Я задрожала, отходя к стене.
— Что... вам нужно? — пробормотала я. — Забирайте все деньги и уходите!..
Мужчины расхохотались, почти одновременно.
— Зачем нам твои деньги? Сколько их у тебя вообще? — сквозь хохот издевательски спросил первый.
— Да нам за тебя столько отвалят, сколько ты за всю жизнь не заработаешь! — поддакнул второй.
Я поняла, что крыть мне нечем.
— Что вам надо?.. — повторила я вновь. Надо было бы бежать, а я стояла и разговаривала с ними!
— А ты еще не поняла? — спросил первый, двинувшись ко мне и преграждая путь к отступлению.
— Да ты нам нужна, ты! — рявкнул второй, сплюнув прямо на пол. — Так что будь хорошей девочкой и не зли нас, — он протянул ко мне свои костлявые руки. — Иди к папочке.
Я зачарованно следила за тем, как мужчины надвигаются на меня, сокращая расстояние, образовавшееся между нами, и, наблюдая за ними, могла лишь в отчаянии двигаться вдоль стен, в бесплотной попытке спастись. Мозг отказывался принимать тот факт, что меня сейчас схватят. Но бежать было некуда.
Я хотела ринуться вперед, но первый мужчина схватил меня за руки, решительно прижав к своему телу.
— Ой, как опрометчиво и необдуманно, — поцокал он языком. — Держи ее!
Я забилась в его руках, стараясь оттолкнуть от себя, но к нему на помощь пришел сообщник. Я забилась с удвоенной силой, била их руками и ногами, царапалась, пыталась укусить, тянулась к волосам и глазам. Одного я даже зацепила, полосонув его по лицу ногтями и, почувствовав на пальцах сгустки липкой массы, поняла, что расцарапала его до крови.
— Ах ты, с**а! — заорал мужчина вне себя от ярости. — Смотри на меня! — он резко развернул меня к себе, а у меня не хватило сил даже на то, чтобы воспротивиться.
А в следующее мгновение он наотмашь ударил меня по лицу. Шея дернулась, голова откинулась назад. Я почувствовала ядовитый привкус металла на языке, и поняла, что рассекла губу. Мужчина ударил меня снова, не обращая внимания на то, что я уже не сопротивляюсь, от шока и испуга, застыв в их руках тряпичной куклой. Кровь струйкой потекла по подбородку, в глазах застыли невольные слезы боли.
— Ты что творишь?! — заорал на него его напарник. — Нам не велено! Совсем сдурел?! Хочешь испортить товар?! Кто ее купит такую?!
— Да я совсем чуть приложился, — заявил тот, пожав плечами. — Подумаешь, небольшая ссадина. Пока мы доставим ее Вальтеру, все заживет, — он бросил на меня острый взгляд. — Если эта девка не выведет меня из себя и не нарвется.
— Заткнись, — шикнул на него другой, — и лучше тащи веревку.
И тут я поняла, что нужно действовать немедленно. Сейчас!
Я сделала стремительный рывок вперед, оттолкнув мужчину от себя, и на дрожащих, подкашивающихся ногах бросилась к двери.
— Куда пошла, с**а?!
— Держи ее, чего стоишь, как пень?!
Я успела добежать до двери, дернула ручку на себя и... резкий толчок в спину вырвал воздух из моих легких.
— Что я тебе говорил!? — задышали мне в ухо, сильно хватая за волосы и потянув их на себя, откидывая мою голову назад. — Что говорил?! — мужчина сильно ударил меня головой о дверь, и перед глазами все поплыло. — Чтобы ты не выводила меня из себя, с**а! — и снова удар, казалось, от него моя голова затрещала. — Разве не ясно?! Ты меня что, плохо расслышала?! — и снова удар о стену, резкий, острый. Кровь хлынула по щекам из рассеченного лба.
— Оставь ее! — гаркнул на напарника другой мужчина, подскочив к нам. — Оставь, я сказал!
