— Сколько мне лет? — спросил я.
— Тысяча двести шестьдесят пять.
Из груди вырвался раскатистый громкий смех. Паренек потупил взор. Я посмотрел сначала на Тиберия, потом на старейшину Димира и попытался найти в их глазах подтверждение всех этих глупых домыслов про свое бессмертие. Крамольная мысль ввинчивается в мозг: неужели люди действительно считают, что Безымянный Король — бессмертное существо? Что я — бог? Даже сам я в это слабо верю.
Ладно, необходимо держать себя в руках.
— Торговец Спурий говорит, что ты, Луций, веришь в единого бога. Правда ли это? — спросил Тиберий. Видимо, он подумал, что мой насмешливый взгляд предназначался для того, чтобы вопрос задал другой человек. Пусть будет так.
Луций замолчал.
Торговец поднял руку для удара...
— Прекратите, Спурий! Не забывайте, где вы находитесь.
Ярость удушливыми волнами накатила на меня. Терпеть... Надо терпеть...
— Ваше Сиятельство! — с вызовом бросил Луций. — Да, я верю в единого бога. Именно он создал весь этот мир, людей и разных тварей! Вы — смертны! Вот уже больше пятисот лет настоящий Безымянный Король мертв! А вы лишь человек...
Держащий юнца палангай врезал кулаком тому в солнечное сплетение и вновь посадил на колени. Луций закашлял.
Я же молчал, разглядывая его: тощее тело, тонкие алахамские ручки, грязь под ногтями. Из одежды на нем был лишь замызганный калазарис. Жалкое зрелище. Однако в том, как выглядит этот человек, виноват я. Необходимо лучше следить за своими людьми.
— Кем ты работаешь, Луций? — спросил я и поднялся с трона. Зазвенели драгоценные бусы на шее и руках. Старейшина было хотел опередить меня, однако я жестом приказал оставаться ему на месте.
Парень молчал.
— Он витам, Ваше Сиятельство, — самодовольно заявил торговец. — У него есть жена и маленькая дочь.
Я глубоко вздохнул. По крайней мере, теперь понятно, откуда взялась грязь на теле бедняги. Витам. Копатель.
— Пожалуйста! — взвыл парень. — Ваше Сиятельство, не трогайте мою семью. Они невиноваты!
Палангай ударил ему в грудь, повалил на пол и вытащил меч из ножен. Противно блеснуло лезвие.
— Не убивать, — приказал я и оттолкнул воина. — Я освобождаю тебя! Можешь идти домой. Через двенадцать часов ты будешь работать на ферме. Если еще раз услышу, что ты совращаешь умы других людей непристойными речами, повешу за крюки прямо перед своим замком. Всё ясно?
Парень часто-часто закивал. Палангай молча убрал меч, схватил Луция и повел к воротам.
В большом зале повисла мертвая тишина. Я еще раз скользнул взглядом по одеянию торговца, затем посмотрел ему в глаза. Мое решение его не удовлетворило. Он покраснел, глаза налились кровью, руки задрожали. Холодному ветру удалось проникнуть в большой зал, и я поежился. Усталость навалилась тяжелым грузом на плечи.
— На сегодня хватит аудиенций, — сказал я. — Тиберий, через час пришли в мои покои мастера по мечам. Я хочу провести этот день в учебе.
Старейшина Димир хотел было возразить, но вовремя одумался. Молодец. Хорошо знает, что мне уже не восемнадцать. Жаль только не всегда это помнит.
— Хорошей торговли, Спурий, — сказал я и двинулся к воротам большого зала.
— Король бессмертен, — бросил он мне вслед.
— Зачем ты отпустил парня? — спросил Тиберий. — Его полагалось казнить.
Горели лишь два жар-камня, отчего в покоях притаился ласковый сумрак. Я смотрел в окно, как сильный ветер бросал снежную крупу на королевский замок и на дежуривших палангаев. Далекие звезды, выглядывавшие из-под черных туч, горели холодным ровным светом. За стеной Венерандума простирались бесконечные снежные равнины, лишь на северной стороне вздымались ледяные скалы. Вечное царство стужи и смерти.
