Маленький "Мир"

— Вас понял, Земля. Сколько времени отводите под операцию.

— Пятнадцать минут устроит?

Да ты что там? Охренел, что ли? Ты знаешь, что для этого нужно снять со стены четыре ящика, закрепить их где-нибудь, чтобы они не уплыли и, в конце концов, отыскать эти самые разъемы.

— Нет. Как минимум час.

Техник в ЦУПе тоже начал злиться.

— Да за это время можно два раза на луну слетать! Даю вам на это пол часа, и нечего там сачковать.— Ты то чего бесишься? Прилетел бы да попробовал сам здесь покорячиться.

Уже вторую неделю копаемся в этих трубках, проводах и разъемах, а толку ни хрена. И с каждым днем становиться все труднее. К жаре добавилась еще одна напасть: отказала система воздухоочистки. так что дышим мы теперь углекислым газом с небольшой примесью кислорода. И еще этот конденсат. Все блоки стоят покрытые тонким и ровным слоем влаги. Со школы помню, что мокрые электроприборы, либо не работают, либо бьют током. А они работают, так что прикасаться к ним боязно. А что делать? Работа.

Оно, может, и легче было бы работать, если б американец помогал. Да только Джерри ни в какую не хочет иметь с нами дело. Мы, как проклятые по полночи перебираем станцию по винтику. Иногда поесть некогда. Даже на тренажеры не ходим — экономим кислород. А он, как белый человек, вовремя ложится спать, завтракает и каждый день топает по беговой дорожке. Говорит, что без тренировок будет себя плохо чувствовать. Как будто мы чувствуем себя хорошо. Я вон, вчера влетел в огромную каплю этиленгликоля, теперь боюсь смотреть в зеркало. Глаза горят и явно опухли, а головная боль — это уже нормальное состояние.

— Ребята,— голос техника стал добрее, наверное, кто-то его там осадил,— я понимаю, что тяжело, но надо. Хотя бы, для того чтобы вы там выжили. Удачи вам, и до связи.

— До связи.

Я с облегчением снял наушники. Надо передать командиру инструкции с земли, и я оплыл на то место, где мы сейчас работаем. Люк в модуль "Природа" открыт, и Линенджера отлично видно. Вот везет человеку — спокойно занимается своим делом. Вон, рукой машет.

— Привет, Джерри.— Ого, вот это взгляд! Что это с ним, ножку подвернул на тренировке или этиленгликоля нанюхался?

— Здравствуй, Александр. Как дела с протечкой?— Ух ты! Тебе это, оказывается интересно.

— А ты приплыл бы как-нибудь, да посмотрел, заодно помог бы.

— Прости, я не могу нарушать приказ. У меня приказа помогать вам нет. У меня приказ работать.— Мне кажется или он злится на нас?— Наверное, на земле планируют вашу работу не так как вы. Увидимся, а мне пора работать.

Наезд понят, поплыл обтекать.

— Привет, командир, я что-то пропустил? Джерри на нас злится. С чего бы это?

— А ты, что, не знаешь? Сегодня с утра был сеанс связи с NASA, и Джерри получил четкий приказ отложить работу и помочь нам завтра с разгрузкой "Прогресса". — Василий улыбнулся. — Криков было, на всю станцию. Я вдвое пополнил запас знаний английского мата.

Приятная новость. Может американец хоть немного успокоится.

* * *

Головная боль и тошнота стали за последние две недели моими верными спутницами. Возможно это из-за паров этиленгликоля, но мне все больше кажется, что голова у меня болит из-за американца, а тошнит от вида зеленых трубок системы охлаждения.

Пожар уже давно не снится. Вместо этого снится огромная молекула СО2 с руками и ногами из зеленых трубок. Медленно, небольшими шажками, все время смакуя мой страх и ощущение беспомощности, она подбирается ко мне с явным намерением придушить. И вот когда она добирается до моей шеи и мне становится трудно дышать, я просыпаюсь. Разбитый, не отдохнувший и должный идти и снова созерцать эти трубки. Просматривать их миллиметр за миллиметром.

