Маршал Конфедерации. Эпизод 4.

— Ба-а-а! Никак поправились? Давно ль Царица наша Савская из состояния сомнамбулического очнуться изволили? — Роланд паясничал, схоронившись, на всякий случай, за широкою Юриной спиной. — Поговаривают, после недавнего "психушного" бон вояжа в задумчивость болезную впали? Смотрите, кабы чего не вышло! Хоккеиста нашего, Огастина-то Фурнье с кафедры химии, очевидцы рассказывали, еле-еле из-под бульдозера выдернуть успели! Дрек мит Пфеффер! — озабоченно покачал головой. — Полным ходом, говорят, пёр, нисколечко и не притормаживая! Катерпиллер, его мать! Да вы входите, входите, разлюбезная Жанна Сергеевна, не стесняйтесь, будьте, как дома! Чего с порога-то распинаться, понимаешь, нервы соседям бередить!

— Гм! Вообще-то это мой дом, бубёныть! — попытался бочком, бочком втиснуться в разговор гражданин Ширяев. — Аз есмь главный квартиросъемщик, ежели что, а не этот прихвостень...

— Хам трамвайный, Огастинушка ваш Фурнье, малыши! — мурлыкала меж тем обладательница бархатного контральто. — Вот и попал под раздачу. Слыхали? За-слу-жен-но! Впредь пусть знает, ещё круче по рогам схлопочет, — ножкой топнула капризно, — коли зуд похотлвый в руках не уймет, мазафака! Пока что я здесь — главный решатель, кому трогать меня за попу, кому — нет! Все согласные? То-то же! Халат этот ещё на нем белый идиотский, а я, между прочим, под психокайфом тогда была, мне простительно. ...Волшебно! Пуф-ф-ф! Слегка подзатянулся, правда, процесс. С чего бы? Ума не приложу! ...Кто-нибудь читал "Тайное свидание" Абэ? ...Да-а-а-а, Юрец, вполне ожидаемо. Но ты-то, Ролик, уж точно должен быть в курсе моего душевного состояния, так ведь? Люди в белых халатах, бл*дь, япону маму их! Такие, знаешь... на всякое способные... там... ребята! Тебе ведь знакомо, да? В связи с чем, хотелось бы услышать, не стыдно вам, дорогой Роланд Иосифович...

— Йозефом папу моего звали, Шайссе! — злобно прошипел бош. — Йо-зе-фом!

— ...напраслину на приличную девушку наводить, а? — невозмутимо проигнорировав тевтонское злобничанье, гостья плотно прикрыла за собой дверь, заперла на ключ и щеколду. — Взрослый дядечка, а сплетни дурные разносите, получше любого сарафанного радио будет!

— Дык, то ж, мадам Д"Жаннэт, не сплетни вроде, — немец даже смутился малость. — Очевидцы рассказывали...

— К вашему сведению — мадемуазель! Прошу не путать! А засранцу Фурнье с оказией передайте... Ручонки шаловливые нефиг распускать, блин корявый! Ясно вам?! Вырву и спички вставлю, курва матка! Понятно?! Жену пусть мацает... Или девку какую-нибудь, стрёмную... Чего там ещё перспективненького есть у него? Собачка? Кошечка? ...На крайняк — кукурузину свою... мохнатую! ...У вас, кстати, кое чему научилась, мусьё! Заметили?

Здесь красавица наша, ещё чуть-чуть мастерски выдержав паузу, вышла на свет белый, слегка возбужденная беседой, разрумянившаяся, явив, наконец, присутствующим неотразимое великолепие своё, вполне допустимо упомянуть — первозданное, поскольку коротенькая туника тончайшего белого шёлка с золотистым узором по канве, едва-едва вуалирующая восхитительно округлую попку над длиннющими, фантастически красивыми, ногами, больше распаляла воображение, нежели вообще что-либо прикрывала. Касаемо же иных славных достоинств, неизменно вызывающих жгучий интерес у большинства гетеро представителей сильного пола кроме, разумеется, женских ног, поп и рисунка на любимой пижаме, прекрасно все устроено было у юной леди, уж поверьте, господа! Великолепные формы, доннерветтер! А содержание-то, содержание! М-м-м-м! Пара сравнительно небольших, но чрезвычайно приятных на ощупь, наполненных сочной негой, очаровательных упругих полусфер с рельефно проступающими сквозь белоснежную ткань крупными темными пирамидками сосков. Объедение! Бл*дский размерчик — полноценная честная "трёшечка", самый, на наш весьма искушённый взгляд, что ни на есть востребованный мужчинами калибр! Смело на крупного зверя в поход! С одной лишь рогатиной! Весь лес — наш! И абсолютно не волнуйтесь, даже дуралейские меховые тапочки с огромными помпонами не спугнут добычу.