Если приглядеться, то можно было рассмотреть в рваных облаках дагула Раха, повисшего в воздухе. Вот уж кому было наплевать на время. Я в очередной раз удивился тому, как богу удавалось зависнуть на высоте многих семита над снежными полями. Зачем дагулам кожистые крылья? Они ими не пользуются. Ни один житель Венерандума за долгое время не видел, чтобы троица богов хоть как-то передвигалась.
Как Ияс, Сир и Рах смогли подарить души людям, когда сами не имели ничего общего с человеческими существами? Рах, например, напоминал юментскую рептилию с крыльями. С мускулистых лап свисали клочки кожи, конусообразная пасть была раззявлена. Фиолетовые чешуйки, покрывавшие тело, ярко блестели в свете звезд.
— Ты не хочешь говорить? — спросил Тиберий.
Я словно вынырнул из сна и замотал головой:
— Прости, я что-то замечтался.
Тиберий подошел к моему столу, налил в стакан воды и, кряхтя, сел на стул, сделанный из кости филя.
— Что ты меня спрашивал? — спросил я.
— Зачем ты отпустил парня?
Я растянул губы в легкой улыбке:
— Ситуация осложняется, Тиберий. Я не могу каждый день убивать приверженцев единого бога. Пора что-то делать. Этот парень... Луций... Я приставил к нему шпионов. Он выведет нас на нужных людей.
— Думаешь, он примется за старое? — фыркнул Тиберий.
— Разумеется. Нам необходимо смотреть на несколько шагов вперед. В скором времени я соберу всех старейшин в замке для того, чтобы задействовать в Юменте преторов-демортуусов.
— Предполагаешь, что кто-то из высокопоставленных преторов пытается посеять ростки новой веры?
Я лишь пожал плечами. Не хотелось мне сейчас об этом говорить. Слишком мало информации, слишком неопределенное будущее...
От меня не ускользнул взгляд Тиберия — недоверчивый и снисходительный. Мой бывший учитель наверняка считает, что я слишком инфантильный для Безымянного Короля, слишком зависимый от собственных чувств. Он не верит, что я могу продумывать ходы на много шагов вперед. Для него я все тот же мальчишка... Однако не стоит спешить мне сердиться на Тиберия. Ведь он — лицо моих солдат. Что на уме у него, то на уме и кудбирионов, и мисмаров, и палангаев, и дворцовых министров. Все они считают меня недалеким, даже несмотря на возраст. Вот уже тридцать три года Венерандум во власти ночи, а меня по-прежнему принимают за безусого юнца. С этим пора что-то делать. Но позже...
— Ты опять о чем-то задумался, — заметил Тиберий.
Я налил себе в стакан воды. Тиберий... Милый учитель. Сколько ему уже? Если не подводит память, то в следующем месяце ему исполнится пятьдесят два года. Однако он и не собирается уходить на покой. Все также поджар, собран, а борода аккуратно подстрижена. Сколько себя помню, а Тиберий не меняется. Кажется, что он такой же бессмертный бог, как и я.
Его глубоко посаженные карие глаза настороженно осматривали окна и стены.
Если в детстве и юношестве я не замечал в нем минусов, то сейчас прекрасно вижу их. Тиберий слишком поспешен в принятии решений, слишком упрям. Этим позже я и воспользуюсь.
— Ты не устал? — спросил я.
— В каком смысле? — Тиберий нахмурился.
— Да не беспокойся: я не собираюсь отправлять тебя на покой, — засмеялся я. — Я задумался над тем, сколько тебе лет и поражаюсь бодрости твоего духа. Ты все так же неутомим и энергичен, учитель. Хотел бы и я в столь позднем возрасте быть похожим...
— Ну, не так уж я и стар! — перебил Тиберий. — Взгляни на старейшину Димира!
В королевской комнате зазвенел радостный смех. Порой у меня такое чувство, что Тиберий разговаривает со мной, как со своими палангаями. Услышали бы только старейшины, как тыкает мне королевский прокуратор, то у них бы сердца остановились от волнения. Вот бы была умора!
— И все же я беспокоюсь за тебя, — серьезно сказал Тиберий. — Мы должны казнить тех, кто поклоняется единому богу! Они клятвоотступники.