Но хватка не ослабла, волосы, накрученные на мужскую руку, оттягивали меня назад, вынуждая падать на колени. От боли из глаз полились слезы, скатываясь по щекам и оседая на языке солеными каплями, смешиваясь со вкусом крови. Чтобы не задохнуться, я сглотнула и, жадно хватая ртом воздух, упала на пол.
— Тварь! — мужчина пнул меня ногой в живот, коленом задев подбородок.
— Ты прекратишь или нет?! — заорал на него напарник, хватая его за руки и поворачивая к себе лицом. — Ты ее убьешь нахрен, и кто нам тогда заплатит?! Твоя башка вообще думает когда-нибудь!? — он ткнул мужчину кулаком в висок, не грубо, но жестко. — Вальтеру не нужен испорченный товар.
— Да подумаешь, несколько ссадин...
— Заткнись, я сказал! — рыкнул на него тот. — Завяжи ей глаза и руки. И в рот кляп не забудь вставить.
— Я бы ей в рот лучше что-нибудь другое вставил, — хохотнул мужчина, грубо улыбнувшись, а потом, схватив меня за волосы, потянул их наверх. — Что, деваха, отсосешь у меня? — из моих глаз вновь брызнули слезы, я схватилась за волосы. — Пока я тебя интеллигентно спрашиваю. Там, куда мы тебя отвезем, спрашивать не станут, просто вставят и все, без лишних расспросов.
Тот, другой, который показался мне даже порядочным в сравнении с этим, резко оттолкнул того к стене.
— Пошел вон! — посмотрел на него с раздражением и злостью. — Ты что, не знаешь правил?! Хочешь в Колонию загреметь?! Там тебе быстро организуют и "вставить" и "отсосать"! И отымеют во все дыры!
Второй мгновенно заглох, вдруг присмирев.
Другой же поднял меня с колен за локти, но мои ноги так дрожали, что я тут же упала назад.
— Стой. Да стой же ты, дура! — рыкнул он мне в лицо, и я попыталась удержаться на ногах. — Веревку давай, чего встал?! — прикрикнул он на своего напарника.
Мне завязали глаза, связали узлами руки и ноги, а потом я услышала голос, обращающийся ко мне.
— Прости, дорогая, — этот был тот, который вел себя более сдержанно, — но так надо.
Я поняла, что произойдет, еще до того, как резкий удар обжег огнем кожу лица и отбросил меня назад.
Еще через мгновение я провалилась в темноту.
Запихивая недвижимое тело девушки на заднее сиденье угнанной им машины, Аласдэр думал о том, что если исключить кое-какие нюансы, ему нравилась работа, которой он занимался. И оплачивалась она хорошо. Что уж и говорить, заказчики никогда не обижали их деньгами. Столько он не смог бы заработать и за всю свою жизнь. Одно его по началу беспокоило, это то, что их деятельность может быть раскрыта. Но и тут наниматели их не обманули. Никто ни о чем не догадывался, накормленные той ложью, которую за большие деньги придумали заказчики, выдавая ее за правду.
Да, пожалуй, отметая прочь сомнения, можно было смело сказать, что работа ему нравилась.
Но он был бы глупцом или безумцем, если бы порой не думал о том, что происходит с теми, кого они поставляют к заказчикам после того, как они оказываются не в его руках. Но он не думал. И не потому, что был глупцом, а потому, что привык за долгие годы работы не задавать подобных вопросов. Их не жаловали наниматели, а злить подобных людей, как слышал Аласдэр, было крайне опасно.
Поэтому он предпочел заткнуться и молча выполнять то, что ему было велено.
Он был Наемником, вот и всё.
Он никогда не страдал наличием совести или жалости, поэтому и занимался тем, на что его "подсадила" жизнь. Но сейчас, в эту самую минуту, глядя на связанное худенькое тельце похищенной им девчонки, ему отчего-то хотелось послать все к черту.
Макс был тем еще мерзавцем, что так ее отделал, но что уж поделать, если в напарники ему достался моральный урод! Аласдэр слышал, что многие помимо него жаловались на Макса именно за чрезмерное насилие и неоправданную жестокость, которую тот проявлял на работе. Он просто не контролировал себя, срывался и выходил из себя за считанные минуты. Кричал, ругался, истязал и, казалось, даже наслаждался тем, что творил, потому что гнев, сверкающий в его глазах, сопровождался безумной улыбкой на пол-лица.
