Черное и черное

Женщины, которых притягивала его отстраненность и необычность, внешность и незаурядные личные качества были в большинстве своем скучными или глупыми, отвратительно порочными или ханжами, слишком ранимыми или обладающими мужеподобным характером, истеричными или нездорово меланхоличными. И женщины лгали. Какой бы ни была их ложь, невинной или намеренной, во благо или во зло, оправданная или нет, не имело значения, они лгали всегда. Ульрих ненавидел ложь, и ненавидел лгать. Если в том была необходимость, он просто искусно избегал прямого ответа.

Погруженный в свои мысли он молча скакал на Громе, смотря в прорезь забрала на бегущую впереди дорогу, не участвуя в шутливой перебранке и подначках отряда. Краем глаза заметив темную фигуру на обочине, он переключил свое внимание снова на дорогу. Фигура не подавала подозрительных признаков, не совершала подозрительных движений. Но, судя по одежде, фигура была простолюдином и должна была поклониться проезжающим мимо нее благородным господам, чего фигура не сделала, чем и привлекла рассеянное внимание Ульриха. Одежда! Ульрих так резко остановил коня, что Гром начал недовольно и зло отфыркиваться и бить копытами. Впереди начали останавливаться озадаченные товарищи. Ульрих крикнул им, чтобы те двигались дальше, собираясь вскоре догнать их. Потом рыцарь развернул лошадь и поехал назад, к фигуре, приготовившись к погоне, если фигура решит обратиться в бегство до того, как он удовлетворит свое любопытство. Та не двинулась с места.

Остановившись напротив нее, Ульрих с всевозрастающим удивлением начал разглядывать человека на обочине. Человек был женщиной. Но, таких женщин он еще почти никогда не встречал. Женщина была невероятно, невозможно красива. За всю свою жизнь, он видел такую только однажды, во сне, но не так странно одетую, если быть точным, во сне он видел ее раздетую. Женщина зачарованно смотрела на Грома. Ульрих самодовольно улыбнулся в шлем. Гром был его гордостью и любовью.

При всем разнообразии пород богатых конюшен Ордена, боевых рыцарских коней можно сравнить с элегантными грациозными иберийцами чистейшей испанской породы, но сочетающими в себе исключительный ум и горячий нрав арабских скакунов одновременно с огромной силой европейских тяжеловозов. Их предназначением было не только нести своего господина, но и бросаться на врагов, помогая ему в бою. Взвившийся на дыбы, этот монстр не только давал хозяину возможность разить мечом нападающих с обеих сторон и вырываться из окружения, но и бил передними ногами неприятельских коней и воинов. Мощные удары копытами были для всех. Гром не только не раз спасал ему жизнь и наводил ужас на противника, Гром понимал его с полуслова, а иногда мог даже действовать самостоятельно, чтобы уберечь свою жизнь и жизнь своего всадника. И никогда не сделал ничего, за что Ульрих мог бы быть им недовольным. Их мысли, их действия были столь гармоничны, что ему иногда казалось, что Гром — его продолжение, что он, Ульрих, и Гром — одно существо, как мистический кентавр.

Пока незнакомка зачарованно разглядывала коня, Ульрих зачарованно разглядывал незнакомку. Она богиня, — подумал он — на свете не бывает таких прекрасных женщин. Девушка была рослой, чуть ниже его, возможно, на полголовы. Сначала он начал изучать наиболее доступные его жадному взгляду обнаженные участки тела. У девушки была бледная, почти белая кожа, удивительного молочного цвета и она казалась такой нежной и мягкой, такой шелковой в бликах солнечных зайчиков, скачущих по ее лицу и шее. Кожа была чудесно-ровной без единого пятна и изъяна, что было совершенно невероятно. Ее, заплетенные в косу волосы, скрепленные внизу странной железной заколкой в виде четырехгранной звезды, были густыми длинными, почти до бедра, гладкими прямыми и блестящими, какого-то странного пепельно-металлического цвета, возможно, их можно было бы назвать серыми в сумерках, но сейчас, при дневном свете они казались серебряными. Ульрих никогда не видел таких волос. Черты ее лица были тонкими и точеными, будто вырезанными из мрамора искусным итальянским скульптором.

