Наследники Илланкуэитль

Это были знакомые и любимые запахи родного дома.

Полные водой густого золотистого цвета многочисленные каналы, ведущие к центральным теоакалли и административным зданиям города, впадали в пресноводное Шочимилько и уже с рассвета настолько заполнялись каноэ, гружеными товарами, что порой возникали заторы. И тогда поднимался шум — звучали громкие крики гребцов и торговцев. Они разгоняли опьяняющую дрему, вызванную смесью цветочных ароматов, возвращали в мир людей путника, зазевавшегося на красоты здешних мест. К всеобщему гаму добавился бы громкий лай маленьких собачек — ксоло, обитающих практически во всех домах, но они были настолько раскормлены и ленивы, что давным-давно разучились это делать, и лишь недовольно кряхтели. Шум и им мешал.

Смеясь, девушки помогали друг другу вплетать цветы в длинные черные косы. По пути срывали спелые томаты и утоляли голод — никто из них не позавтракал, так спешили поскорее окунуться в озеро. У каждой дома имелась баня, но разве можно сравнить ее, пусть даже и целебные свойства, с удивительной гладью Шочимилько! И простор, не затененный городскими деревьями, а на далеком горизонте удивительный вид гор, темнеющих сквозь солнечную дымку!

Дух захватывало от красоты.

Наконец и долгожданный берег озера. Там, где каналы начинают путь, их мутные воды, оттенка старого золота, сливались с прохладной голубизной прозрачного Шочимилько.

Пробежав мимо рыбацких хижин со стенами, выбеленными известью, миновав сохнущие сети и многочисленные плетеные корзины с серебристым уловом, девушки с разбегу прыгнули в воду.

Уколами тысяч ледяных игл встретила глубина подруг. Запузырилась. Проснулась. Взорвалась фонтанами брызг. Ослепила яркостью дивных сочетаний красок, ничем не уступающим земным.

Набрав воздуха, и привыкнув к температуре, Илланкуэ нырнула и распахнула глаза, всматриваясь в дно и заросли подводного мира, выискивая забавных аксолотлей. Ей пришлось несколько раз нырять и отплывать подальше, чтобы их обнаружить. Живые водяные игрушки лежали на дне и казалось, что передние лапки нежно обнимают камни, когда тяжелые головы лежат, совсем как у людей во время сна. Мирно колыхались, очень напоминая крылья птиц, два ряда жабр на спине. Яркое оперение лениво подрагивало под невидимым течением и всплесками любопытной ныряльщицы.

Махнув руками, Илланкуэ дерзко шевельнула водоросли, чтобы вспугнуть сонное царство. В тот же миг небольшое пространство, подсвечиваемое проникающими солнечными лучами, вспыхнуло безумным всплеском диких красок. Каких только не было потревоженных аксолотлей: белоснежные с розовыми жабрами, зеленые с золотистыми, на кончиках переходящие в оранжевый, пара золотых, как ее браслеты, серебристые с красным оперением...

Водяные игрушки стремительно рванули к водной поверхности, чтобы избежать опасности. Ей уже не хватало воздуха, но девушка все смотрела и не могла оторваться от уплывающих животных, так похожих на земных ящериц.

Илланкуэ вынырнула, вслед за последними мелкими пузырьками воздуха, тряхнула головой, пальцами смахнула с длинных ресниц капли воды, чтобы раскрыть глаза. Вокруг, как и она, резвились другие девушки, так же гоняющиеся за аксолотлями. Охрана стояла на берегу и внимательно следила за происходящим.

Холод погнал Илланкуэ из озера. Она быстро поплыла. Вышла. Отжала сначала косы, вытряхнув из них потяжелевшие и обмякшие цветы, затем подол юбки, который прилепился к стройным ногам и мешал идти. За пазухой что-то шевельнулось, яростно трепеща в борьбе за свободу. Девушка выпростала рубашку, белую с голубой каймой по вороту, и вытряхнула 'неудобство' на теплую гальку берега.