Если бы Аласдэр сам не был наемником и не понимал, что это значит, он бы сказал, что это следствие какой-то психологической травмы, полученной им в детстве, но он старался об этом не думать вообще. У него и так была куча забот, не хватало еще возиться с ублюдком с поехавшей набекрень крышей!
Но девчонку, несмотря ни на что, было жаль. А ему за годы работы уже таким чуждым стало чувство жалости и сострадания, что сейчас оно казалось незнакомым, даже новым. И это его раздражало. Он, черт побери, не должен ее жалеть. Не она первая, не она последняя. Сколько их таких по всему миру! И все же...
Он бросил беглый взгляд на застывшую на сиденье фигурку как раз в тот момент, когда заговорил Макс.
— Какого хрена она ему понадобилась? — недоумевал он, тоже поглядывая на заднее сиденье. — И что он в ней нашел, непонятно!
Аласдэр покачал головой и, поджав губы, отвернулся от девчонки.
— Наше дело маленькое, делать свою работу и не задавать лишних вопросов, — коротко бросил он.
— И все-таки? — не успокаивался Макс, повернувшись к нему лицом. — Как думаешь, сколько за нее дадут?
Аласдэр вновь отрешенно качнул подбородком. Не его дело. И не его проблемы.
— Да ладно тебе! — ткнул Макс напарника в плечо. — Сколько? Десятку кто-нибудь хоть отвалит, как думаешь? — он гортанно расхохотался, откинув голову назад. — Хотя сомневаюсь, что она кому-то вообще приглянется. Ни кожи, ни рожи, даже и взяться не за что! Насколько я знаю, такие там не ценятся, — он презрительно фыркнул. — Да и малявка еще совсем.
"Вот именно, подумал Аласдэр. Ей не место там, куда она попадет".
— Как думаешь, — не переставал донимать его Макс, — сколько она протянет?
Мужчина сильнее сжал руль, вглядываясь в залитую дождем улицу.
"Мало. Очень мало...".
— Месяц? — допытывался Макс, не переставая ржать. — Или два? О, о, даю ей два! Что скажешь?
Аласдэр посчитал за нужное вообще ничего ему не отвечать.
Приказав не вовремя зашевелившейся в нем совести заткнуться, он нажал на газ и рванул с места.
Эта девчонка, как только он доставит ее в руки Вальтера, уже перестанет быть его головной болью и проблемой. У него появятся другие. Такие же, как она.
2 глава
Рынок
Пробуждение было болезненным.
Я хотела открыть глаза, но вдруг поняла, что не могу. Лицо было завязано какой-то материей, очень грубой, она расцарапала мне кожу лица. Хотела открыть рот, чтобы позвать на помощь, но из моего горла не вырвалось и звука. Массивный и жесткий кляп перекрывал даже приток кислорода к легким, вынуждая меня задыхаться и тяжело втягивать в себя воздух через нос. Попытавшись пошевелиться, я с ужасом обнаружила, что тело болит так сильно, будто над ним измывались весь день напролет, колошматя меня от всей души не только руками, но и ногами. Ко всему прочему, я поняла, что руки и ноги были связаны, когда попробовала приподняться на локтях, и не смогла этого сделать.
С отчаянным немым рыком откинулась на ледяной каменный пол, на котором лежала, и глухо застонала.
Заплакать? Да, пожалуй, стоило бы. И время подходящее, и место... Где нахожусь, неизвестно. Кто меня похитил и, главное, зачем, тоже. Что со мной собираются сделать, — загадка.
Даже мои похитители не понимали, зачем я понадобилась безызвестному Вальтеру, который, по всей видимости, и приказал меня похитить. Ради Бога, зачем?! Что с меня взять?! Бедная девочка детдомовка, непривлекательная, даже немного нескладная, без высокооплачиваемой работы, без богатых родителей, или родственников. У нее даже нет друзей, чтобы выплатить выкуп, если уж на то пошло!?
