| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
После научились делать трансферы. Иногда кто-то умирал сам, раньше времени — оставшихся лет было жалко. Ввели специальные 'жизненные' счета, стали переводить годы с одного счета на другой, награждать годами жизни, продавать их, торговать на черном рынке. Сперва возродились спекулянты, потом — террористы. Человечество пережило эпидемию добра и вернулось в свое нормальное состояние — впору говорить 'аллиллуйа!'.
Вернувшись в приют, отец Патрик сказал:
— Давайте помолимся.
Джордж моргнул, отвел глаза, пытаясь скрыть неловкость человека, для которого Бог — такая же коммерческая необходимость, как Пасхальный кролик. Он честно шевелил губами, понимал, что находится в чужом монастыре. И в такое время ему было не до собственного устава. Винсент молился про себя, его зрачки расширялись от внутреннего света, как от боли.
Потом отец Патрик сообщил:
— У отца Марека в приюте пять 'возвращенцев'. Все пришли этой ночью.
Я ждала, когда кто-нибудь заговорит, но все молчали. Потом голос Винсента аккуратно разрезал тишину:
— Вас вызывали из Рима, святой отец. Не сказали, чего хотят.
— И отец Мартин, — сказала я. — Угадайте, что у него случилось?
Отец Патрик покивал тяжелой рыжей головой. На лице его выражение обреченности смешивалось со странным, темным торжеством.
— Все, — сказал он тоном старшего брата, осознавшего раньше младших, что очередное озорство вышло за рамки и не пройдет им даром. -. Кажется, мы довели Господа.
У отца Мартина из зеленой островной деревушки 'возвращенцев' оказалось двое. Он собирался на следующий день служить по ним поминальную службу, сидел поздно и писал речь, когда те, кого он должен был поминать, ввалились к нему и попросили убежища.
— Что-то надо делать, — сказал он. — Надо бы предупредить Минижиз, это по их части.
— Надо бы, — сказал отец Патрик и поглядел на меня.
Я отставила чашку с чаем:
— Вы уверены, что им стоит это знать? Минижиз может запросто послать за ними солдат.
— Вот поэтому лучше, чтобы ты им рассказала. — мелодично проговорил Винсент
— А я-то что могу сделать? Я там не была сто лет. И вообще, я у них — персона нон грата.
Они смотрели на меня. Даже Джордж и та женщина, хотя они понятия не имели, в чем дело, просто направили взгляды по общему вектору надежды.
— Дэвид и принять-то меня не захочет.
— Саманта, — мягко начал отец Патрик, — Я не раз тебе говорил...
— Верно, говорили, — я встала, ударилась коленом об угол чайного столика. — И я не раз все это слушала. Больше выслушивать не желаю.
Розовато-серое здание Минижиза, низкое и не слишком длинное, должно было бы затеряться в сияющем нагромождении высоток. Не затерялось. Своей приземистостью и безнадежным цветом, отличавшим административные здания лет сто назад, оно выделялось на фоне современного делового квартала. И пугало, поскольку было настолько же уместно, как воплотившийся в реальность образ из кошмарного сна.
Не знаю, кто первый назвал Отдел по управлению жизненными ресурсами 'Минижизом'. Оруэлла здесь читали многие, название прижилось .
Я обогнула тоскливую очередь просителей, жавшуюся к серо-розовому боку. Один из охранников на входе — Джон, что ли? — узнал меня и неестественно быстро отвел глаза. Странное чувство — стоять и ждать, пока тебя внесут в список посетителей, глядя, как другие пробегают мимо, торопливо стрельнув правым глазом в сторону сканера, и теряются в таких знакомых коридорах.
Стены перекрасили: из бюрократически-зеленых они превратились в политкорректно-бежевые. Поворачивая ручку двери, ведущей в кабинет Дэвида, я ощутила, как взмокли у меня ладони. Его секретарша вышла, и 'предбанник' был пуст. Дэвид говорил в пустоту, прислушиваясь к жужжащей в ухе 'мушке'.