Сейчас, когда она смотрела на Грома, с простым искренним не оценивающим восхищением, оно казалось таким вдохновленным, изысканным, неземным, что Ульриху почему-то захотелось в эту минуту стать конем, чтобы она так смотрела на него. Или богом, достойным восхищения богини.

Ее странная сплошная черная одежда, на которой он не увидел швов, от сапог до шеи непрерывно и плотно облегала пропорционально-сложенное тело, очерчивая все достоинства ее прекрасной фигуры. И он залюбовался изысканно-правильной формой ее высокой красивой груди, едва заметными очертаниями живота, казавшегося трогательным на фоне большого широкого пояса на бедрах, скульптурными стройными ногами с икрами танцовщицы, изящность видимой части которых также оттенялась грубоватыми высокими сапогами. С огорчением он подумал, что ее кричаще-развратный наряд все-таки недостаточно неприличный.

При ее высоком росте вряд ли она может двигаться достаточно быстро, — подумал он, — но, ее великолепная фигура выглядела такой гибкой и грациозной, что дышала хищной красотой львицы. Рукава, заканчиваясь на запястьях необычными металлическими широкими браслетами, открывали взору изящные тонкие руки, казавшиеся, почему-то цепкими и сильными, с невероятно красивыми, не очень длинными, розовыми, обрамленными чистыми белыми коронками ногтями. Точеная белая лебединая шея, открывающаяся в лепестках стоячего черного ворота, начала вызывать у него желание. Он заворожено смотрел на пульсирующую голубую жилку возле основания ее шеи, мысленно отмахиваясь от желания спрыгнуть с коня, прижать к себе девушку, чувствовать трепетное тепло ее тела, и начать мягко и нежно целовать эту шею своими губами, вдыхать ее запах, чувствовать биение ее жизни под своим языком. Он хотел ее, он безумно захотел ее сразу, сейчас и прямо здесь. Это желание удивило его.

Ее губы... он перевел взгляд на ее лицо и заметил, что оно теперь кажется совершенно безжизненным. Он не нашел в нем ни удивления, ни испуга, ни почтения, ни презрения, ни высокомерия, ничего. Глаза, смотревшие теперь на него, прямо сквозь шлем, имеющие форму миндаля, с длинными пушистыми серебряными ресницами, коронующими око, ничего не выражали, неподвижные, безразличные, янтарно-желтые, как у волчицы... такой взгляд бывает у убийцы, убившем не одного, не десяток и даже не сотню людей, гораздо больше.

Наконец, Ульрих понял, что бессознательно тревожило его, не давало ему покоя. Он заметил рукояти мечей у нее за плечами, но объяснил себе это тем, что сейчас многие женщины носят с собой оружие, особенно если решаются путешествовать в одиночку, движимые какой-то неизбежной целью, время такое, опасное. Этим же он объяснил ее странную одежду, пусть слишком вызывающую, но напоминающую мужскую. Странная богиня пахла фиалками и полынью, одуряющее пахла еще каким-то собственным прекрасным запахом, и .... она пахла чистотой. Как если бы мылась каждую неделю, или что еще вероятней, но еще хуже — каждый день. Этому уже никак нельзя было придумать невинное объяснение. Незнакомка была не богиней, она была ведьмой. Это было единственное объяснение. Потому что на сумасшедшую она похожа не была.

