Adorable Yulie (Очаровательная Юлия)

   И еще один — громкий,

   Мне рука его — враг кровный.

   Я ищу тебя в лицах поздних,

   Чтобы в звездах взгляд выжил

   Мне листва шелестит — в полдень,

   Ожидание — и ты ближе...

Муж был старше ее на целых пятнадцать лет, но по-прежнему был строен и статен и выглядел значительно моложе своих лет, и Юлия не чувствовала себя рядом с ним неу-ютно или дискомфортно, а в паре вместе они смотрелись просто великолепно. Разница в возрасте не ощущалась внешне никак. Разница была внутри них, она была скорее психо-логическая, душевная, и она, эта разница, сквозила в безжизненном, потухшем взгляде Николая и его безвольно опущенных плечах. Он сильно сдал за последние годы, ее Нико-лай. Даже не сдал, а просто как-то сник, съежился, а, может, и — сломался в те памятные годы середины девяностых, когда все вокруг валилось, рушилось и крушилось, а на вооруженные силы страны, особенно на ее офицерский корпус, пошла такая волна негати-ва и чернухи, что выдержать все это без последствий было очень и очень сложно. Именно тогда он запаниковал, махнул на все рукой и уволился из армии.

Выручила его тогда Юлия. Она немного подсуетилась, прочесала свои связи и зна-комства в городе, и пристроила его на работу в одну из каких-то брокерских контор тор-говым менеджером.

Вписался в коллектив он быстро, освоился со своими новыми обязанностями тоже легко, но своим в фирме не стал, держался особняком, на расстоянии и работал вяло, пус-то, равнодушно, без огня и задора, словно бы отрабатывал какую-то тяжкую для себя по-винность или просто отбывал положенное время.

Свою "нерастрачиваемую" энергию он переложил на домашние дела. Здесь он все делал легко и даже с нескрываемым удовольствием: и готовил, и убирал, и даже стирал. Юлию по— началу возмутило это неожиданное вторжение в святую святых ее женских ин-тересов, но потом, поразмыслив, она поняла, что именно здесь-то ей лучше помолчать, ус-тупить и отойти в сторону, чтобы не мешать вновь складывающимся у них семейным от-ношениям. Иначе может произойти непоправимое. А потому — пусть все идет, как идет, своим чередом, пусть муж занимается семейными делами, раз ему это сейчас нравится и доставляет удовольствие, приносит хоть какое-то удовлетворение. Хоть здесь— да зацепил-ся. А раз зацепился — значит, устоял, выжил Хорошо еще -не запил, не покатился вниз. Как многие его друзья и товарищи.

Хотя был на грани, был. Несколько раз приходил вечерами домой пьянее пьяного, чуть ли не на бровях. Юлия не ругалась, не выступала, а молча укладывала его спать. А потом сидела на кухне, слушала его тяжелый, на всю квартиру пьяный храп и плакала го-рючими слезами. Ей всерьез казалось, что жизнь ее кончилась, что все хорошее у нее оста-лось где-то позади, а впереди — сплошной мрак и черная неизвестность. Вот тогда-то и появились в ее взбудораженной голове вдруг эти страшные строки.

   Смотри Россия и — р-реви!

   Напрасно взор не отворачивай

   От совести, что у стены

   С рукой протянутой склоняется.

   Она же ставит нам кресты —

   Хотя сама стоит у стенки!

   Смотри Россия и — р-реви,

   Дуй на ободраны коленки!

   Сдери же поволоку с глаз,

   Не ройся мелочно в карманах,

   Она тебя не просит дать,

   Но молит взять, что там лежало...   

   Смотри Россия и — р-реви!

Строчки настолько поразили Юлию, что она схватила лежащий на столе клочок какой-то оберточной бумаги и торопливо карандашом записала их. Затем прочитала несколько раз и ужаснусь только что содеянному. Боже, что она натворила?! Зачем такие стихи?! Кому они нужны?! Потом решительно смяла бумагу в руке и выбросила в мусорное ведро. Все! Хватит! Такое стихоплетство до добра не доведет. Пора кончать со всем этим. Не писала столько лет стихи — нечего и начинать...Слишком опасно! Слишком...

В разгар их торжественного ужина зазвонил телефон. Юлия взяла трубку. Звонил ее ста-рый знакомый, директор недавно появившегося в городе новомодного учебного заведения

под жутко мудреным и не слишком понятным названием: "Колледж управления и новых технологий", Арефьев Сергей Викторович.