— Я тебе объясняю, что никто больше не занизит квоту, Парламент не станет голосовать за это, ты хочешь, чтобы лягушатники снова обвинили нас в расизме? Даже поднимать этого вопроса никто не станет, ты же их знаешь, им легче грохнуть пару самолетов, чем на пару дней урезать иммигрантов...
Он увидел меня, остановил связь.
— Сэм...
Встал, прислонился спиной к косяку. Наверное, нам нужно было какое-то время, чтоб узнать друг друга. Дэвид так и не отделался от привычки носить шарф в помещении, хотя в Минижизе очень следили за погодой. Из-за этого все время казалось, что он собирается уходить. Лицо его заострилось, он выглядел постаревшим и каким-то настороженным.
— Кофе будешь? — спросил он в конце концов.
Если он хотел проверить, осталась ли я прежней, мог бы задать какой-нибудь другой вопрос.
— Если ты по поводу жалобы, то я сам проследил, чтобы ее внесли в регистр и отправили куда надо. Вне очереди, — Дэвид говорил нарочито быстрым, деловым тоном.
— Будто я не знаю, что у нас делают с этими жалобами.
Я держала чашку кофе. Аккуратная черная дыра, заключенная в идеальный фарфоровый круг. Хоть какое-то постоянство.
— Я не за этим, Дэвид. У нас... У вас... В общем, у всех нас, кажется, проблемы.
Дэвид подергал на шее шарф, будто тот его душил.
— Ты все еще живешь в этом притоне?
— В приюте, — сказала я. — В приюте ордена святого Михаила.
— Знаю я про ваш орден. Носитесь по ночам с автоматами. Если бы Ватикан за вас не заступался, знаешь, где бы вы все уже были? Не надоело тебе еще?
— Будто у меня теперь есть какой-то выбор.
— Есть, — сказал Дэвид. — Если бы ты только... Я знаю, ты ведь до сих пор винишь меня, Сэм. Но я действительно не мог ничего сделать. Не мог.
— Говорю же — я пришла не за этим.
Он не перебивал меня. Сидел, порой отхлебывал кофе. Когда я закончила, он сказал очень мягко:
— Сэмми, ты ведь понимаешь, что это бред.
— Проверь, — попросила я. — Скажи своим, пусть они проверят. Я тебе дам имена и даты рождения... Мы смотрели — они действительно должны быть мертвы. У меня есть список — вот, Джордж Хоуп, и Тед Хаггарт, и Минна Тедеско... Прости, что опять взломали вашу базу.
— Я не верю в это, Сэм, — сказал он. — Вы могли что-то перепутать. Или сами они перепутали. Может быть, им в последние дни поступил бонус, а бумага не дошла. Могла, в конце концов, сбиться система. Такое уже бывало, над городом сильные грозы.
Глаза у него были печальными. Ему не хотелось отнимать у меня надежду.
— Или Бог что-то перепутал, — сказала я.
— Сэм, я понимаю, тебе хочется, чтоб так было. Мне тоже... хочется. Знаешь, я рад, что ты зашла. У меня тут есть кое-что. Сотрудникам в форс-мажорных обстоятельствах стали выделять соцпомощь. От двух до трех лет, не больше, но все равно... Ты уже не сотрудник, но я договорился с О Нилом из соцотдела, если ты покажешь ему вот эту справку...
Моя 'мушка' пикнула. Мы договорились с Майком и Винсентом, что они будут сбрасывать мне, если в приюте появятся еще 'возвращенцы'.
— Дэвид! Ты не слышишь, что я пытаюсь тебе сказать? Если так пойдет дальше, людей будут сбрасывать с неба прямо на газон перед парламентом. Ты понимаешь, что тут начнется?
— Ну и что, по-твоему, мы должны сделать? — устало спросил Дэвид. Он писал что-то на вылезшем из машины 'бегунке'.
— Остановить систему. По крайней мере, пока не выяснится, что происходит.
— А, — сказал Дэвид. — А.
Я поняла, что пора уходить.
Дэвид размашисто расписался и протянул мне 'бегунок'.
— Вот, возьми. Ты была права. Я должен был хоть что-то сделать. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Зайдешь в канцелярию, тебе поставят печать. На твой счет это придет где-то месяца через два.