Со стыдливой и злой иронией, он поймал за хвост мелькнувшую мысль, что, возможно, не стоило отпускать товарищей, — До чего ты докатился, Ульрих, — подумал он в ответ этой мысли, — это всего лишь женщина и пока что она тут одна. Моментально стряхнув в себя состояние ленивой расслабленности и очарованности, рыцарь спокойно спрыгнул с лошади, неуловимым, естественным движением сжав рукоять меча, чтобы мгновенно обнажить его при необходимости. Оказавшись на земле, он задал свой вопрос:

— Кто ты?

Эпизод 3.

Обитатель рая.

Сначала Эрта почувствовала любопытство всадника, потом заинтересованность незнакомца ею, он принялся рассматривать и изучать ее цепким внимательным взглядом с головы до ног. Ей не нужно было видеть его лицо, чтобы знать это. Его меняющиеся, ничем не приглушаемые, чувства накатывали на нее как океанские волны. Его взгляд буквально раздевал ее, что вызвало в ней ощущение невольной брезгливости. Такие взгляды в слаборазвитых звездных системах она ощущала на себе довольно часто. На более развитых планетах цивилизованных систем такое впечатление на их обитателей она производила гораздо реже, поскольку ее внешние данные среди них были менее чем посредственными. Потому что она никогда не придавала им особо важного значения. Ей это было не нужно. Она не была светской гражданкой, которые ежедневно генетически совершенствовали свою внешность до апогея шедевральной красоты. У нее не было настолько свободного времени на строительство идеальной личной жизни, чтобы совершенствовать это неотразимое женское оружие.

Для ее жизни гораздо более важным было идеальное совершенствование боевых навыков и оружия неженского. Среди мужской части Корпуса Убийц бешеного успеха она не имела. Но, ей было вполне достаточно тех спокойных, не обязывающих, не привязывающих отношений которые у нее случайно складывались с кем-то из ее товарищей. Последним был Дел. Холодный, жесткий, опасный, надежный, нежный, его холодность не знобила ее, скорее даже укрывала от холода и пустоты ее профессионального мира. Что-то на миг до боли сжало ее сердце, когда она вспомнила его смерть. Она с любовью погладила своими чувствами мысль о Деле и отпустила ее из своего сердца, как белую птицу. Спасибо тебе за все, лети в рай, — подумала она ей вслед, — лети, здесь тепло, теперь и ты можешь расслабиться и быть счастливым.

Ее восприятие вернулось к всаднику. Его чувства опять изменились, они стали какими-то странными, узнающими, почти сверхъестественно возвышающими. Эрту они удивили. Такие чувства были несвойственны дикарям, за которого она вначале приняла незнакомца. Он обожествлял ее, но не так как обожествляют мифических богов. Как-то иначе, не понятно, обескураживающе. Девушка непроизвольно перевела взгляд в направлении местонахождения его глаз. Затем он испытал вожделение но, не успела Эрта испытать раздражение, как его чувства сменились огорчением, таким, как будто его жестоко обманули, досадой, мимолетным опасением, презрением, и холодом. Она ничего не понимала. Она не двигалась с момента появления всадников, даже не шевелилась. И не могла понять динамику происходящих в незнакомце прыжков шкалы чувств, — чем она его разозлила? Его эмпатические волны не вязались с психосхемами обитателей систем Живого Содружества, которые они изучали в Корпусе.

Она почувствовала, как всадник избавился от всех предыдущих ощущений, сменив их новым, и приняла легкий сигнал тревоги, подаваемый ее инстинктами телу. Также не шевелясь, она напрягла мышцы для возможного боя. Всадник спрыгнул с лошади, попытавшись тщательно скрыть движение руки, которая твердо легла на рукоять оружия, похожего на ее мечи. Оказавшись на земле, он вопросительно обратился к ней:

— ??? ??

Его слов, она естественно не понимала, но его волна точно сказала ей, что он хочет знать. Ему требовался ответ. Удовлетворяющий его ответ девушка пока дать ему не могла. Беспомощно улыбнувшись, и приложив руку к груди, она как можно миролюбивей ответила:

— Эрта, убийца.