 — Добрый вечер, Юленька! — раздался в трубке хорошо знакомый, очень характер—

очень, томно-бархатистый голос Сергея. Он был лет на пять моложе Юлии, чертовски са-молюбиивый, честолюбивый и очень энергичный руководитель, активно делающий себе карьеру и не особенно считавшийся с дозволенностью используемых для того средств и методов. Он был неравнодушен к Юлии, даже в лице менялся в ее присутствии, но шагов к сближению почему-то не предпринимал и лишнего себе не позволял. Он называл Юлию " Meine Adorable Yulie", причем, произносил эту фразу ласково, с мягким придыханием, слегка прищуривая свои круглые, навыкат, светлые, почти водянистые глаза и облизывая тонкие губы узким влажным языком.

Юлия покопалась в словарях и нашла перевод слова "Adorable". Оно означало — великолепный, восхитительный. С французского. А слово "Meine" — моя, но уже с немец-кого! Что ж, не так уж плохо и придумано: "Моя восхитительная или моя великолепная Юлия"! Звучит, и даже очень! Пусть даже и на смеси "армянского с нижегородским" язы-ках. Все рано приятно! Тем более, что никто ведь, кроме нее, истины не знает...

Нельзя сказать, что Юлии все это не нравилось. Наоборот, и нравилось, и льстило, и даже волновало. Не слишком, правда. Но все же что-то было. И она чисто по-женски иногда позволяла себе немного попользоваться этим его расположением к своей персоне. Но только так...по мелочам. Серьезного себе ничего не позволяла. Черту дозволенности тоже не переходила. Тоже играла, но только — на расстоянии. Пока, во всяком случае...

— Я тебе не помешал? — продолжал Сергей все с той же задушевно располагающей интонацией, — Но все равно уже. И я буду краток, чтобы не отвлекать тебя надолго от тво-их вечерних дел. Договорились?

   — Договорились, — рассмеялась Юлия, — мы с Николаем просто-напросто ужина—

ем. Вдвоем...Но при свечах...

  — Тогда позвольте пожелать от меня Вам самого преприятного аппетита, — тоже

рассмеялся Сергей, — И небольшую толику зависти. При свечах — это, конечно, нечто! А у меня к тебе предложение, точнее, приглашение. Я тебя приглашаю завтра ко мне на обед. К двенадцати часам. Прямо в кабинете и отобедаем. Никто нам не помешает. А чтобы раз-говор шел — я приготовил для тебя бутылочку сухого "Мартини".. Твоего—    любимого. Пойдет?

  — Пойдет, — сказала Юлия. От выпитого вина у нее слегка кружилась голова. Нас—

настроение было великолепное, — А на какую. тему разговор?

  — У меня к тебе, Юля, деловое предложение. Но это разговор не по телефону, — го—

лос Сергея неожиданно посерьезнел, стал начальственно строгим, — Вот завтра за обедом, не торопясь, все и обсудим. Договорились, так?

— Так, Сережа, так, — ответила Юлия, не особенно, правда вслушиваясь в его сло—

ва, — Только ты завтра позвони мне на всякий случай утром на работу, чтобы я соориен-тировалась и спланировала нашу встречу. А то вдруг забуду. Ночи ведь сейчас длинные.

Они попрощались и Юлия вернулась к столу. Она налила себе целый фужер "Мур-фатляра" и не спеша, мелкими глотками, смакуя, выпила.

— К чему этот звонок? Что Арефьев задумал? Ведь он ничего просто так не дела—

ет. Все с каким-нибудь дальним прицелом...

Арефьев был человеком мэрии, образование имел высшее, правда. не слишком понятно какое, но вроде бы гуманитарное. Занимался он всем тем, что поручало ему на-чальство, В делах был энергичен, напорист, изобретателен и целеустремлен, всегда шел до конца. Умел быть нужным начальству, знал, где поддержать, где подтолкнуть, когда по-хвалить, когда поругать. Начальство его ценило, и он всегда считался надежным и пер-спективным руководителем. Не важно чего, но только — руководителем.

Когда его назначили директором колледжа, то первое, что он сделал, сев в ру-ководящее кресло — перекроил свой кабинет по самому наимоднейшему дизайну. Кабинет стал двухкомнатным: одна, большая комната — рабочая, вторая, меньшая — для отдыха. В городе и самом колледже шутили — "интим-комната" директора. Здесь стоял громадный итальянский двухкамерный холодильник, бар с набором разнообразнейших напитков, сов-ременный музыкальный центр, японский телевизор с большим плоским экраном и мощн-ой видеоаппаратурой, три мягких кресла около низкого столика с овальной, матового сте-кла, столешницей, шикарный диван с откидной спинкой, покрытой бархатным покрыва-лом и мебельная стенка из нескольких шкафов светлого, под орех цвета. В комнате была еще одна дверь, скрытая за шкафом. Она вела в отдельный, директорский туалет. Туалет был отделан индийской плиткой с эротическими рисунками и имел громадную двухметро-вую ванну с позолоченными двусторонними рукоятями по бокам . И хотя директором колледжа являлся мужчина, и туалет делался, естественно, для него и под него, в туа-лете помимо унитаза стоял еще и биде.

Как говорится — на все случаи жизни. Нельзя ведь запретить жить красиво, если в твоих руках все: и власть, и финансы, и безудержная фантазия, а контроля над тобой — никакого. Только Бог, да совесть, да, может быть, еще — собственная жена. И все! Больше никого. Разве — утерпишь! Не ты — первый, но не ты и — последний. Так оно было, так — есть, так оно и будет. Так все "нынешние" хозяева сейчас живут. Те самые. кого называют — "новыми"...

Юлия подошла к мужу, посмотрела ему в глаза и тихо сказала:

 — — Давай потанцуем...

Они танцевали медленно, не под музыку. Юлия положила голову на плечо мужа и плотно обняла его мускулистое, крепкое, без следов рыхлости тело. Она слышала тороп-ливый стук его сердца и с наслаждением вдыхала этот терпкий, знакомый до головокру-жения, волнующий запах зрелого мужчины, ее мужчины, и просто напросто — блаженст-вовала. В этом мире сейчас было только два человека, он и она, мужчина и женщина, ко-торые были нужны друг другу, любили друг друга или думали, что любили. Да и какая в этом разница, если они были рядом, если они были счастливы и время перестало для них существовать. Оно остановилось. Потому что им было хорошо. И не было на свете силы, которая могла бы им сейчас помешать.

А потом они убрались и легли спать. и долго любили друг друга, любили, как в мо-лодости, страстно, ненасытно, неутомимо и изобретательно. Они так и заснули в объятиях друг друга, как в молодости, не в силах оторваться друг от друга, словно все это было с ними в последний раз, словно они прощались друг с другом. А может и действительно — прощались. Кто знает? Кто знает?

Ночью Юлия проснулась. Как будто ее кто-то окликнул или толкнул. Она высво-бодилась из переплетения рук обнимавшего ее мужа и перевернулась на спину. Было очень тихо.

Слышно было лишь легкое похрапывания лежавшего рядом мужа и больше ничего. Спать не хотелось. Она чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Лежать тоже больше не хотелось Она встала, прошла на кухню, закрыла за собой дверь и включила свет. Налила стакан минералки, выпила, села на стул, задумалась. На часах стояло четыре часа ночи. Так называемый "Час Быка". Время властвования черных сил на земле, сил зла и ненавис-ти. Юлия взяла с полки пачку сигарет, чиркнула спичкой, закурила. Курила она редко, чаше всего после выпивки или за компанию. Муж сам не курил и не любил видеть ее с си-гаретой. И она при нем старалась не баловаться сигаретами. А вчера, за праздничным ужином она о сигаретах даже и не вспоминала. Ей и так было хорошо. А сейчас что — пло-хо, раз она закурила?! Да нет, все нормально. Только вот сна нет ни в одном глазу. А вре-мя то еще "детское" — спать, да спать только...А ей вот не спиться...Почему? Почему? Все вроде нормально вокруг, а ночь с мужем был а просто "обалденной". Редко когда такие бывают. Надо бы радоваться, а у нее на душе смутно-смутно, словно кошки скребут. Ме-.шает что-то полноте ощущений... Свербит изнутри, как зуб больной...Не дает покоя. Мнда-а-а...Вздохнешь и — ничего не скажешь...

Она глубоко затянулась и выпустила изо рта длинную, густую струю дыма. Дым.