Я поглядела. На официально-желтоватой бумаге — знакомая формулировка.
'Я, Дэвид Грант, родившийся..., проживающий по адресу..., в здравом уме и трезвой памяти, настоящим свидетельствую о безвозмездной передаче своих жизненных ресурсов в количестве (вписано — десяти -) календарных лет, в полное распоряжение г-жи Саманты О Доннел, родившейся...
Первым, что я почувствовала — раньше всех эмоций, пришедших уже потом — был страх. Почти панический. Мне казалось, что если я задержу этот 'бегунок' в руках, написанное в нем каким-то образом станет реальностью; что кто-то войдет, увидит и будет поздно...
Десять лет. Те самые десять, которые у меня отобрали за должностное преступление. Использование неприкосновенных ресурсов Управления в личных целях. А в каких личных — я и фамилии того мальчишки не помню.
Десять; а Дэвиду уже тридцать два, и он слишком честен, чтобы пользоваться полулегальными бонусами, которые с бору по сосенке собирают здешние сотрудники.
Я кинулась к измельчителю бумаг, тот заурчал, пережевывая 'бегунок' во вторсырье.
— Тьфу ты, господи Иисусе... Дэвид, зачем? Тебе жить надоело, что ли?
— А тебе? — спросил он.
Мне стало больно. Так бывает, когда защемишь душу.
Я ведь не знала. Честное слово, не знала, не думала даже.
— Дэви... Пойдем сейчас со мной. Пойдем, посмотришь на них. Я тебя прошу.
Но он как-то отрешенно на меня посмотрел и пожал плечами.
В этот момент его вызвали. Он замер, :
— Да... Как это? 'Дельта'? Почему сел, он же... А программа? Да постойте, вы что-то путаете! Да... Ничего себе... Какой сбой, там не бывает сбоев. Ладно, скажи им, пусть пока все молчат, если наверху будут спрашивать..черт... Да не могли мы изменить очередность, на это приказ нужен...
Он не желал смотреть мне в глаза, и я знала, почему.
— Самолет не упал, правда? Должен был упасть, но приземлился. И никто не понимает, как так вышло. Да, Дэвид? Так ведь?
— Заходи, если тебе еще нужен будет 'бегунок', — сказал он. — Я могу сделать еще один. И, Сэм... лучше бы ты не болтала на всех углах об этих... возвращенцах.
У меня снова пискнула 'мушка'. 'Еще одному ангелу дали крылышки'.
Пора было возвращаться в приют.
Сестра Хуанита велела открыть второй дортуар. Теперь там было тесно, шумно и царила атмосфера облегченного возбуждения, как в коридорах университета после экзаменов.
На втором этаже, в старомодной мраморной ванной, кого-то выворачивало наизнанку. Ясно было, кого.
Винсент выбрался в коридор, ступая недоверчиво, будто космонавт на незнакомой планете. Незакрытая дверь растерянно заскрипела.
— Винс? Винсент, где лекарство?
Он упрямо мотнул головой:
— Само... пройдет... — Над губой дрожали капельки пота. Он не удержался на ногах, по стене съехал на пол.
Потом мы долго сидели на камне, под статуей архангела, прикрывшей нас крылом. Винсент сперва сосредоточенно вглядывался в свою боль; после, когда отпустило, тихонько пытался отдышаться.
— Я всегда знал, что Он есть, — Винсент накрыл мою руку своей, слабой, почти желтой на фоне черной сутаны. — А вы не верили.
Он говорил с гордостью ребенка, демонстрирующего взрослым подарки от Санта-Клауса.
— Раньше так жалел, думал — умру, после меня еще сколько лет останется, и не передать никому. А теперь, может, и жалеть не надо...
Отец Патрик, знавший Винсента совсем маленьким, рассказывал, что он — из цыган. Неизвестно, от какого цыгана мог родиться светлоглазый, с песочными волосами мальчик, но Винсент действительно был из бродячих людей, не помнил, где родился, помнил только — в дороге.