Или меня похитили не ради выкупа?.. А тогда для чего?! Для чего, ради Бога!?
Зачем меня похитили, кому всё это было нужно, что со мной собираются делать?! Продать в бордель? На порностудию? Трансплантировать на органы?!
От ужасающих своей реальностью, травящих мозг мыслей, жужжащих в голове, хотелось рыдать.
Эта пугающая неизвестность била по нервам сильнее кнута. Она просто сводила с ума.
Заплакать бы сейчас, зареветь, сдаться... Да вот только проявлять слабину было не в моем характере, закаленном суровой действительностью детства, проведенного в детском доме. Там не уважали слабость. Там у власти стояла сила. И там за выживание нужно было бороться.
Я снова пошевелилась, вызывая в теле сквозную тупую боль от кончиков пальцев до скованного немым стоном горла. Не сломаны ли кости? Как сильно меня били? Как долго?..
До этого меня били несчетное количество раз. И все эти разы приходились на время, проведенное мною в детском доме. С той поры прошло уже шесть лет, и я, погрузившись в относительно спокойное и тихое существование, уже успела забыть, каково это, — испытывать гноящуюся боль от избиения.
Превозмогая судорожную боль, я немного приподнялась. Пытаться снять с глаз повязку, было, конечно, бесполезным занятием, но я все же попробовала это сделать. Как и следовало ожидать, ничего из этого не вышло. Тело болело так сильно, что от боли хотелось лезть на стену.
Я понимала, что сидеть вот так и бездействовать нельзя, но и подать знак, что я уже очнулась, было не слишком разумным решением. И стоит ли этот знак вообще подавать? Убивать меня, конечно, не станут, раз не сделали этого раньше, но вот избить вновь до потери сознания, вполне смогут.
Боже, какая бессмыслица рассуждать о том, кто сможет и что сможет, когда я даже не представляю, где нахожусь!? Все еще в Праге? Или же меня перевезли куда-то еще во время моей "отключки"?
Руки были завязаны сзади прочными веревками, так, что никакой возможности освободиться не было, хотя я и попыталась это сделать.
— Вижу, ты очнулась?
От неожиданности я слишком резко повернула голову в ту сторону, где раздавался голос. Незнакомый женский голос, очень красивый, звонкий, но лишенный эмоций, словно бы безжизненный.
Девушка?! Здесь?! Что за...?!
Я пошевелилась, задергалась, что-то замычала сквозь сдавливающий горло кляп, превозмогая боль.
— Ты была без сознания довольно долгое время, — сказали мне и вдруг зло добавили: — Наверное, эти олухи били тебя? Черт! — ее раздражение я ощущала кожей. — Если Вальтер узнает, он с них шкуру спустит! — чертыхалась незнакомка, и я почувствовала ее приближение.
Она наклонилась надо мной так низко, что я ощутила исходивший от нее легкий аромат цветов.
— Я выну изо рта кляп и развяжу тебя, если пообещаешь не кричать и не пытаться бежать, — сказала она спокойно, почти равнодушно. — Кивни, если согласна.
Был ли у меня выбор, чтобы отказываться? Что я вообще сейчас могла решать?!
Я кивнула, молясь о том, чтобы не сорваться и не закричать.
Когда повязка спала с глаз, я сощурилась от света, ударившего в глаза.
На самом деле в комнате, где я находилась, было довольно-таки темно, лишь легкое золотистое сияние, проникавшее сквозь застекленное окошко где-то под самым потолком, скользило по серым оголенным стенам лучами предзакатного свечения. Не сказать, что здесь было мрачно, скорее, сумеречно.
Может быть, сейчас уже вечер?.. Я невольно бросила взгляд на окно, освобождаясь от пут.
Интересно, сколько я пролежала так, связанная, покалеченная, измотанная? Женщина сказала, довольно долгое время. Это может означать и несколько часов, и целый день! А, может, и дольше!?
Вскоре изо рта был вынут кляп, а руки и ноги освобождены от веревок.
Незнакомка скрутила веревки и отбросила их в сторону, безразлично глядя на меня.