С лица её надлежало пить, пить и пить бесконечно! В огромных озорных раскосых васильковых глазах — вечное безоблачное небо! Ни единого облачка! Прямой почти классический нос, красивые, в тоже время, твердые, решительные губы, как и широкие скулы с ямочками на щеках, очаровательной, слегка удлиненной, формы аккуратные ушки отнюдь не вносили диссонанс в облик сего удивительно гармоничного творения Создателя, лишь добавляя ещё и ещё чувственности. Море, океан чувственности! Венчала всю эту красотищу копна густых огненно-рыжих непослушных волос. У-у-ух! До чего хороша, чертовка! Слов нет! Одни жесты остались, потому умолкли все разом. Зарруга, гааш!

— Рыбонька моя! — Юрий оклемался, разумеется, первым, ему-то эти ножки восхитительные и всё с ними связанное явно давно уж не в диковинку.— Ты куда это собралась, милая?

— Да к этой... К Бобкиной. Ну, ты же её знаешь... Оленька. Такая, темненькая, с хорошими сиськами... С нашей кафедры. Двумя этажами выше живет. А, что?

— Почему такая... гол... гм... легкомысленная?

— Заодно думала, мышонка, своего проведать. Целых три дня уже не виделись! Как ты мог так со мной? — ворковала Жанна Сергеевна, опасно сближаясь. — Для тебя старалась. Мышонок скучал по мне? — обернулась вдруг с лукавой усмешкой. — Между прочим, Ролик, неровно дышит девушка к тебе. Обратил бы на неё внимание, котёнок, все уши прожужжала!

— Которая из них, мадемуазель?

— Не строй из себя тормоза, малыш! О ком мы только что говорили? Пойдём в гости со мной, заодно поближе познакомишься!

Опасное сближение благополучно завершилось успешной стыковкой. Требовалось лишь некоторое время для проверки функционирования всех систем, прежде, чем открыть переходной, точнее — входной шлюз. Процесс пошёл.

— О-о-о-о! Далась мне эта корова. Гезищтскрапфн-н-н! Пущай себе дальше жужжит! — отворачиваясь, дабы не перегреться, еле слышно бормотал Рол. — Хм! Оленька! Тьфу! — фикен ее... Бедный Юрка! С такой шикарной тёлки мигом умом тронешься! Шикса! Только от дела отвлекает! Холи шит! Топала б себе мимо и топала к своей любимой Бобкиной, курва матка боска!

— Что, Ролик, милый? — васильковые озера затягивали неумолимо, словно водовороты. — Не расслышала я.

— Ничего, ничего! Не обращайте внимания, дети мои. Занимайтесь своими делами.