Этиленгликоль безвкусен и не имеет запаха, его можно обнаружить только глазами. Это должно выглядеть, как капля воды на трубке. А как его определить, если все на станции покрыто конденсатом. Система очистки воздуха не работает, духота стоит, как в русской бане. Вентиляторы уже давно не спасают, гоняют из угла в угол горячий воздух. А на термометр вообще лучше не смотреть, показывать меньше сорока градусов он наотрез отказывается. Влага выступает буквально везде, на стенах, на трубах, да и пот вконец задолбал. Ладно бы его можно было смахнуть, хотя бы с глаз, но у невесомости свои запросы — пот растекается ровным слоем по всему телу.

Приплыл. Обшивка снята, а трубки приветливо зеленеют, приглашая их осмотреть. Как ни странно, но здесь сухо, работать будет немного полегче. Так, маркировочка "VR-27" целая... "VR-28" тоже целая... "VR-29"... целая... Нет, не целая! Вот она красавица. Капля этиленгликоля медленно, но настойчиво выступила из абсолютно целой, гладкой и выкрашенной в ярко зеленый цвет трубки.

Что ж, дорогая моя ОКС "Мир", я пока жив, и я знаю, где ты меня травишь. Через пару часов ты проиграешь и эту битву. Два-Ноль в пользу человека.

Джерри Линенджер

"Прогресс" стал для нас чем-то вроде "скорой помощи", у нас появилась новая установка для очистки воздуха и куча запасных зеленых трубок. Когда я их заменял, мне уже не было так противно на них смотреть. Я чувствовал себя, чуть ли не Наполеоном, въезжающим в Триумфальную арку или Цезарем, едущим на колеснице и волочащим за собой золотую статую Клеопатры. Ремонт прошел отлично, даже без помощи американца. На станции резко похолодало, и в 30-35 мы чувствовали себя, как голые на морозе. Одевались во все, что попадет под руку, я бы с удовольствием надел фуфайку, но ее на станции не оказалось. Однако работать теперь легче, организм потихоньку отвыкает от жары. А от холода легко спастись работой.

Похоже, разгрузка пошла Джерри на пользу. Истерики прекратились. Спорить с нами он перестал. Глядит правда искоса, но молчит. По крайней мере, с командиром не пререкается. На земле даже решили не отменять выход Василия и Джерри в открытый космос.

Ничего, когда нибудь и я там побываю. Хоть ненадолго выберусь из этой капризной железяки. Ну и что, что скафандр намного меньше. Ну и что, что в открытом космосе опаснее, чем на станции. Зато там я не буду каждую секунду ждать очередной подлянки от нашего маленького "Мира".

Но это потом, хотя бы в следующем полете. А сейчас мне остается только сидеть на попе и завидовать своим друзьям. Я подплыл к иллюминатору и стал наблюдать за работой командира и Джерри. В наушниках периодически звучат команды с земли и односложные ответы Василия. Джерри молчит, и я его понимаю. Первый выход — это наверняка огромный шок. Движения Джерри осторожны, он явно в большом напряжении. Только бы он не сорвался. Связь в скафандрах идиотская, когда говорит один космонавт, второго не слышно.

В наушниках раздалась английская речь, это представитель NASA в ЦУПе отдает команду Линенджеру. Короткий ответ. Джерри на грани. Я знаком с ним достаточно, чтобы знать его интонации — сейчас он сорвется.

Еще фраза Линенджера. Еще одна. И тут Джерри понесло не хуже знаменитого Остапа. Истерика — это мягко сказано. Голос его срывается на визг. И, что хуже всего, он не собирается освободить эфир. Вон Василий уже машет ему, мол, дай поговорить.

Хорош трепаться, идиот. Блин, будь я там, я бы ему точно уже врезал.

Видно правду говорят, что мысли передаются на расстоянии. Этот грациозный поворот Василия и красивейший апперкот в шлем американца я запомню надолго. Визги в эфире прекратились и после небольшой паузы пошли рабочие разговоры командира с землей.