Девушка почувствовала легкое разочарование, понимание и досаду незнакомца, его тревога и недоверие не возрастали, однако, и не угасали. Ему не понравился ее ответ, но он воспринял его спокойно. Она не ошиблась, решив, что он принял ее за представителя иного народа его мира. Потому что, он тут же задал еще несколько вопросов:

— ??? ??? ??? ??? ??? ??? ???

По шкале колебаний его ощущений, она поняла, что он задает один и тот же вопрос, но на четырех разных языках. Она грустно покачала головой и ответила ему повторением его вопроса, который он произнес впервые. Это было одним из неудобств ее профессии. В убийцах нуждались всегда и везде. Случалось и такое, что бойцов Корпуса могли мгновенно снять с места дислокации и без подготовки перебросить куда угодно, и часто, при экстренном перебросе, не оставалось возможности ни вживить нейропереводчики, ни использовать фармакологические, ни прослушать курсы симбиотической памяти. Но, иметь постоянные лингверы убийцы не могли, в их организмах не было места ничему лишнему, чтобы на них не отразилось ни малейшей помехи боевым качествам. Поэтому, ученые просто предельно усовершенствовали их память, а далее убийцам приходилось действовать по старинке — учиться у местного населения, сопоставляя эмпатические реакции с незнакомыми словами и запоминая значения. Иногда на изучение языка уходила неделя, иногда месяцы, все зависело от охвата сфер общения с местными. Но, в течение недели, они уже могли нормально взаимодействовать с ранее незнакомыми народами планет назначений.

Она повторила вопрос почти без акцента:

— Кто ты?

И почувствовала удивление и раздражение незнакомца, тревога повысилась, но не намного, сильной агрессии она все еще в нем не вызывала.

Он ответил:

— ??? ????? ??????????

Она поняла, что он хочет знать понимает ли она его. Секунду подумав, она сказала, отрицательно покачав головой:

— Я не понимаю твоих слов.

Опять сдержанное раздражение, другие эмоции без изменений. Новый вопрос:

— ??? ???? ???????

"Моя родина", она назвала систему ее рождения, у убийц не было родины как таковой:

— Туманность NGC 6543, "Кошачий глаз" .

Его досада.

Наконец, он догадался... и произнес:

— ??????? ??? ???????

"Повтори мой вопрос" — перевело восприятие Эрты. И повторила:

— Кто ты?

Живой торжественно произнес:

— ?????? ??? ??? ????????? ??????? ???????? ????? ??????????? ? ?????!

Даже профессиональная сдержанность Эрты не смогла противостоять ее удивлению. Она никогда не слышала настолько длинных имен. Видимо, удивление отразилось не только внутри ее, но и снаружи. Незнакомец не понял, что ее так удивило, но ее удивление вызвало в нем усмешку, уровень тревоги падал.

Девушка решила воспользоваться представившейся возможностью. Она плавно передвинулась к лошади, тут же с огорчением заметив, что тревожность и недоверие живого снова побежали вверх. Он напрягся и также плавно стал поворачиваться всем телом так, чтобы оказаться к ней лицом, следуя за ее движениями. Он все еще был готов атаковать, если что-то в ее поведении внушит ему достаточные опасения, а значит, она рисковала его убить. Убивать этого живого ей не хотелось, он показался ей довольно образованным для своего мира и нужен был ей для дальнейшего изучения языка. К тому же, очевидно, что знал он их четыре. Она рисковала, но решила не отступать. Приблизившись к лошади, она чуть склонила голову, посмотрела ей в глаза, и спросила:

— Кто ты?

Почувствовав растерянность, удивление, облегчение, огорчение, а затем добрую насмешку человекоподобного, она вопросительно посмотрела на него, затем снова на лошадь, и повторила вопрос. Его хозяин ответил с легкими признаками дружелюбия и каким-то участливым оттенком того, что он считает Эрту больной: