Бортовой

Крошечный комочек космического мороза, поселившийся во мне после сообщения о сигнале бедствия, мгновенно разросся и выхолодил душу страхом.

— Все двигатели — полная мощность! — пилот может бояться, но корабль он спасать должен. Обязан. Чего бы ему это ни стоило. — Манёвр уклонения!

— Компенсаторы сгорят к чёрту! — проорал Радислав. — Всех размажет по переборкам!.. Сделаем всё возможное, капитан!

— Пассажиров — по спасательным капсулам!

— Принято, — по-прежнему спокойно ответил компьютер.

Представляю, что сейчас начнётся в салонах... Тут не помогут даже все документированные и недокументированные способности Танечки.

Плевать. Лишь бы восемьсот душ были упакованы в спасательные модули, которые способны несколько часов выдерживать температуру, магнитное поле и жёсткое излучение фотосферы звезды класса М. А там пусть нервничают на здоровье, самое позднее через сутки их подберут спасатели. Девчонкам-стюардессам и врачам — туда же, с пассажирами. А мы — пилоты и технари — попытаемся спасти корабль.

В нормальных обстоятельствах — к примеру, на Земле — этот крошечный, размером с ноготь мизинца, кусочек кометного льда испарился бы ещё в стратосфере. Если не раньше. В космосе, при "орбитальных" скоростях, он в худшем случае оставил бы крошечную царапинку на прочном корпусе. Но из туннеля корабли выходят на скорости почти в три четверти световой. Пресловутого защитного поля не придумали ещё ни на одной из планет Содружества, а магнитная защита отклоняет лишь заряженные частицы, но никак не кусочки льда.

От удара на субсветовой скорости не спасёт никакая обшивка.

Перед глазами замелькали красные полосы с нейросообщениями: при такой плотности потока информации звуковые отчёты и команды бесполезны. Разгерметизация шлюза, пробой энерговода, второй техотсек обесточен, убит электромеханик... Странно, но страх куда-то мгновенно подевался. Наверное, когда решения нужно принимать в темпе нейросвязи, становится не до эмоций. На тренажёрах при отработке нештатных ситуаций я не боялся ни до, ни во время, ни после. Сейчас — впервые за восемь лет — на меня всей тяжестью обрушился горный хребет ответственности за восемьсот с лишним жизней. И ошибиться я не имею права.

Только сейчас я со всей ясностью понял, почему даже при тщательном отборе абитуриентов у нас, космических пилотов, самый высокий отсев. Диплом получает в лучшем случае треть от первокурсников. Остальные не выдерживают, уходят в стратосферники, или вовсе в наземные профессии. Иногда — даже с седьмого, последнего курса. Бывает, и в психушку увозят...

Второй удар. Третий. Разгерметизация пассажирского салона номер четыре. Пожар в коридоре, соединяющем техотсек и вторую реакторную, пробой ещё двух энерговодов... Пока наши технари делали возможное и невозможное, чтобы предотвратить взрыв, мы, пилоты, объединив усилия через нейросвязь, тоже делали возможное и невозможное. Управляли ещё работающими системами повреждённого корабля, давая пассажирам драгоценные мгновения для спасения. Не знаю, как там Танечка их убеждала, но вспыхнувшую, было, панику удалось быстро погасить, и в коридоре, ведущем к многоместным спасательным капсулам, не было никакой давки. Камеры наблюдения работали, я намеренно вывел картинку со спасательной палубы на свой интерфейс. Пассажиры напуганы. У людей это заметно по бледным застывшим лицам, у чуланцев — по дёрганной жестикуляции. Но никто не кричит, не рвётся, расталкивая прочих, к люкам капсул. И девочки молодцы, указывают дорогу, даже улыбаться пытаются...

Да, это вам не "Титаник".

