Щупальщики

Спасало одно — поездка на вещевой рынок. Поэтому не стоило откладывать — поеду завтра же, в четверг, после обеда, перед собранием. Так, чтобы вернуть платье на следующий день и чтобы к субботе его уже кто-нибудь купил.

"С этими Сверчковыми, Гришей и Машей, вечно одна и та же эпопея!", — возмущалась Валя, заправляя постель.

Сверчковы позвонили утром, ни свет, ни заря, и сказали: приезжайте к нам на дачу на шашлыки. И не мешкайте! Вперед — прыжками! Продукты портятся!

И Юра хорош гусь! Пошел на чужом поводу — сразу согласился! Она-то, Валя, хотела сегодня в субботу, немного полениться, понежиться подольше в постели, а потом потихоньку, не спеша, взяться за домашние дела. Вон сколько их скопилось за неделю. Прибрать, постирать, пропылесосить ковры и мягкую мебель. Да, еще сварить суп. Ан нет, надо тащиться за город! К черту на куличики!

Она выглянула в окно: Юра, ее неутомимый муж, уже подогнал к подъезду машину — старого, испытанного коня — и старательно протирает ветровые стекла. Стало быть, ей необходимо было поторопиться.

Но Вале-то и одеть для визита к Сверчковым было нечего. Дожила, называется, почти до тридцати лет и никакого достатка. Как у церковной мыши... Ну, если разве желтый сарафанчик, что отхватила вчера на вещевом рынке. Пошла посмотреть занавески на кухню, а вернулась с нечаянной покупкой. Веселая продавщица-толстушка отдавала его едва ли не задаром. Почему бы не воспользоваться случаем?

Точно, она наденет желтый сарафанчик. Как раз по погоде. Да и Маша его еще не видела.

Они немного отъехали на машине от дома, и Валю замутило. Заскакало перед глазами, застучало в висках, на лбу выступила обильная испарина. Вдобавок появилось гадостное ощущение, будто под платьем кто-то ощупывает все ее тело. Брр, как неприятно! Скорее всего — укачало. И не мудрено, на улице немыслимая жара — плавился асфальт — а автомобиль у них отечественный и, само собой, без кондиционера. А тут еще постоянные пробки на дорогах, с их плотным маревом от выхлопных газов. Любому может стать плохо.

Но Юре о своем самочувствии она не обмолвилась ни словом. Не следовало его отвлекать — он же был за рулем. Угодишь в аварию — совсем не обрадуешься.

Дачку, конечно, Сверчковы имели — шик и блеск. Двухэтажный кирпичный особнячок с башенками и другими архитектурными прибамбасами. На необъятном участке судетские рябины и голубые ели, черемухи Мака с золотисто-бронзовой корой и низкорослые горные сосны. Фонари, беседки, альпийские лужайки, деревянные гномики, незатейливый теннисный корт... М-да, но, как справедливо говорит Гриша: домик вести — не задом трясти.

Кто бы мог подумать, что Сверчковы так неслыханно разбогатеют. Но Валя им не завидовала. Попался людям по жизни выигрышный лотерейный билет. Но это пока, на сегодняшний день. А вот кому что выпадет завтра — покрыто мраком.

Дразнящий запах шашлыка разносился далеко по округе. Гриша, в цветастых шортах и бейсболке, возился возле мангала, и лишь приветливо махнул рукой. Железные ворота открыла изнуренная солнцем и сухим красным вином Маша.

— Молодцы, ребята. Успели тютелька в тютельку, — похвалила она, поочередно их целуя.

— Духота прямо африканская. Танзания, а мы натуральные негры на кокосовой плантации, — пожаловалась Валя, размещаясь на шезлонге под густым раскидистым деревом.

"Пустяки, — успокаивала она себя. — На чистом воздухе, в тени мне будет лучше".

Между тем Гриша, что-то тихо напевая, разливал по рюмкам коньяк — естественно, французский и безумно дорогой.

Валя с содроганием отказалась.

— Ага, не настаиваю. Я тот сверчок, который знает свой шесток. Но вот мой шашлык ты обязана попробовать. Похмелье придет — отшутишься; голодное доймет — окочуришься, — сказал Гриша и ловко сунул ей в руки шампур.