Когда одаряют такой улыбкой, хочется плакать от бессилия. Потому, что не твоё. И непреодолимо тянет, точно собачонка мелкая, изо дня в день носить, носить, носить в зубах идиотские тапочки с помпонами за право хоть иногда, хоть когда-нибудь с щенячьим восторгом лизнуть хозяйку в носик, шейку, в ушко. А могут ведь и в кроватку допустить, в ножках полежать! О-о-о-о-о! Случается же такое с наручными собачками и довольно даже часто! Но, к сожалению, не со всеми. Юре вот типа, свезло. Он и замельтешил как-то сразу, засуетился, стал слезно упрашивать Роланда и, весьма некстати припёршегося с минералкой, Пионера-Борьку, оставить их с Сергеевной наедине. Ну, хоть на полчасика, хоть минуточек на двадцать девять с половинкой! Странновато, честно говоря, смотрелась со стороны трансформация, фактически свершившегося уже, конфедеративного Маршала — бойца до мозга спины, ядрена вошь! — в считанные минуты ставшего вдруг эдаким чихуахуа, вытанцовывающим, свесив на бок влажный розовенький язычок, перед хозяйкой на задних лапках за кусочек, пусть и вкуснейшего, сладенького, но всего лишь, сахарку. Ой-ля-ля... И не стыдно? Что ж, всяко бывает. Зов плоти, порою, берет верх над благоразумием. Лишь бы в пагубную привычку не вошло, тогда всё, сливай воду, пропал человек! Как специалист требуемой квалификации, разумеется. В чем-то другом, возможно, и прибудет у него, хоть вовсе и не факт. То-то же, други мои! Долго уговаривать ребят не пришлось, с пониманием отнеслись к сложившейся, выражаясь галлицизмами фон Штауфена — аховой ситуасьён. Вульгарите, как говорится, оно и в Бужумбуре — вульгарите, но подмечено метко, именно — аховой! Борёк минералку зачем-то с собой забрал. Была нужда ему с ней таскаться? В общем, сначала в столовку к америкосам забрели. Думали, поклевать маненько, без каких-либо излишеств, перееданий безбашенных, не тут-то было! Встретили местного завсегдатая — Добряка Ральфа, тут же свинбургерами с ним напихались до отвалу, мочи Микки Мауса опились. Жрать-то, оказывается, как хотелось! Ужас! И потом, в хорошей компании, да под скабрезные мужеские разговорчики хавчик, согласитесь, пролетает незаметно. Сколько в топку ни кинь, все впрок! Гм... До поры, до времени... По два профсоюзных талончика спустили, прежде чем налопались! Обычно одного на двоих вполне хватало, ежели не роскошествовать и форму спортивную поддерживать. Ну, не сдержались! Не шмогли, переусердствовали сгоряча! Хотели, уж, возвращаться — опять передумали. Решили ещё чуток времени голубкам дать, пусть поворкуют! Вышли из Академии, прогулялись до ближайшей студенческой забегаловки на Карлхайнц-Штокхаузен-штрассе, пропустили по паре жбанов пивка, поторчали под классику немецкого авангарда. После чего Борёк категорически заявил, что страшно устал, что от этой какофонии у него дико разболелась голова, и поплёлся восвояси, спать. Между тем, пара часов, наверное, уже прошла, хватит, по идее, ворковать-то! На месяц вперёд намиловались, небось! Роланду ничего иного не оставалось, как вернуться к постылым матрицам, пыжилке холодной, другу своему — Юрке Ширяеву. И подружке его...

— Входите, мальчики, не заперто!

— Один нынче я! Хм... Мальчик...

— А где Боренька потерялся? Ха! Ну и ладненько. Так даже лучше, суеты меньше.

Судя по всему, совсем ещё недавно в комнате было жарко. Очень жарко! Не в смысле, ясный пень, экстраординарного повышения градусов Цельсия или, скажем, Фаренгейта, вовсе нет! Жаркие любовные баталии раскалили атмосферу Юркиной берлоги, не иначе. Стартовало оное действо, видимо, здесь же, на рабочем столе, отсвечивающем теперь посередь комнаты девственно чистой, до блеска натертой столешницей. Будто бы, случайно забрёдший на огонек, Мистер Пропер тщательнейшим образом обработал поверхность своими симпатичными фланелевыми штанишками. Кроме того, с порога бросавшаяся в глаза, нынешняя его, стола, неустойчивость, просто-таки — вопиющая кривизна! — чего доселе определенно не наблюдалось, скорее всего, свидетельствовала о безнадёжно сломанной ножке, поврежденной, вероятно, вследствие излишней нагрузки или, быть может, некоего чрезмерно энергичного расшатывающего воздействия. Интересно знать, какого? Что бы это могло быть? Мда-а-а... Вопросов больше чем ответов. Затем звериные игрища, предположительно, переместились в ванную, многочисленные чему свидетельства — лужи на полу, валяющиеся там-сям мокрые полотенца, тапочки, иные интимные принадлежности. Какие-такие интимные? Трусы мужские! Завершились же всё в конце-концов вполне традиционно, на огромной Юркиной постели, где Роланд обоих участников шалой вампуки, собственно, и обнаружил.

Ширяев возлежал на спине красив, словно Африканский буйвол, огромный, мускулистый, широко, подобно буйволиным рогам, раскинув руки, и отчаянно храпел. Рядом, изящно поджав, поблескивающие темно-алыми ноготками, стройные ножки, притулилась разлюбезная Жанна Сергеевна и, как ни в чем не бывало, наводила изрядно поистёртый марафет. На ней был любимый Юркин полосатый халат, и всё бы хорошо, коль не было б столь... мягко говоря, эпатажно. Ибо, небрежно накинутый на плечи, он вообще ничего не прикрывал, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение потрясающую женскую нагую фактуру, зовущую, возбуждающую порочную красоту, простецкое созерцание которой, уже само по себе явилось неслабым испытанием для легкоранимой тевтонской психики. Сердцебиение, знамо дело, участилось, слюноотделение, соответственно, повысилось, штаны зашевелились. Стыдоба-то какая! Ой-ёй-ёй! Бош судорожно громко сглотнул.