Меня охватила волна чувств, с одной стороны жалость, что это сделал не я, а Циблиев, с другой, облегчение и уверенность, что теперь выход пройдет отлично. И, главное, я понял, что мордобой — лучшее средство от истерики, даже в открытом космосе.

* * *

После выхода Джерри совсем перестал с нами общаться. Какие прекрасные дни! Неужели так продлится все три недели, до ухода американца со станции. Три недели спокойствия после бесконечных дрязг и истерик — это блаженство. Мы с Василием даже стали готовить друг другу маленькие розыгрыши к первому апреля. А Джерри, к нашему удовольствию, стал готовиться к отбытию.

Скоро NASA пришлет нового астронавта, надеюсь, он не будет такой же сволочью как его коллега, а мы пока будем работать вдвоем. Ремонтируя станцию, мы безнадежно отстали от графика. И я отправился в рабочий отсек станции.

О-па! А это что такое? Старая электронная панель. Откуда она здесь? Она лежала в модуле "Спектр", я точно помню. Мать твою, это же Линенджер разбирает свои пенаты. Придется отнести ее назад. В "Спектре" Джерри только повернул ко мне свою кучерявую голову и молча проследил, как я картинно положил панель в кучу хлама, лежащую в сторонке.

Настроение упало ниже рабочего. Спасают только чертежи, даже не знаю, что за установку мне надо собрать. В голову лезут только мысли об американце. Как можно быть таким брюзгой. А жить нам вместе здесь еще почти три недели. Нет, я либо сдохну, либо тоже начищу ему лицо.

Ладно, работа не идет, надо сделать перерыв. У меня заныкан сэкономленный тюбик копченой грудинки, можно его оприходовать.

Женщины все-таки правы, еда успокаивает нервы. Вкус копченостей поднял настроение обратно до рабочего. Даже появился интерес к установке, которую я собираю. Надо будет сейчас посмотреть что это. Чертежи и все детали я оставил в рабочем отсеке, полечу, поработаю.

Так, это уже становиться не смешно. Та же самая панель лежит на том же самом месте в рабочем отсеке станции. Ну, он у меня сейчас получит. Я схватил панель и стремительно поплыл к Линенджеру. Он встретил меня тем же взглядом и таким же молчанием. Я бросил панель посреди модуля и медленно подплыл к американцу.

— Это,— я показал на принесенную панель,— будет лежать здесь. И имей в виду, у тебя два модуля, в них можешь делать все, что тебе вздумается, а вся остальная станция — наша! Ты меня понял?

В ответ я буквально услышал ненавидящее меня молчание.

— Надеюсь, что понял. Если такое повторится, то я напомню тебе, как русские приводят в чувства нервных астронавтов.

Джерри так и не сказал мне не единого слова, но в его глазах ясно читалось, что он все понимает и не меньше нас ждет своего возвращения на землю.

* * *

Сейчас станция напоминает колхоз времен сбора картошки: толпа студентов и два-три "мастака". На "Мир" втиснулись десять(!) человек, пять дней назад пристыковали "Атлантис" и народ оттуда повалил так, как будто они там лежали штабелями: пятеро американцев, француз и наша Лена Кондакова. Конечно, приятно поговорить с новыми людьми, но после трех месяцев непрерывного общения втроем... да какой там втроем, я да Василий, это получается двое. А теперь большая и шумная компания утомляет не по-детски. Наверное, так себя чувствует актер после премьеры, или воспитатель после смены в детсаду.

Одна радость — сегодня улетает Джерри. Прибывший ему на смену Майкл Фоэл оказался, в отличие от Линенджера отличным человеком. Его живые карие глаза, шальной чубчик и вечно улыбающееся лицо отлично показывают его характер приветливого веселого парня. Майкл, кстати, мой ровесник, однако не новичок в космосе, в отличие от меня у него за плечами три полета и выход. Надеюсь, мы с ним сработаемся.

Ну, это время покажет. А сейчас звуки фанфар, бой литавр и троекратное "Ура" — идем провожать гостей. И пусть Линенджера с собой забирают.