— Тогда придется перерезать половину Юменты, — возразил я.
— Их не так много, как ты думаешь. Мои шпионы говорят о том, что вера в единого бога не популярна среди обычных жителей. В основном витамы и астульские стражники...
— Вот поэтому я и хочу завтра организовать совет старейшин, — перебил я. Заметил, как нахмурился Тиберий. — Сейчас не стоит забивать голову пустыми домыслами. Если кто-то из знатных прокураторов сеет смуту, то он будет казнен без промедления. Я никого не пощажу.
— Вот слова мудреца! — воскликнул Тиберий.
Раздался стук в дверь.
— Вот и мастер по мечам, — сказал я и улыбнулся, давая понять учителю, что разговор окончен.
Мастер яростно рубился мечом, крутился как юла и отбивал любые мои выпады. Я лишь удивлялся, как ему удается загонять меня в угол, когда он даже не атаковал. За сегодняшний день я уже ощутил сильнейший удар эфесом меча по голове — в ушах до сих пор звенело. И хоть мастер был старше меня на десять лет, однако проигрывал бой не он. Я уже задыхался от тесноты и усталости, сражаясь инстинктивно, словно загнанный зверь.
Бой как всегда проходил в королевских покоях. Места здесь достаточно для того, чтобы сражаться и с десятью воинами. Многим дворцовым министрам не нравится, что я превратил жилое помещение в тренировочный зал. Да и пусть катятся в задницы дагулам! Мне нравится засыпать, чувствуя въевшийся в стены запах пота. Нравится вести аскетичный образ жизни. Мне хватит и одной простой кровати! Единственную слабость, которую я себе позволил — это иметь большой длинный стол из кости филя.
Когда-то в этих покоях было такое богатое убранство, что впервые входивший в помещение министр терял дар речи! Стены украшала золотая лепнина; добрую половину покоев занимала сделанная из человеческих костей кровать; в гигантских шкафах блестела в свете жар-камней серебряная посуда; на подоконниках старейшины выращивали рогерсы (правда из-за сквозняков и из-за недостатка тепла цветы умирали за десять-двадцать часов)...
Я пропустил удар, и мастер врезал мне круглым щитом в грудь. Дыхание перехватило, а в глазах забрезжили звезды. Хватая ртом воздух, я повалился на пол.
— Вы сегодня невнимательны, Ваше Святейшество, — сказал мастер. В его злом голосе была суровая ласка.
— Голова... голова забита политическими делами, Гуфран.
Мастер помог подняться. Нахмурившись, он посмотрел мне в глаза:
— Я могу чем-то помочь?
Я замотал головой.
— Нет.
— Если надо кого-нибудь убить, просто скажите.
На мгновение в комнате повисла тишина. А затем я и Гуфран рассмеялись.
— Хватит разговоров! — заявил я и встал в стойку. — Продолжим.
Мастер молча кивнул, отошел в другой конец покоев и... бросил в меня щит. Среагировав молниеносно, я увернулся от деревянного диска. В настоящем бою края горгонионов затачивают, превращая безобидный металлический кругляшок в опасное орудие. Хотя редко кто из воинов Венерандума умирает от брошенного щита. Все-таки на солдатах два доспеха — кольчужный и пластинчатый.
Мастер пошел в атаку. Удары сыпались градом. За несколько секунд мои мечи стали такими тяжелыми, что каждый взмах ими казался чудом. Однако я не стал ждать, когда упаду без сил. Я ударил ногой в щиколотку Гуфрану.
Раздался хруст, напоминавший звук лопающегося сухого корня.
Мастер вскрикнул и упал.
Я тут же отбросил мечи и склонился над учителем. Но тот резким движением приставил лезвие к моему горлу.
— Никогда не жалейте противника! — сказал он. — Я об этом уже тысячу раз говорил.
— Но ты же мой учитель!
— Тем более.
— И что теперь? — решительно спросил я. — Убьете?
Гуфран отбросил меч и сказал:
— Пусть дагул откусит мне яйца, если вы не самый лучший воин во всем Мезармоуте! Ваше высочество, у вас талант тактика и бойца. Вы будете непобедимы в бою. Однако...