Вот последние пассажиры размещаются в капсулах. Последними с палубы уходят стюардессы, вручную закрывают внешний и внутренний люки. Ещё несколько секунд на герметизацию... Всё. Глухие хлопки — это один за одним срабатывают импульсные движки "шлюпок", унося пассажиров подальше от аварийного корабля и в противоположную сторону от метеоритного потока. И слава богу. Потому что удары в корпус становятся чаще и громче.

...От этого удара "Меркурий" задрожал от носа до кормы.

"Доклад!"

"Разгерметизация палубы и всех пассажирских салонов. Обесточивание и механическое повреждение стыковочных узлов. Вторая и третья спасательные капсулы не могут отстыковаться".

Ч-чёрт... А я-то, дурак, понадеялся, что всё так легко обойдётся... что рисковать придётся только своими головами...

"Обесточить все палубы, — отдаю мысленный приказ. — Весь свободный энергопоток — на двигатели".

"Будет перегруз, бахнем", — это Радислав.

"Костя, оцени риск".

"Пятьдесят на пятьдесят — то ли бахнем, то ли нет. Автоматика сдохла, буду переключать вручную".

"Спятил?"

"Не больше, чем ты".

"Том, Радик, маневрируем!"

"Повреждение внешнего контура защиты основного реактора. Инициирую процесс его остановки", — Танечка в своём репертуаре, и действует строго по инструкции. Но заглушить реактор — значит с гарантией влететь в ядро потока. От нас от всех мокрого места не останется. Даже от тех, кто сидит в крепких спасательных капсулах.

"Отставить! Технарей из реакторной выгнать, закрыть переборки!"

"Вероятность взрыва реактора семьдесят два процента".

"Понадеемся на оставшиеся двадцать восемь. Выполнять! Всю ответственность беру на себя!"

"Принято. Выполняю".

Даже странно, что до сих пор во всей этой свистопляске погиб всего один человек. Но на борту ещё несколько членов экипажа, моей команды, и около двухсот перепуганных пассажиров в неотстыковавшихся капсулах. И все они, как ни странно, хотят жить. Компьютер этого не учитывает. Хотя, по идее, должен: в его базе данных записаны основные человеческие эмоции и мотивации. Вот почему в нештатных ситуациях после слов командира "беру ответственность на себя" компьютер обязан беспрекословно выполнять приказы человека, имеющего на то полномочия. Искусственный интеллект, каким бы продвинутым он ни был, действует строго по программе. Человек же будет сражаться за жизнь до конца, и чаще всего побеждает обстоятельства там, где шансы уцелеть минимальны. Там, где машина никогда не продолжит борьбу.

У искусственного интеллекта нет инстинкта самосохранения, вот в чём дело. Он, гад квантовый, знает, что где-то на Земле хранится его полноценная копия...

...Этого удара мы не услышали. Мы его поняли, когда в нейроинтерфейсе внезапно умолк голос Радислава, а наши кресла мгновенно обволокли нас с Томом эдакими коконами — включилась автономная система жизнеобеспечения рубки.

"Радик погиб..." — голос Тома был усталым и злым.

"Вижу. Рубка разгерметизирована и обесточена, работают аварийные контуры. Мы немного затормозились, давай манёвр. Курс на тридцать два — шесть — минус сто десять".

"Маневровые на пределе, — отозвался Костя. — Осторожней там".

Ещё удар. И ещё.

"Пилот, авторизуйтесь".

"Таня, ты что? Я давно авторизован!"

"Пилот, авторизуйтесь... База данных недоступна. Кластер распадается... Авторизуйтесь..."

Тишина.

"Блин! Танькин кластер ...того!" — мысленно взвыл Том.

"Тестирую... Нет, вырубило кластер с её интеллектом. Системы доступны... те, которые ещё живы. Пойдём на ручнике".

"Справимся? Майк, даже у нас реакция не та".

"Должны, Том. Обязаны. Справимся".

Да. Двигатели воют и стонут на перегрузке, "Меркурий" раскачивает и трясёт, но мы отклоняется от смертельного курса. Четыре минуты. Двенадцать... Градус... Три градуса...

Удар.

"...!!!!!"

Костя матерится. Значит, дела наши плохи.

"Сенсоры правого борта и кормы вырубило. Костя, что у вас?"

"Пожар, б...!!! Прямое попадание в главный энерговод! Мы горим, Миша!"

"Покинуть техотсек".

"Кто-то должен управлять движками, раз ты "ослеп"!"

"Костя, не дури, спасай ребят... Твою ж дивизию, это приказ!!! Живо в скафандры и в носовую часть! Страви воздух за борт!.."

В рубке кресла с катапультами для пилотов и одноместные спасательные модули для прочего экипажа. Здесь даже в случае полного разрушения корабля есть неплохой шанс выжить.

Они должны добраться до рубки. А мы... Мы поведём корабль вслепую. Нас этому тоже учили. Мы должны отклонить курс на расчётные шесть градусов.

У каждого свой долг.

"...Отклонение четыре — сорок один. Третий и шестой маневровые сдохли, поворачиваю корабль по оси. Скорость меньше одной пятой... Маршевый работает на пределе... На сигнал бедствия ответили с планеты. На станции этот долбанный поток наделал делов, куча трупов, спасатели ещё работают. Обещают и нас подобрать".

"Том, главное — подобраться поближе, чтобы они не слишком долго нас искали. Не забывай, у нас ещё пассажиры на борту".

"Подберёмся... если движок не гикнется".

"Костя, ты удивительный оптимист".

"Ты только это заметил?"

"Нет, я знал об этом всегда. Том, доклад".

"Отклонение пять двадцать. Продолжаю манёвр... Э-э-эй, это что за дерьмо творится?".

"А это, Томми, и есть то самое "движок гикнется". Маршевый теряет мощность".

"Брысь по капсулам. Я поведу корабль".

"Майк, не дури. Ты один не справишься".

Двести с лишком душ, которые хотят жить... Это такая ответственность, которая и вправду может свести с ума.

Не справлюсь, говоришь... Ты отличный парень, Том, и пилот от бога, но есть кое-что, чего ни один пилот забывать не должен.

Я — командир корабля. А значит, либо покину его последним, либо не покину вовсе. Поживёшь с моё — поймёшь. Главное, чтобы у тебя появился шанс на "пожить с моё".

Я дам тебе этот шанс. И Косте, и его технарям. И пассажирам, которые, если взорвётся хотя бы один реактор, испарятся в миллионноградусной вспышке.

Я — должен их спасти. Любой ценой. Это первое и главное, чему учат нас, космических пилотов.

В инструкции командира есть параграф, не подлежащий разглашению. Буду действовать по нему, ситуация ведь — нештатнее некуда.

Убираю все психологические барьеры между своим разумом и нейроинтерфейсом. Знаю, что это опасно, но — "любой ценой" ведь, не так ли?.. Всего лишь раз, на занятиях, да под присмотром целого консилиума врачей, мы отрабатывали полное слияние с квантовым кластером. До сих пор не могу забыть... Я становился кораблём. Нет — скорее, корабль становился мной. Я был мозгом, его системы — моими "руками", "ногами", его сенсоры — моими органами чувств... Это было завораживающе, как бездна космоса ...и ещё невероятно страшно. Пугало ощущение потери человеческого естества, и психологическая "отдача" была настолько сильной, что мы ещё месяц проходили реабилитацию.

После этого занятия на другие специальности уходит больше всего курсантов. Надо ли объяснять, почему?

"Меркурий" был похож на израненного, полупарализованного человека. Он... то есть я был на три четверти глух и почти слеп. Судорожные конвульсии умирающего двигателя — последнее, что он... то есть я мог предпринять, чтобы отойти как можно дальше от убийственного потока. И подползти поближе к планете. Ещё работали главный и вспомогательный реакторы — два могучих сердца в моей груди, готовых из-за критических повреждений защиты пойти вразнос. Держу их ритм... то есть режим работы из последних сил. Иначе смерть, или из-за их остановки, или из-за "инфаркта" — взрыва.