Выпавший маленький золотистый, без единого постороннего пятнышка аксолотль, не теряя драгоценного времени, быстро перебирая лапками, заспешил к воде. Он стремился ползти по мокрому следу, который оставила похитительница. Это было так забавно, что девушка рассмеялась:

— Прости меня, Маленький Брат! Я не хотела тебя пленить! Сейчас помогу вернуться! — Илланкуэ подхватила живую игрушку и понесла ее к воде. В ней она опустила руки и раскрыла ладони. Аксолотль нырнул, махнув гибким хвостом, и на прощание блеснул золотой искоркой. Как бы говоря:

' Я не в обиде!'

А вокруг уже спорили девушки, куда идти за цветами, у какого известного садовника лучший выбор. Решили, что рядом со зданием совета, в центре Кулуакана, живет настоящий волшебник, только у него можно составить изысканный букет. Туда и отправились, но не пешком, а наняв большое каноэ.

Они плыли по каналам быстро — заметив охрану Илланкуэ, лодочники старались прижать плоскодонки к берегу, чтобы их пропустить. Миновав очередную лодку, загруженную плетенными корзинами с кусками серебряной руды, девушки замолчали, удивленно рассматривая борт, украшенный чужими боевыми щитами. Яркая роспись по коже, обтягивающей деревянную основу, состояла из геометрических фигур красного и черного цветов. Низ и верх украшали белоснежные, синие и зеленые перья. Над палубой высились, а иногда цеплялись за нависающие ветки деревьев трехметровые копья; параллельно им возвышалось несколько штандартов, на острие каждого сидел золотой орел, держащий в когтях извивающуюся змею, а на перекладине болтались пучки разноцветных окрашенных хвостов.

Увидев на штандарте фигуру орла — символ дикого племени, девушки больше не сомневались, перед ними — мешики!

Интерес, а не страх (из подружек никто и никогда не видел этих воинов вблизи) пересиливал смущение и воспитание. Девушки позволили себе украдкой взглянуть на пассажиров. Этого кулуаканкам хватило — раскраска лиц гостей была мирных цветов: зеленой и синей. И не шкуры ягуаров, натянутые на крупные мощные тела напугали их. Шлемы, вот причина, из-за чего не хотелось больше смотреть на мешиков, они — великолепные произведения искусных мастеров военной амуниции, заставили вздрогнуть девушек. Очень правдоподобно грозными были морды ягуаров, с блестящими совсем живыми глазами из нефрита. Суровые лица смуглых воинов проглядывали в обрамлении белоснежных клыков, на кончиках которых алела краска, имитирующая кровь.

Сердце Илланкуэ вдруг застучало, как-то особенно, непривычно. Кровь прилила к лицу и заиграла ярким румянцем. Предчувствие надвигающегося важного события, связанного с гостями, непонятной тревогой затопило ее, когда она встретилась с тяжелым взглядом одного из воинов.

Сначала девушка почувствовала, что нравится мужчине — он смотрел на нее открыто и не скрывал интереса. Ее взгляд, брошенный украдкой, мешику польстил — горожанка была красивой и статной, явно из знатного тольтекского рода — судя по большому сопровождению. Уэуэ, так звали чужака, приплыл в древний Кулуакан с важным поручением от совета племени — найти себе достойную жену для укрепления связи с тольтеками. А чтобы грозный правитель Аскопотцалько не смог заподозрить племя изгнанных в измене, старейшины отвергли готовность вступить в брак главного вождя. Хитрый замысел, подсказанный жрецам богом Уицилопочтли, мешики решили осуществить через Уэуэ — брата предводителя, используя как шанс отвести гнев Тесосомока от своих хижин. Посланникам было велено просить в жены дочь правителя Кулуакана, что еще раз могло послужить подтверждением о незначительности события для возможной ссоры.

Уэуэ приходился родным братом Орлиному Когтю — военному вождю, избранному главным два года назад. Так что сватовство должно было пройти успешно, если только кулуаканцы не припомнят мешикам первую невесту — дочь Ачитометля, которую они посвятили богу Уицилопочтли. Да дело прошлое, время другое — изгнанные теперь имеют сильного покровителя, а тольтеки никогда не слыли глупцами, им этот союз также выгоден — гарантия мира в долине.