Ублюдок. Незарегистрированный и непривитый. Неизвестно, сколько поколений его предков умудрялось таиться по темным уголкам вроде бы высветленной и вычищенной Европы. От болезней они тоже не прививались. Отец Патрик, успевший подобрать Винсента с улицы раньше, чем до него добрались ликвидаторы из Минижиза, долго не мог понять, что с ним. К врачу такого не потащищь; приходилось самим делать анализы на домашнем 'Медискане', показывать ребенка своим, михайловским докторам. Когда один из них сказал, что Винсент родился со СПИДом, святой отец не поверил. Все равно, что сказали бы — чума. Или полиомиелит. О такой болезни уже и забыли почти, вышвырнули из памяти, как дурной сон. И лечить нечем, тем более, что вирус успел мутировать. Винсент, когда подрос, стал удивляться: чего толку лечить, все равно живет он — до первой встречи с ликвидаторами. Когда подрос еще немного, перестал так говорить при отце Патрике.
О них ходили слухи в Ордене, вполголоса, но ходили. Католический священник и тихий светлый мальчик-служка. Люди бывают полными идиотами там, где дело доходит до добра. Потом мальчик вырос, сам стал священником, слухи умолкли.
Чаще всего нам удавалось забывать, что он умирает.
— Как у тебя прошло? — спросил Винсент.
— Ни черта не получилось, как я и предупреждала, — я глядела вверх, на невозмутимого ангела с застывшими крыльями. — Ни черта... Простите, отец Винсент. И теперь я думаю — кто из нас кого предал? Раньше думала — знаю...
Онвздохнул и погладил меня по руке.
Странная стояла атмосфера в приюте. Михайловцы были боевым орденом, но в обычные дни у нас об этом не помнили. Теперь стражи патрулировали вход с 'Узи' и 'АКА', и с крыши смотрели стволы. Майк взял грузовик, защищенный силовым полем, и поехал 'охотиться' в город. Коридоры оккупировали незнакомые бравые ребята, широкоплечие и не по-хорошему бесшумные. Под ногами у них путались растерянные дети, ускользнувшие от сестер. Ребята отстраняли их привычно, как многодетные папаши. На кухне мужчина с жесткими голубыми глазами вполголоса разговаривал со святым отцом.
— Это что же...?
— Шеймас Келли собственной персоной, — кивнул Винсент. — Святой отец продал-таки душу. Отчего мне кажется, что он только ждал момента? .
— Я не люблю этих людей, — покачала головой сестра Хуанита. — Te juro, no los quero. Bandidоs.
— Какие бы грехи на них ни висели, — сказала я, — они всегда были отъявленными папистами. А отцу Патрику нужно как-то защищать паству.
Святой отец вышел из кухни. Взглянул на меня. Я ничего не сказала, он ничего не стал спрашивать. Сказал:
— Саманта, помоги сестрам собрать детей. Я хочу отправить их отдохнуть к отцу Мартину.
— Эвакуируемся? Что здесь происходит?
— Что-нибудь да произойдет, — в его голосе мне отчетливо послышалось предвкушение. Думаю, все мы это знали: церковь — плохое убежище. Никто ничего не забывает по настоящему. Бог не убережет от самого себя.
— Винсент, я хочу, чтобы ты съездил к кардиналу Бастафьоре. Меня он не любит, а с тобой поговорит с удовольствием. Винсент?
Отец Патрик пригляделся.
— Никуда ему не надо ехать. У него опять... Ему сейчас только в портал.
— Вот Иуда, — Винсент беззлобно пихнул меня локтем в бок. — Да со мной все...
— Поеду сам, — оборвал его отец Патрик. — Саманта, я, может быть, зря послал тебя в Минижиз.
— Вы опять обзовете кардинала обожравшимся мафиози, который ничего не видит дальше Сицилии, — мирно сказал Винсент. — Будет внеочередное собрание ордена...
— Мы можем не успеть до собрания.
Я воззвала:
— Может мне кто-нибудь объяснить?
— В России, — сказал отец Патрик, чеканя слова, — приют святой Катерины дал убежище десятку 'возвращенцев'. Теперь он горит. Журналистам сказали — промышленный взрыв.
Говорят, что новости по Ордену распространяются быстрее, чем вирус по сети. Нечему удивляться.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