А Маша протянула кетчуп и заметила:

— Ешь больше — проживешь дольше.

Валя рассеянно улыбнулась и, подавляя тошноту, принялась снимать зубами с шампура кусочек баранины. Неожиданно он соскользнул и запрыгал-заскакал по ее сарафанчику, оставляя на нем жирные пятна. Настроение Вали испортилось окончательно. Она была готова расплакаться. Что же это творится? Мало того, что у нее отвратительное самочувствие, а тут еще — здрасьте — несмываемые пятна на одежде. Впору вешаться!

Маша решительно взяла ее под локоть и повела в дом. В просторной спальне на втором этаже разложила на кровати несколько платьев в фабричной упаковке и заявила:

— Выбирай и переодевайся сию же секунду. Иначе я на тебя обижусь. Я не шучу.

— Может, не стоит?

— Стоит, стоит.

Валя не стала больше отказываться, и взяла первое попавшееся платье розового цвета.

Затем они возвратились к мужчинам, и Маша швырнула ее скомканный сарафанчик в мангал на тлеющие угли.

— И всех-то дел, — усмехнулась она.

— Туда ему и дорога, — хмыкнул Гриша.

— Верно, меньше барахла, — согласился Юра.

— Жил-был царь Тофута — и сказка вся тута, — в присущей ему манере добавил Гриша.

Желтый сарафанчик с рынка съежился, зашипел и неохотно задымил.

На изумление быстро Валя почувствовала облегчение. Словно кто-то неведомый выпустил ее из своих цепких и мохнатых объятий. Освободил от своей омерзительной близости. Вероятно, все-таки помог задувший свежий ветерок и тень раскидистого дерева.

А день выдался восхитительный!

Вздохнув полной грудь, Валя с проснувшимся аппетитом принялась за шашлык. И даже позволила себе выпить рюмку-вторую коньяка.

Немного погодя они всей компанией отправились купаться на маленькую речушку, протекавшую недалеко от границы участка Сверчковых.

— Эдуард Иванович Пятко. Я правильно ставлю ударение?

— Да, — кивнул я.

-Я внимательно прочитал историю вашей болезни, — постучал указательным пальцем по пухлой папке врач. Это был неопрятный рыжеволосый тип, с длинным крючковатым носом, одетый в мятый белый халат, на котором не хватало верхней пуговицы.

— Спасибо.

— На чтение я потратил в общей сложности пять часов. — Врач, несомненно, был из категории тех, кто до фанатизма предан своей профессии и "горел" на работе.

— Неужели?

— Вот именно, пять часов. Значит, по вашему мнению, вы — платье?

— Как вам пришло такое в голову? Что за глупость? — возмутился я. — Просто платье или, скажем, сарафан — это как бы неотъемлемая часть меня самого.

— И платье или сарафан — женские?

— Если позволите, да. К тому же мужских сарафанов не бывает.

— Между прочим, мое имя Павел Егорович. Окажите любезность, запомните.

— Без труда, Пал Егорыч.

— Нет, Павел Егорович, — строго поправил врач и пригрозил мне шариковой ручкой. — Не проглатывайте звуки, больной.

— Я их не проглатываю, а пропускаю.

— Ладно, не суть важно, что вы с ними делаете. Я продолжаю. По вашему мнению, вы можете одновременно находиться сразу в двух местах? Не так ли? Поясните.

— Не понимаю, что вас тут шокирует?

— Но это же противоречит здравому смыслу. Разве вы сами этого не замечаете?

— По-моему, ничего здравому смыслу не противоречит, — ответил я, саркастически подняв бровь. — Например, тот, кто выступает по телевизору, находится сразу во множестве мест.

— Неубедительно, Эдуард Иванович. Это из сферы техники. Называется, телекоммуникация.

— А Бог? Он же тоже повсюду.

— Вы мните себя Богом?

— Господь с вами.

— Что ж, уже отрадно. Да, но вот платье или сарафан?.. У вас, милейший, налицо классическая картина шизофренического раздвоения личности, — заключил он и принялся быстро строчить ручкой в моей истории болезни.

