле невысокой каменной стены, увитой плющом. Фыркая, жеребец рысью влетел во двор, сам остановился возле высокого крыльца с перилами, под резным наличником. Большой двухэтажный, сложенный из сосновых бревен дом белел завалинкой в накативших из леса густых сумерках.
— Благодарение Творцу, приехали, — вздохнула мать. Нимве едва успела спрыгнуть наземь, как из-за сараев, крутя хвостами и восторженно повизгивая, вырвались три огромных пегих пса. Миг — и вокруг тарантаса закружилась многолапая метель.
— Да тихо, тихо! — с притворной строгостью крикнула Нимве, тщетно отталкивая одну из собак, которая, поставив лапы хозяйке на плечи, норовила лизнуть в губы. — Уймись, сказано, Игра!
Прихватив корзинку, мать пошла к крыльцу, а Нимве распрягла жеребчика и под уздцы повела по двору, к хозяйственным постройкам. Собаки бежали рядом, заглядывали в глаза, виляя хвостами и жарко дыша.
Через приотворенные ворота большого сарая глядела уютная тьма. Пахло навозом и сеном, Нимве услыхала, как сквозь сон бормочут куры, не поделившие насест. Нимве толкнула створку, вошла, без запинки находя дорогу. Подвела жеребчика к небольшому загону. Зашуршала солома, и из темноты денника возникла фигура, которая, приблизившись, обернулась пареньком лет шестнадцати, худым, взлохмаченным и босоногим.
— Опять в хлеву ночуешь? — покосившись на него, спросила Нимве.
— Корешок ночует, — отозвался парнишка, блестя глазами из-под спутанных волос. Мешковатые обтрепанные штаны не доставали ему и до щиколоток.
— А разве не было говорено, чтобы в доме спал?
— Корешок не любит, — насупился тот, — в доме жарко.
— Да уж ладно. — Нимве пошарила в котомке, протянула кулек. — Вот, держи. Как обещала.
Паренек нетерпеливо развернул тряпицу и вытащил петушка на палочке.
— Ним добрая, — восхищенно прошептал он, разглядывая леденец, будто это была дорогая статуэтка. — Корешок любит Ним...
— Ну, и хорошо. А теперь давай-ка, помоги мне.
На другой день женщины встали, как обычно, на рассвете, и тут же принялись хлопотать по хозяйству. Ферма, хоть и небольшая, требовала постоянного внимания, а работников было всего трое: Хелеа, Нимве да Корешок, батрак, круглый сирота, прибившийся к ним лет пять назад.
Подоив обеих коров, Нимве перекусила ржаной лепешкой с парным молоком и отправилась на пасеку, в нескольких минутах ходьбы от усадьбы, на границе заливного луга и липовой рощи.
Полтора десятка ульев белели в высокой траве. Из пестрой россыпи цветов доносилось сонное гудение, ветер путался в стеблях, и золотистые листья лип шелестели как ручей. Солнце лежало брюхом на верхушках деревьев. Роса не успела истаять, и босые ноги Нимве, и подол юбки сплошь покрылись влагой.
Подойдя к улью, Нимве протянула руку, и пчелы небольшим роем опустились на ладонь. Потом вдруг дружно взлетели, будто в чистое утреннее небо взметнулась золотистая лента, и снова с гудением уселись на руки и плечи хозяйки. Улыбнувшись, она подняла крышку улья, поставила на распорку, опустила руку прямо в душистое, гудящее нутро гнезда. Пчелы проворно переползли на пальцы, покрыли ладонь и запястье диковинной шевелящейся перчаткой, но ни одна не пыталась ужалить.
Движение за оградой, на опушке рощи, Нимве не увидала — почувствовала. Обернувшись, заметила на краю пасеки человека в лохмотьях, явно бродягу-нищего. Сутулый, заросший всклокоченными волосами, с нечесаной бородой, он просто стоял и смотрел на Нимве, а та смотрела на него. Потом он внезапно сделал знак подойти. Эх, лепешек я не захватила, подумала Нимве, ведь и дать-то ему нечего... Нищий снова махнул рукой, уже нетерпеливо. Нимве стряхнула пчел и неторопливо направилась к чужаку, вытирая ладони о передник.
— Извини, добрый человек, — сказала она, приблизившись, — но у меня...
Не говоря ни слова, пришелец начал рыться в котомке, и Нимве осеклась, с удивлением заметив, что руки у него чистые, а ногти аккуратно обстрижены. Вынув из котомки скрученный пергамент с сургучной печатью, чужак через ограду протянул его Нимве. Несколько секунд она оторопело таращилась на бумагу, потом взяла — и тут же узнала герб на печати. Графиня Ваинарская! Когда-то, давным-давно, бабушка принимала у нее роды, и с тех пор графиня сделалась их постоянной клиенткой, не доверяя свои многочисленные реальные и мнимые болезни столичным лекарям. Нимве пару раз была у нее вместе с матерью, обычно за ними заезжал слуга. Но чтобы вот так, с пергаментом, с печатью... Нимве подняла глаза на посыльного, а тот, так и не сказав ни слова, повернулся и зашагал к лесу.