Уэуэ прибыл не с пустыми руками, он вез заверения совета племени и мог считаться весьма завидным женихом. Случайная встреча его обрадовала — хорошенькая горожанка, если правитель города откажет, могла стать равносильной заменой. Все они, тольтечки из Кулуакана, считались лучшими невестами в долине.

Илланкуэ вдруг почувствовала, как на глаза падает белесая дымка, и вместо богатого борта лодки гостей и мужчины, встревожившего ее, возникают совсем иные, быстро сменяющиеся, картины.

... Дым костров и крики откуда-то слева, Илланкуэ привычно вздрагивает — это на плите из большого камня поочередно убивают пленных, принося в жертву богу Уицилопочтли. Что она делает рядом с храмом дикого народа? Почему она здесь, слышит это и не удивляется?..

... Теперь вход в крытую тростником хижину — жалкое пристанище из глины, стены которого отбелены известью. Девушка неожиданно с ужасом понимает, что это ее дом! Темный вход манит — начался мелкий дождь, нужно укрыться, и Илланкуэ вынуждена войти, хотя в ней все бунтует от омерзения, но нельзя уронить достоинство и показать сколь презрительно это именовать 'домом'...

... Крыша хижины изнутри не кажется ей такой уж гадкой — ее подсвечивают золотые всполохи небольшого очага. Она только проснулась и сонно потягивается. От огня идет тепло, оно успокаивает и примиряет. К тому же мягкая шкура внизу на подстилке греет, а сверху шерстяное одеяло. Дорогое — зерен пятнадцать чоколатля, не меньше, и не колючее, а нежное, совсем как те незнакомые руки, что ласково касаются тела. Илланкуэ резко поворачивает голову, пытаясь рассмотреть человека, который позволил такую вольность. Это мужчина, она не видит лица — свет очага со спины бросает густую тень, но чувствует его запах — резкий, грубый, который сначала отталкивает, ибо непривычен, а потом возбуждает, как ласка нетерпеливых рук.

Она скорее догадывается, чем понимает — это ее муж...

... Теперь ночь. Мрачную похоронную песнь отстукивают барабаны. Повсюду горят костры, дым от них мешает дышать, она кашляет.

Неприятный привкус горечи и утраты...

Илланкуэ расположилась под навесом, но не на циновке, а на низком сидении с высокой спинкой, как у ее отца в зале советов... Ей зябко — тянет сыростью от воды. Незнакомая женщина набрасывает на ее плечи шкуру оленя и заботливо укутывает. Но ощущение холода сменяет горечь пустоты — Илланкуэ одна в этой толпе чужих людей. Суетятся вокруг нее, чего-то ждут. К ней подходят люди, что-то говорят. Она не слышит слов, понимает только интонацию — ей сочувствуют. Но вот сквозь общий шум пробивается голос, возникает крупный мужчина с седыми волосами, перехваченными пестрой тесемкой, а сбоку в запутанных прядях несколько перьев цапли, багровые от запекшейся на них крови. Его слова пробиваются сквозь шум:

— Мы отомстим, Илланкуэитль! — незнакомая приставка к имени 'итль' — она госпожа дикого народа?!

— Илланкуэ, что с тобой? Тебя напугали мешики? — прорываются сквозь пелену видения голоса подруг. Она пытается на них смотреть, но пока видит только расплывчатые очертания. Отрицательно машет рукой. Ей не до того — сегодня впервые увидела себя, а потому и тревожно. С трудом давит желание заплакать — она не хочет жить в хижине! Хотя бы в доме, пусть не каменном, а деревянном, но пахнущим лесом... Как же так? Чем заслужила и прогневила богов?! Мысли о безрадостной судьбе повисают тяжелым грузом. Не отмахнешься, как только что от подружек. Какие уж теперь цветы и букеты! Нет, она едет домой! Вечером поговорит с отцом, он подскажет, ведь Синее Перо — нагуаль и владеет древними знаниями.