"Технари в капсулах, Майк".

Знаю, Томми. Катапульты в рубке ещё работают. Замечательно. Простите меня, братишки. Вы должны жить. А я останусь. На мне ещё двести живых душ.

Удачи вам.

"Майки, ты сволочь!!! Я тебе задницу надеру, когда всё закончится!"

Вот и хорошо. Просто отлично. Связь в индивидуальных капсулах работает исправно, значит, их найдут быстро. Извини, Том, мне даже "пиндосом" тебя обозвать некогда. У меня движок на пределе и скорость ещё не погашена.

Всё было как тогда, на том памятном уроке. Всё, кроме одного.

Почему-то не возникло чувства потери индивидуальности. Я был истерзанным кораблём, оставаясь человеком.

Может быть, причина была в том, что во мне жило и командовало всем существом чувство долга? Долга по отношению к двумстам пассажирам, полностью зависевшим от моих действий?

Бог его знает. Не время сейчас философствовать. Сейчас я — корабль. Я должен погасить скорость хотя бы до планетарных значений. Я должен спасти пассажиров. Любой ценой.

Точка.

Об остальном можно будет порассуждать на досуге. Когда всё закончится.

— ...Да уж, лажанулись вы, ребята. Отправить пилота дальнего космоса в каботажный флот... Как он у вас до сих пор не спятил, не представляю.

— По-вашему, он на грани срыва?

— Он уже за этой гранью. Если бы мог, давно бы запил. Держится пока на одном чувстве долга, но оно и у нас, пилотов, не бесконечное, это чувство... Дождётесь, что он однажды психанёт и направит грузовик на астероид.

— Что вы посоветуете?

— А вы подумайте. Вы поумнее меня будете, на то и учились... Он пилот. Вы понимаете? Пилот, а не грузчик. Мне дед рассказывал, как списанные на пенсию лётчики с ума сходили без неба. Так и мы с ума сходим без созвездий под ногами. Вот он, мой совет, если хотите...

* * *

Спасатели подобрали "Меркурий" через четверть чуланских суток. Ориентируясь на его сигналы и по наводкам командира.

Пассажирам, запершимся в неотстыковавшихся капсулах, ничего особенно не угрожало, кроме нервного срыва. Пока их пересаживали на борт подошедшего корабля, бригада техников в скафандрах высокой защиты спешно глушила реакторы "Меркурия", а спасатели проверяли отсеки на предмет наличия живых или погибших. Рубку, в которой находился Михаил Кошкин, обследовали последней: командир потерпевшего крушение корабля всё это время был в эфире и уверял, что с ним всё в порядке.

— Дверь заблокирована, открыть не могу. Режьте, — передал он по нейросвязи.

Ультразвуковые резаки вскрыли дверь из сверхпрочного композита за несколько минут. Первым к кокону пилотского кресла подошёл медик со своей переносной аппаратурой.

Медик был чуланцем. Наверное, поэтому его удивление несколько запоздало.

— Я не понимаю... — произнёс он, в третий раз проводя "палочкой" сканера над плотно закрытым коконом. — Признаков жизни нет.

— Погодите... Как это — нет? — в интерфейсах спасателей зазвучал встревоженный голос земного пилота. — Не может быть. Я здесь, я говорю с вами.

— Это и удивляет, — с готовностью ответил чуланец. — Ваша биология, как и наша, тоже не позволяет поддерживать существование вне тела, а ваша техника ещё не способна вместить полноценную личность. Но это противоречит тому, что я вижу. Командир, ваше тело мертво по меньшей мере три земных часа. Ваш мозг — каша из крови и нервных клеток... Вы мертвы, командир.

— Доктор, я знаю, что чуланцы не умеют лгать, но способны ошибаться. Как я могу быть мёртв, если говорю с вами?!!

— Вы живы как личность, но...

— Я жив! Слышите? Я — человек, и я жив, пока мыслю! Я — жив!..

Если бы кто-то захотел узнать, что такое "крик души", он должен был услышать этот голос.