— Что-нибудь не так, малыш? — в широко открытых васильках невинное озорство смешивалось с лёгким налётом удивления.

— Ну-у-у, знаешь! Так, сразу и-и-и... Тебе не холодно?

— Жарко! — искусительница повела плечами и р-р-раз! — к неописуемому ужасу Роланда, осталась, в чём мать родила.

— Жанин, дорогая! Я так не могу...

— Что скажешь, малыш? — с обворожительной улыбкой, приподняла руками, и без того высокие, красивые груди, кокетливо теребя изящными наманикюренными пальчиками, призывно торчащие спелыми виноградинами, крупные соски. — Как тебе обнажёночка? Нравится?

— Грхм! Нет, то есть...

— Не-е-ет?! — мелькнули голубые грозы-молнии. — Ты хорошо подумал-то, парень?!

— Ну, то есть, да и-и-и... в то же время, нет... Ты же понимаешь, Юрка, всё такое...

— Брось, Ролик! Не будь занудой! — грозы прошли, васильки на ветерке колеблются, играются. — Живи сейчас! Лови момент, мастурбашка!

— Добро... Гм... Попробую... Надолго? — стараясь не смотреть в её сторону, кивнул на спящего гиганта.

— Думаю до утра.

— Бля-я-я вот попадалово-то! Однозначно не успеем!

— Да, что случилось-то? Юрка, вона, тоже блеял что-то невнятное... Говори толком!

Далее следовало пространное сбивчивое изложение событий последних трёх дней вплоть до сего момента, обильно перемежаемое немецкими, французскими и, куда ж без них-то! — русскими антиэвфемизмами. Сергеевна слушала внимательно, задавала правильные вопросы и даже к вящей радости присутствующих накинула халатик. Дослушав до конца, некоторое время о чём-то молча с серьезным видом размышляла, наконец прервала молчание:

— Тут такая штуковина, значит... Классическую экранизацию Гари Поттера смотрел? — дива выстукивала ноготками незатейливый ритм. — Не ваш скучный мультик и не наш современный бестолковый ремейк, а старый культовый фильм Криса Коламбуса, плоский еще, с Эммой Уотсон в роли Гермионы?

— На первом курсе все баловались, самая простая матрица...

— Ты не понял, котёнок. Я не о том. Я о той самой облезлой обезьянке — Гермионе, постоянно вытаскивающей двух юных разгвоздяев из всяческих щекотливых ситуаций. Именно, кстати говоря, благодаря офигительной женской интуиции, как это ни странно — блонди-логике и ответственному отношению к порученному делу. То есть, к учёбе. Уяснил? Так, вот! — безапелляционно подытожила она, подведя контур бл*дских, влажно полуоткрытых, перманентно толкающих на лямурные интрижки, губ и, лукаво подмигнув, с ободряющей улыбкой наглухо запахнула халат. — Я — сто раз круче! Давай-ка, малыш, тащи сюда быстренько свою грёбанную курсовую!

— Бросьте вы это дело, мадемуазель Д"Жаннэт! Мы тут трое суток уже выё*ываемся, кривляемся, точно девки в витринах Де Валлена, и всё без толку!

— Тащи, тащи! Гляну, покуда хорёчек мой дрыхнет сладенький, — с нежностью огладила распластанное рядом бездвижное тело. — Всё одно сидим, бездельничаем. И прикурите уже кто-нибудь даме сигаретку, плиз!

Особых противопоказаний к тому, честно говоря, не имелось. Госпожа Назарова, вообще-то, несмотря на неуёмную тягу к дурным компаниям, училась всегда хорошо, а в психостатике петрила особо хорошо! Даже Брукмюллер иногда её похваливал, что, как обычно, вызывало у многочисленных завистников вполне закономерный вопрос: за то ли петух кукушку хвалит, ась? Всяки разны слухи по Академии гуляли, однако в одной постели никто их так и не заловил. С произведением Кобо Абэ, опять же, с позиции науки довольно-таки зубодробительным, справилась Сергеевна отменно и безо всякой посторонней помощи. Вот и сейчас, обложившись многочисленными таблицами, справочниками, методичками, нацепив слабенькие Юрины очки на свой хорошенький классический носик, отрешённо погрузилась в сложнейший тензорный анализ ... хм... сложившейся ситуации.