— Меня успокаивает, что хоть не растроение личности, — усмехнулся я. — Зато я тихий, уравновешенный и социально неопасный человек.

— Спасибо и на том.

— Пожалуйста.

— Из чего закономерно вытекает, что подлечиться у нас вам никак не помешает.

— Разумеется, — кивнул я и оглядел его кабинет. Стены кабинета были окрашены в блеклый голубенький цвет, потолок покрывала паутина крупных и мелких трещин, на подоконнике стояли заморенные растения в консервных банках. Книжный шкаф был на одну половину заполнен дешевыми брошюрами, на вторую — различным хламом. М-да, мало средств у нас выделяется на медицину. Просто стыд и позор! Наше правительство совсем не заботится о здоровье нации! Ведет откровенно антинародную политику.

Впрочем, лучше было вообще не попадать в подобного рода заведения. Но куда деваться? В этой психиатрической клинике я оказался после ожогового центра, когда там выяснили, где на учете я имею счастье состоять.

— Подлечусь, и с великой радостью. Отдохну, почитаю книги, попью ваши чудесные микстуры и таблетки. Но, скажите, если бы платье не было частью меня, то откуда тогда на моем теле появились ожоги? — задал я каверзный вопрос.

— В нашей практике иногда встречаются больные с необычайно богатой фантазией и обостренным воображением.

— Не увиливайте от ответа! — закипел я.

— Это мое право! Не вам мне указывать! Хочу, увиливаю — хочу, не увиливаю! — грохнул ладонью по столу врач. — Я призван оказать вам медицинскую помощь, а не заниматься пустыми разговорами. Не отвлекайтесь!.. Итак, продолжим, в истории вашей болезни написано, что шесть лет назад вас доставили к нам в невменяемом состоянии и с рваной раной в области плеча.

— Добавлю, что с раной весьма кровоточащей, — поморщившись, вспомнил я. — Произошел совершенно жуткий и нелепый случай. Мое платье зацепилось в дверях трамвая.

— Вы ездите на трамвае?

— Нечасто.

— И на какой остановке?

— Я не помню, забыл. Это важно?

— Не очень. Значит, вас защемило в трамвае дверьми на какой-то остановке, — задумчиво произнес врач, покусывая кончик ручки.

— Да нет, не меня зацепило, а мое платье, — поправил я.

— Что ж, любопытно. Однако я по-прежнему склоняюсь к мысли, что виной всему ваше гипертрофированное воображение. Более того, я в этом убежден. Хотя, признаться, допускаю, что одежда может нести о своем владельце некоторую информацию. В частности, эмоционального плана.

— Хо-хо. Ну и склоняйтесь.

— Я и склоняюсь.

— Ладно, подлечиться мне, действительно, не помешает, — устало произнес я. Незачем было ему, ослу, противоречить, и нужно было соглашаться со всеми его глупыми высказываниями. Врачи это любят.

— Вот-вот, пребывание у нас пойдет вам на пользу.

— Надеюсь. Но снимите, наконец, с меня вашу смирительную рубашку. Вы же видите, что я не буйный. Я — интеллигентный человек. Опять же, не пью, не курю. Снимите, а, Пал Егорыч?

— Сколько раз, черт побери, вам повторять: говорите Павел Егорович! Откуда у вас такое пренебрежительное отношение к родному языку? Нельзя же его так безжалостно коверкать! В школе, наверное, вы были последним двоечником.

— Нет, в школе я учился хорошо.

— Сомневаюсь.

— Но, позвольте, где сейчас услышишь правильную грамотную речь? Нигде! Ее коверкают все, кому не лень, — заметил я и снова попросил: — Ну, доктор, снимите с меня смирительную рубашку. Мне в ней душно, и она умоляет мое гражданское достоинство.

— Айн момент, — сказал он, пописал ручкой чего-то в истории моей болезни и захлопнул папку. — Отлично, с бумажной работой на сегодняшний день я закончил... А насчет смирительной рубашки вы, больной, не торопитесь. Она имеет несколько функций и еще нам пригодится. Так, теперь перейдем к неофициальной части. Или, как сейчас принято говорить, встрече без галстуков.