— Не бойся говорить мне правду.
Я поднялся и, стесняясь показать усталость, остался стоять. Ноги дрожали от перенапряжения. Крупные капли пота стекали по лицу, жгли глаза. Удары мастера до сих пор болью отзывались в руках. Старая тактика Гуфрана впервые за много месяцев не сработала. Он вился как змея и изматывал меня, однако я все равно нашел его слабое место!
— Ваше Высочество, не подумайте, что я пытаюсь вас оскорбить, — начал мастер, — однако изучение "Деяний" Петро Тертиуса отрицательно повлияло на ваш образ мышления. Поверьте: противник будет хитрить и играть подло лишь бы выжить. Ему все равно кто вы! Если он вознамерился вас убить, то он будет жрать землю ради этого.
Я сглотнул вязкую слюну. Неужели и Гуфран считает меня большим ребенком? Я медленно отвернулся от него, остро ощущая накаляющуюся обстановку. Только сейчас осознал, как быстро бьется сердце. Удары болью отзывались в ребрах.
— Почему ты считаешь, что именно работы Тертиуса повлияли на меня?
— Возможно, я ошибаюсь, Ваше Высочество, но только в этой дрянной книжке говорится о том, что хороший воин не будет добивать раненного врага без необходимости! Это же верх глупости!
— Попридержи язык, — твердо сказал я.
За окном сыпал нескончаемый снег. Если вдуматься, то столько сил уходит на очистку территорий Венерандума! Тысячи золотых талантов в год тратятся на ерунду. Вспыхнула безумная мысль: а что если уйти навсегда в Юменту? Перетащить всех дворцовых министров, министров финансов, военных министров, министров по организации общественных работ, войско с их кудбирионами под землю! Для чего мучиться от холода здесь, в Венерандуме?
— Простите, Ваше Высочество, — сказал Гуфран. — Я не подумал, что говорю.
Я кивнул и бросил:
— Давай продолжим бой. В этот раз я не пощажу тебя!
Глава вторая. Тиберий
Венерандум, улицы города
Тиберий ненавидел новую человеческую оболочку Безымянного Короля. Почему божественная душа не может подавить или уничтожить людскую душу? Сколько он ни убеждал себя, что надо терпеть, однако инфантильность главы Мезармоута злила его. Династическое древо включает в себя вот уже семь оскопленных королевских оболочек, и ни одна не вела себя так по-детски, так глупо!
Частенько Тиберию снился один и тот же сон: Безымянный Король входит в большой зал замка голый. Глаза его горят лихорадочным огнем безумия, из носа текут зеленые сопли, а из места, где когда-то был член, торчит дверная ручка. Старейшины ахают, придворные дамы теряют сознание, а Мартин Марциал, этот потомственный ублюдок и любитель инцеста, хлопает в ладоши и смеется.
Тиберий помотал головой, прогоняя видение. Когда-нибудь его больное сердце не выдержит, и он умрет возле королевского трона.
"Я слишком стар. Пора уходить на покой".
Чтобы хоть как-то прочистить мозги, Тиберий распахнул кожаную маску. Ледяной ветер хлестнул по лицу, в носу защипало, дыхание перехватило. День обещал выйти морозным и богатым на новые трупы палангаев на стене. Впрочем, никому нет никакого дела до простых вояк. Они придут в эту жизнь и уйдут в царство Юзона, а Безымянный Король будет вечно править Мезармоутом.
Тиберий остановился и огляделся, несмотря на мороз. Луна висела высоко в небе, изливая на землю липкий свет. Звезды не уступали ей в яркости: их колкий блеск заглядывал в души тех неудачников, кому не посчастливилось оказаться на улицах Венерандума в такую погоду.
Было смертельно тихо и запредельно скучно.
Тиберий вздохнул полной грудью и ощутил, что ярость спала. Пусть человеческая оболочка Безымянного Короля и дальше чудит. В конце концов, кто он такой, чтобы осуждать бога? Может, Великий придумывает какой-нибудь хитроумный план... Да и что можно сделать с чужой глупостью? Ничего. Время всех рассудит.