повис над столом тонкой полупрозрачной кисеей и, медленно кружась, начал подниматься к плафону горящей под потолком лампочки.

А тут еще Арефьев со своим загадочным звонком... Чего ему надо?...Хотя понятно, чего...Неужто решился осмелеть?! Ну и ну-у! Дозрел, значит, мужик...Дозрел...А тебе-то теперь как быть, а, Юленька?...Пикантненькаяя у тебя получается ситуация...Очень и

очень даже... пикантненькая

Юлия рассмеялась, встала и подошла к окну в лоджию. Лоджии в их доме проходи-ли через всю квартиру, захватывая простенки и большой комнаты, и самой кухни. Двери были и там, и там. Не сказать, что удобно, но и неудобств особых тоже не было. Привык-ли быстро и не особенно обращали внимание на необычность планировки квартиры.

За окном лоджии была сплошная темь. Юлия постояла в задумчивости, потом по-вернулась и вышла в прихожую. Здесь она раскрыла шкаф, сняла с вешалки дубленку, на-дела ее прямо на ночную пижаму и накинула на голову пуховой платок. Вернулась на кухню, выключила свет, открыла дверь в лоджию и вышла наружу. Лоджия у них была застеклена. Юлия открыла окно и, облокотившись о подоконник, выглянула на улицу.

Стояла поздняя осень. И ночь была темная-претемная. Как бездна самой преиспод-ней, неожиданно раскрывшейся вдруг перед окном. Ни огонька, ни звука. Темнота окуты-вала улицы города плотной, вязкой, чуть ли не осязаемой физически пеленой, скапливаясь на кон— турах зданий, деревьев, кустов, заборов, превращая их в бесформенные сгустки неправдоподобно черных пятен, словно бы источающих из себя черноту. Невольно каза-лось, что все пространство вокруг чем-то заполнено, и стоит протянуть руку — пальцы ощутят холодное и липкое. И с внезапным страхом замечаешь, что вокруг ничего нет. Пустота. Странная, пугающая. И тишина. Мертвая, гнетущая, неестественная. Как пре-достережение, как предчувствие чего-то неожиданного. Редкие огоньки тусклых уличных фонарей не развеивали тягостного ощущения, а, наоборот, еще более усиливали его, до-бавляя чувство тревоги и настороженности.

Юлия бездумно глядела в ночь. Хотя нельзя сказать, чтобы так уж бездумно. Од-на мысль постоянно вертелась в голове. Даже не мысль, а бледная тень этой самой мысли, мыслишки, скорее всего. И вертелась как-то вяло, медленно, лениво, нехотя что ли или нерешительно, то уходя, то возвращаясь назад. Словно бы извиняясь за свою назойли-вость и за некоторую свою "крамольность".

Мысль эта была о звонке Арефьева и своем отношении к предстоящей с ним встрече. То, что Арефьев решиться на попытку овладеть ею — сомнений не вызывало. Но и возмущения или хотя бы какого-нибудь протеста, морального там или этического — не вы-зывало тоже

И это неожиданное открытие одновременно и удивляло ее, и не удивляло. Как будто внутренне для себя она этот вопрос давно уже решила и только лишь ждала момен-та для его осуществления. И решила однозначно. И это однозначное означало самое эле-ментарное — да! И ничего иного. Но почему — да?! Что, Арефьев ей нравится? Да нет , ни-чего особенного она к нему не испытывала. Легкая симпатия — это, пожалуй, есть. Что-ни-будь еще, по существенней — вряд ли! Но, во всяком случае, антипатии, неприязни к не-му у нее — нет. А это уже — кое что, это уже — не мало! Но не мало для чего?! Пожалуй, только для одного — для секса. И ничего для другого Так что же получается ? А получается то, что она, в общем-то согласна или, скажем так — не слишком уж и против, если, конеч-но, будет попытка. А то, что попытка будет — сомнений никаких. Значит, вывод напраши-вается однозначный — ей понадобился любовник, так называемый "бой френд", молодой, энергичный и даже почти симпатичный современный, деловой человек Зачем? Для чего? Ей что, мужа не хватает? С ним-то теперь — как?! Ведь он, как ни крути, — ее первая и большая когда-то любовь...Вот именно, когда-то.. А сейчас тогда он для нее — кто? Кто?!