— Но у меня и прежде не было галстука. На смирительную рубашку галстук как бы не повязывают.

— Не язвите, больной. Я же иронизирую на предмет газетных штампов, — фыркнул врач.

— До меня не сразу дошло.

— Понятно. Вашу заторможенность я уже отметил, — кивнул он. — Но у меня нескромный вопрос: вы никогда не желали довести процесс получения удовольствия посредством женского платья до своего логического завершения?

— Как это?

— То есть, до смерти своей жертвы.

— Нет, зачем мне чья-то смерть?

— Хорошо, допустим, что она вам ни к чему. Но у вас никогда не возникало мысли, что вы не единственный человек, обладающий подобными способностями? Или они, на ваш взгляд, уникальные?

Я пожал плечами, ожидая, как врач разовьет эту тему.

— Если честно сказать, то вы ничтожная и примитивная личность. Вам приносит удовольствие осознание того, что вы ощупываете несчастных женщин. Тьфу, что за гадость! Что, собственно, вы в них нашли?! Как вам только самому это не противно?!

— Нет, мне это не противно!

— Не буду спорить, у каждого свои недостатки. Но к вашему сведению, милейший Эдуард Иванович, существуют удовольствия и более высокого уровня.

— Какие же? — спросил я и презрительно скривил губы.

— Например, потрогать... — выдержал он многозначительную паузу. — Например, потрогать смерть. Да-да, вы не усмехайтесь — ее костлявую. Почувствовать непередаваемую прелесть ее сладостного дыхания, вобрать в себя всю последнюю агонию угасающего человеку. Здесь необходимо иметь особый поэтический дар, — говоря, врач разительно преобразился. На его щеках запылал нездоровый румянец, глаза увлажнились, на левом виске забилась жилка, голос стал низким и хриплым.

— Простите, ощущать дыхание смерти мне не по нутру, — нервно поелозил я на стуле.

— А мне как раз очень по нутру, — расплылся он в мерзкой улыбочке. — Но, разумеется, это выше вашего понимания. Понимания грязного извращенца.

— Но-но! Попрошу не оскорблять! Распоясались, понимаешь! Не на базаре! — возмутился я. — Я ответственный работник, руковожу отделом. У меня в подчинении четыре человека, а в моей трудовой книжке сплошные благодарности. Я пожалуюсь вашему начальству. Посмотрим, как вы запоете, когда вас накажут за нарушение медицинской этики. Нет, безобразие! Вы ведете себя, как в борделе!

— Ради всего святого, Эдуард Иванович, не сердитесь и не шумите. Тсс, — произнес врач, приложив палец к губам. — По секрету, я ведь тоже щупальщик.

— Неужели?

— Да. Но только несколько иной специфики. Потом, пожаловаться моему начальству, к сожалению, вы уже не успеете. Дело в том, что я примерял вашу смирительную рубашку, наладил с ней контакт и зарядил на смерть того, на кого ее оденут. То есть, на вас. Но, прошу, не волнуйтесь, я не стану вас долго мучить и капля за каплей высасывать ваши жизненные соки. Обещаю, что все произойдет сравнительно быстро. Это займет всего несколько минут. Мой принцип — гуманизм. Насколько, конечно, он возможен в каждой конкретной ситуации.

— Постойте! — попросил я, пытаясь подняться со стула. — Постойте! Вы что шутите?! Ха-ха!

— Вовсе нет. Мне не до смеха.

— Но вы не посмеете так со мною поступить! Мы живем все-таки в цивилизованном обществе!

— Почему не посмею? — удивился врач. — Именно с вами я как раз и посмею. В отличие от вас, я очень тщательно отбираю очередную кандидатуру. По-моему, это как в сексе — безнравственно получать наслаждение от случайного человека. Да и опасно. Мало ли какие сюрпризы могут тебя подстерегать. Я уж знаю, сколько на свете всякой инфекции. Хотя инфекция так, на уровне чувств, в принципе не передается. Но зачем рисковать? Вы же идеальная кандидатура — прошли все обследования и сдали необходимые анализы. С вами мне не страшно.