— Эй, — окликнула она, — а...
Посыльный, не оглядываясь, исчез в кустах. Пожав плечами, все еще недоумевая, Нимве сломала сургуч. На тонком пергаменте, который был по карману лишь богачам, рассыпались буквы, накарябанные знакомым, совсем детским почерком: "Нимве, мне надо с тобой поговорить, завтра в девять утра у моста, на Антрийской дороге, будет карета. Приезжай одна, и ни слова матери! И вообще никому! Матушка Винар."
Под этими словами стояла размытая клякса. Нимве опустила пергамент, и он с шорохом свернулся в трубочку. Да, графиня всегда просила, чтобы они так ее называли, матушка Винар, будто они какие-то заговорщики. Но чего ей могло от меня понадобиться, подумала Нимве. Ведь это же мама обычно ее лечит, и уж карету она никогда за нами не посылала!
Нимве ощутила внезапный укол тревоги, тошнотворную пустоту внизу живота, но тут же постаралась взять себя в руки. В роду у них не было ясновидящих, и нечего себя заранее пугать! Может, наша вдовушка Винар забеременела от кого, решила Нимве, или ее сынок опять какую-нибудь дуреху "осчастливил". Эта мысль немного успокоила, и Нимве усмехнулась. Спрятав пергамент в глубокий карман передника, воротилась к ульям и принялась за работу. Но мысли о странном приглашении не покидали, Нимве сделалась рассеянной, и одна из пчел — вот уж чего в жизни не бывало! — даже ужалила ее в палец.
Глава 2
На следующее утро, одевшись в лучшее платье, Нимве в половине девятого утра ждала на условленном месте, возле переправы через крохотную речку. Минул почти час томительного безделья, когда на тракте появилось облако желтоватой пыли, стремительно приближавшееся к мосту. Вскоре из него вынырнула карета, запряженная двумя ладными, рослыми лошадьми. Кучер осадил вороных прямо возле Нимве. На карете не было гербов графини, не было вообще никаких гербов, и, не уверенная, что это за ней, Нимве молча стояла на обочине, покуда кучер, бородатый мрачный дядька в шляпе, не произнес:
— Ну, чего ждешь?
— А это, — Нимве переступила с ноги на ногу. — Это от матушки Винар?
— От матушки, от матушки, — буркнул кучер. Не смотря на теплую погоду, его плечи покрывал темный плащ. — Да полезай, что ль.
Нимве отворила тугую дверцу и забралась внутрь. Не успела устроиться, как кучер рванул с места, и она повалилась на жесткий диван, пребольно стукнувшись бедром. Шипя сквозь зубы, цепляясь за что попало, кое-как уселась. Отодвинула плотно задернутую занавеску, выглянула наружу. Лошади неслись, будто на пожар, вздымая клубы пыли, поэтому ничего не удавалось разглядеть.
Не прошло и получаса, как они замедлили движение. Выглянув, Нимве разглядела неподалеку, впереди, городскую стену, высокие сторожевые башни с красной черепицей и заставу возле Западных ворот.
Проверка шла быстро, возле стражников маячили переодетые шпики из королевского сыска, высматривая воров и разыскиваемых разбойников. Наконец очередь дошла до экипажа Нимве. Занавеска отодвинулась, и стражник просунул внутрь голову в шлеме. Глаза быстро обежали маленькое пространство кареты и остановились на пассажирке. Потом голова безмолвно исчезла, и через полминуты экипаж тронулся.
В городе кучер уже не мог гнать лошадей, как в полях, и Нимве перестала судорожно цепляться за сидение. Копыта гулко загрохотали по булыжной мостовой, карету сильно затрясло. Выглянув наружу, Нимве увидала, что они едут вовсе не по кварталу, где живет графиня, и громко позвала:
— Эй!
Ответа она не получила. Высунувшись едва ли не по пояс, Нимве крикнула:
— Эй! Эй, кучер!
Но кучер молчал. Не на шутку разозлившись, Нимве завопила:
— Ты чего, оглох, что ли? Я щас выпрыгну к чертям!
— Ну, чего, чего разоралась? — раздался в ответ низкий глуховатый голос.
— Где мы? — не унималась Нимве. — Ты куда это меня завез?
— Да уймись ты, никуда я тебя не завез, — отозвался кучер, не оборачиваясь. — Уж приехали почти. Вот ведь, горячка белая...
Экипаж свернул в узенький проулок. Нимве таращилась на великолепные особняки за высоченными коваными оградами, среди цветников и садов. Она еще ни разу не была в этом квартале, но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: тут живут очень богатые люди.
Карета снова резко повернула, въехала через распахнутые ворота на двор, покатила по подъездной аллее, среди цветущей сирени, мягко шурша гравием, а потом вдруг остановилась. Нимве разглядывала незнакомое место, лихорадочно соображая: вроде бы графиня замуж не выходила — тогда чей это дом? Куда он меня привез?