Прощание на меня всегда навивало чувство нежности, и сейчас не исключение. Не знаю почему, но две минуты назад я был готов прыгать от счастья, что на станции станет меньше народу, теперь же чувствую, какую-то тоску вперемешку с триумфом. Тоска, это понятно, люди все-таки домой улетают, а вот откуда взялось чувство победы, и кого я победил, я не знаю.

Пора. Люк шаттла открыт, и мы с Василием и Фоэлом стоим, глядя на него с некоторой завистью. Посетители по одному подплывают к нам. Кто-то молча обнимается, кто-то много говорит, Лена всех поцеловала. Последним подошел прощаться Джерри. Он горячо обнял Циблиева, Василий так и остался стоять с непонимающим лицом. Потом подплыл и сухо пожал мне руку. Я вспомнил историю с панелью, его взгляд с тех пор не изменился.

Джерри молча повернулся и уплыл в люк "Атлантиса". Я услышал облегченный вздох командира и перекрестился.

А Майкл, видимо заметивший нашу реакцию, спросил:

— Ваша станция испытывает вас не только огнем и ядом, но и скандалами? Расскажешь, что у вас с Джерри произошло?

— Расскажу,— пообещал я, мысленно благодаря Майкла, за то, что он объяснил, откуда во мне чувство победителя.

Прогресс

Месяц без Линенджера мы провели на удивление спокойно. Каждый день я ждал очередной подлости от нашего маленького "Мира", но станция была поразительно спокойна. Перестали сниться кошмары, жизнь вошла в привычное русло, а работа с Фоэлом абсолютно не утомляла. Все пережитое здесь, конечно не забылось, но вспоминал я о тех событиях уже как о прошедших. И только иногда закрадывалась подлая мыслишка, что все происходящее сейчас — затишье перед настоящей бурей.

Вот и сегодня с утра начался обычный рабочий день ничем не отличающийся от остальных недавних дней. Завтра нам предстояло провести очередной эксперимент, и мы всей командой занялись монтажом оборудования.

Василию предстоит вручную состыковать "Прогресс М-34" с "Миром". Командир явно волнуется, подолгу подбирает ключи, иногда путается в какую сторону надо крутить гайку или никак не может попасть по резьбе. Я, как могу, подбадриваю его, а Фоэл, по своему обыкновению, легко подшучивает над всем, что увидит.

С Майклом мы действительно сразу сработались. Во время сеансов связи с землей я часто слышу, что ему приказывают не помогать нам, но он снимает наушники, в полголоса посылает NASA на четыре английские буквы и с радостью помогает нам в ремонте станции. С ним легче и приятнее работать, чем с Джерри, но сегодня даже шутки, на которые Фоэл мастак, не дают обычной разрядки. Наверное, напряжение командира передается всему экипажу.

После работы надо бы его еще как-то приободрить.

— Василий, что с тобой сегодня? Ты так нервничаешь, как будто в первый раз сядешь за штурвал. Успокойся, я же знаю, ты умеешь управлять всем, что летает.

— Знаешь, Саша?— нет, Василий не просто волнуется, он прямо-таки не находит себе места.— Этот эксперимент, который мы будем завтра проводить... он не первый. Три года назад я уже разбил один "Прогресс" и чуть не угробил станцию. Понимаешь, я лично, Циблиев Василий Васильевич, был виноват в той аварии.

— Да. Знаю. Так решили в центре, но...

— Нет, Саш, не надо никаких "но". Я сам знаю, что виноват. И я ужасно волнуюсь, только и всего. Завтра мне предстоит доказать, что я умею управлять всем, что летает... А пока, отправляйся спать. Завтра с утра нам предстоит много работы, и понадобятся крепкие нервы.

Да уж, командиру не позавидуешь. Уж коли он заговорил про нервы, значит они все-таки шалят. Мне завтра тоже надо быть начеку, как бы он не сорвался.

* * *

Час Х. Весь экипаж собрался в рабочем отсеке. Напряжение достигло своего пика. Василий сидит за монитором, на котором уже видно картинку с "Прогресса", и сосредоточенно шевелит рычагом-манипулятором. Связи с землей пока нет, и командир разговаривает с нами.