* * *

Жена правителя Кулуакана присела у окна на сундук, собираясь закончить вышивание рубашки для мужа. Мелкие камни нефрита и кусочки золота играли в потоке солнечных лучей, хорошо освещая вышивку и саму Тонкую Ветку. Она аккуратно подбирала бусинки, тщательно осматривая каждую. Ловкие пальцы выхватывали очередную из глиняной миски, затем подносили к глазам — жена правителя плохо видела — и только камешек полностью без изъянов удостаивался чести стать элементом в ручной мозаике. Его нанизывали на тонкую нить и пришивали в нужном месте. Не забывала рукодельница шептать заговор-обращение к духам рода, чтобы рубашка долго носилась и защищала мужа от сглаза или иной беды.

Закончив вышивание каймы, женщина приступила к самому важному — защитным символам огня и воды. Теперь работа пошла медленнее — молитвы были длинными. Порою она сбивалась. Тогда закрывала уставшие глаза, откладывала рубашку и, положив руки на колени, сидела молча, раскачиваясь, вспоминая внезапно забытые слова. Беззвучно шептали губы, улыбка появлялась, когда потерянные фразы вспыхивали в памяти то золотыми, то голубыми символами — цветами Матери-воды и Отца-огня.

Так незаметно прошел день, солнцу осталось совсем мало времени, чтобы скрыться за вершинами гор. И только тогда хозяйка почувствовала беспокойство: муж задерживался на совете. Дочь вернулась с прогулки чем-то встревоженная, но отказалась поведать причину расстройства, ушла в свою комнату. Уж вечер, а все не выходит. Может, приглянулся ей кто?.. Переживает. Глупенькая — она так любима отцом, что тот ради нее и тучи руками разведет, но добудет счастье!

Отложив рукоделие — женщина его почти закончила, пошла во внутренние помещения большого дома, проверить, готов ли ужин, который поручила служанке. Поговорив с нею, она наконец-то услышала долгожданный шум во дворе — вернулся Синее Перо.

Мужчина вошел в дом, устало присел на циновку, расправил белую набедренную повязку на коленях, украшенную вышивкой и красной бахромой, и только тогда сообщил жене новость, которая была столь же неожиданной, сколько и неприятной:

— Сегодня принимали послов от мешиков. Они приняли решение навсегда остаться в наших местах.

— Эти наглые рабы посмели явиться в Кулуакан? Эти дикари, которых мы прокляли? Как только посмели?! — женщина вскрикнула и прикрыла рот руками, но они тут же бессильно упали на колени. Гнев и презрение не успели выплеснуться — потухли, уступив место печальной догадке. — Им нужна новая женщина?

— Ты ошибаешься только в одном: они теперь наемники Тесосомока и хотят по обычаю стать равноправными жителями долины. Мешики просят Илланкуэ. Я горько сожалею, что три месяца назад не согласился выдать ее замуж в Аскопотцалько. Всему виной моя гордыня!

— Наш род уже отдавал пожирателям змей женщину. Ты забыл, что они сделали с твоей сестрой?! Забыл крики обезумевшего Ачитометля? Хочешь такой же участи для нашей дочери: приехать и увидеть на одном из жрецов кожу Илланкуэ?! У тебя нет сердца! Ты не отдашь им нашу дочь!

Синее Перо вздохнул, он знал, что дома услышит крики жены и увидит ее слезы. Прошло не так-то много времени, когда погибла дочь Ачитометля — предыдущего правителя Кулуакана. Мешики обманом получили девушку, якобы в жены их вождю, но на самом деле содрали с нее кожу и, одев в нее одного из жрецов, справляли дикие обряды. Так они отплатили доброму Ачитометлю, который позволил варварскому племени остановиться в их долине. Именно гибель его дочери подняла тогда всех жителей Кулуакана. Граждане загнали этих дикарей в непроходимые безжизненные заросли в западной части озера Тескоко.

Некоторое время мешики не появлялись, отсиживались в болотах, обнаружили там остров. Разведчики доносили, что нечестивцы умудрились возвести из камыша и глины храм жуткому богу Уицилопочтли. Нашли источник с пресной водой, обжились — по ночам, над теми местами, к небу взлетали искры от многочисленных костров.