Обойдя карету, кучер остановился у дверцы и снизу вверх уставился на Нимве. Он был пожилой и тощий, и выглядел вовсе не таким грозным, как вначале показалось.
— Вылезай, приехали, — он распахнул дверцу. Сойдя наземь, Нимве огляделась.
— Чья это усадьба? — спросила она. Кучер в ответ только покосился и что-то пробормотал, но Нимве не смогла разобрать ни слова.
Они стояли на заднем дворе, у конюшен и каретного сарая, на которых лежала печать большого богатства, заботы и аккуратности. Чистый двор, усыпанный кирпично-красным гравием, утопал в зарослях сирени и черемухи, в тени лежала пара белоснежных борзых, похожих на лебедей.
Озираясь, Нимве не заметила, как кучер исчез, и она оказалась одна, но ненадолго: по двору спешила молоденькая служанка, кокетливо одетая, походившая на барышню. Подойдя, она без всякого стеснения оглядела гостью с головы до ног, и рядом с этой девчонкой Нимве почувствовала себя неотесанной и оборванной деревенщиной.
— Пошли. — Служанка повернулась и уверенно зашагала в сторону узкого прохода между стенами. Нимве поспешила следом, на ходу одергивая юбку.
Особняк вырос впереди словно по волшебству, выплыв из лиловой благоуханной пены цветущих кустов. При взгляде на него Нимве на мгновенье замерла: она в жизни не встречала подобного великолепия. Служанка, уже стоя под колоннами розового мрамора, на широком каменном крыльце, глядела насмешливо и манила за собой.
Внутреннее убранство дома окончательно поразило воображение Нимве. Обитые синим атласом стены вздымались на такую высоту, что приходилось задирать голову, чтобы увидеть потолок. Служанка вела ее через покои, уставленные мебелью красного дерева и диванами с бархатной обивкой, такие и тронуть боязно, а уж подумать, чтобы сесть... Повсюду в огромных хрустальных и фарфоровых вазонах стояли живые цветы, и не какие-нибудь ромашки, а все розы, белые лилии и пионы. Пройдя через коридор, затянутый темно-бордовым ковром, глушившим шаги, они попали в комнату, показавшуюся ошеломленной всем увиденным Нимве небольшой.
— Подожди здесь, — велела служанка. — Сейчас к тебе выйдут.
И только Нимве хотела спросить, кто, как служанка затворила за собой дверь. Нимве огляделась. В комнате, обставленной строгой темной мебелью, всю правую часть занимал огромный, с половину их огорода, письменный стол, а по стенам, едва не до потолка, громоздились шкафы с книгами. Около стола Нимве увидала огромное кресло, обитое коричневой кожей. Наполовину задернутые портьеры придавали кабинету мрачный вид. Да еще и этот запах... Лаванда с примесью чего-то приторно-душистого, перехватывающего дыхание. Надо, пожалуй, отсюда убираться, решила Нимве. Кто его знает, что тут за...
— Хорошо доехала? — оборвал ее мысли тихий мужской голос.
Дернувшись, Нимве резко обернулась. У шкафа с книгами стоял человек, одетый не то в халат, не то сюртук коричневого сукна, достигавший щиколоток. Нимве могла поклясться, что в дверь этот тип не входил. Замерев, будто заяц перед гончей, она таращилась на чужака. Тот молчал и, кажется, ждал ответа, но у Нимве язык присох к гортани.
Молчание затягивалось. Чужаку, видно, это надоело, потому что он не спеша тронулся с места. Подойдя к огромному окну, отдернул портьеру, впустив в кабинет немного дневного света.
— Так лучше, — он обернулся к Нимве. Это оказался худощавый и высокий, лет сорока, человек, с короткими темно-русыми волосами, с бритым, как у всех аристократов, лицом. Крепко стиснув тонкие губы, он в упор глядел на Нимве, и серые глаза блестели, будто льдинки. Его выправка напомнила Нимве офицеров королевской гвардии, а высоко поднятый подбородок придавал чужаку высокомерный вид.
— Ты, конечно, теряешься в догадках, почему ты здесь, — голос у незнакомца был низкий и суховатый. Нимве несмело кивнула.
— Садись, — незнакомец указал на одно из небольших кресел около стола. Будто марионетка, на негнущихся ногах Нимве подошла и опустилась на самый краешек. Хозяин снова поглядел в окно и произнес:
— Графиня Ваинарская рассказала о тебе. Поэтому ты здесь. Ты можешь помочь в одном очень важном деле.
— Кто, я? — севшим голосом выдавила Нимве.
— Да, ты. Речь идет о весьма важных персонах, — хозяин повернул голову. Половина лица оставалась в тени, у губ лежали жесткие складки. Нимве поняла, что, скорее всего, этот человек очень, очень знатного рода.
— Ты, конечно, знаешь, что принцам исполнилось восемнадцать? — спросил незнакомец. — И им предстоит отправиться в путешествие?
— Да, — отозвалась Нимве. — Все это знают...
— Так вот. Нужно, чтобы ты поехала за ними, — сказал хозяин дома. Нимве оторопела. Потом, решив, что ослышалась, спросила:
