Когда-нибудь, но не сейчас

— Эффект, — непонятно сказала Ена. — Такой эффект работы ячеек. Компьютер содержит квантовые ячейки. Этот лед сохраняет их внутри себя.

Батакришна Гупта позволил себе чуть-чуть потянуть в улыбке тонкие, совсем не индийские губы. Квантовые ячейки были старой, ещё пятилетней давности разработкой "Сурья-Вамша", так и не нашедшей практического применения.

— Как же вы решили проблему синхронизации метастабильных состояний? — небрежно поинтересовался Первый.

Гупта с усилием натянул на лицо выражение почтительной невозмутимости. Шеф любил делать вид, что ничего не понимает в разработках, которыми торгует. Каждый раз выяснялось, что он в курсе текущих проблем. Хуже того: президент, как правило, знал о них больше, чем сам Батакришна Гупта. Никакие попытки объяснить старикану, что, согласно современным управленческим концепциям, микроменеджмент — зло, а делегирование ответственности — благо, не помогали: Гангадатта почему-то считал нужным знать, что, собственно, он предлагает потребителю.

— Насколько я припоминаю, — небрежно рассуждал Наблус, — главной проблемой было то, что соединенные вместе квантовые ячейки в принципе не могут находиться в одном состоянии. Так?

Кзылходжаева кивнула.

— И заранее нельзя сказать, в каком именно состоянии будет находиться каждая ячейка в каждый следующий момент.

— Имеется путь, — осторожно возразила Ена. — У нас есть алгоритм Винарского. Рассматривает состояние ячеек. Но в начале счета квантовой динамики он заканчивает работу. Поскольку состояние зависит от результатов счета. Это к программе компьютер на ячейках, необходимо знать заранее результат о счете. Тупик. Поймите?

— И как же вы сумели выйти из положения? — вклинился Гупта, делая вид, что понял.

— Быстро я не могу отвечать это, — вздохнула Кзылходжаева, подбирая слова, максимально близкие к нормативному английскому. — В целом я перевернула идею относительно вычисления. На обычном компьютере мы имеем начальные условия, и мы пробуем получить решение. На квантовом компьютере мы признаем, что решение существует. И к этому соответствует любое распределение вероятностей состояния ячеек, которые мы должны найти. Это движение к началу от конца.

— Я не понимаю, — признал, наконец, Наблус. — Ведь решения у нас ещё нет, не правда ли?

— Но мы можем работать со всеми решениями одновременно.

— С континуумом решений, — встрял Гупта, радуясь возможности сказать что-то умное.

— Нет. Не континуум, — отрезала Кзылходжаева. — Это множество сильнее.

— Нам напоминают, — тонко и мудро улыбнулся президент компании, — что континуум имеет мощность алеф-один, а даже мощность множества функций, проходящих через одну точку, выше. Множество же решений всех возможных задач я даже не берусь себе представить... если речь идёт о нём.

— Не абсолютно так. Но это незначительно, — отмахнулась Ена. — Важно, что имеется метод. Имеются решения, с которыми мы можем работать сразу. Один — решение проблемы распределения вероятностей. Квантовый компьютер должен рассмотреть себя. Сам себя он пересчитывает.

— Но ведь для того, чтобы обсчитывать свои состояния, компьютер уже должен работать? — спросил господин Гангадатта. — А если он не работает, как он может обсчитывать свои состояния?

— Я знаю, странно. Но мы нашли путь решения. Компьютер получает информацию относительно следующего состояния ячеек непосредственно от набора. Мы назвали это счет в скорости, превышающей бесконечность. Это напоминает, как если бы результат готов до счетов. Поймите?

— Извините меня, — вежливо сказал президент компании — но здесь проходит граница моей компетенции. Я не настолько хорошо разбираюсь в квантовой физике. Скажите мне главное: это работает?

— Да. Скорость обработки данных фактически бесконечна, — сказала Ена. — Но теперь я скажу главный результат. Того, за что мы потратили лишние четыре месяца.

Все затихли.

— Помнить вы нашу беседу? — обратилась Кзылходжаева к Гупте. — я сказала, что скорость приема результатов ограничена возможностями выхода данных. Я не сказала относительно входа.

*

Полковник Херберт Ауль терпеть не мог современной техники. Например, один вид автомобилей, выпущенных в новом тысячелетии, вызывал у него изжогу — все эти зализанные линии, которые делают машину похожей на задницу шлюхи. Разумеется, сам он ездил на специальной и очень современной — если так можно выразиться, — машине, зато кузов был выполнен в стилистике старого "Понтиака". В молодости, когда он занимался баскетболом и готовился к поступлению в Вест Поинт, у него был как раз "Понтиак" — нормальная мужская тачка.

Тех же мнений полковник придерживался и относительно всего прочего. В кабинете у него стояла добротная деревянная мебель. Кресло было способно выдержать его вес — около трёхсот фунтов — безмолвно, без единого протестующего скрипа. Стол был деревянным, позапрошлого века, а не какая-нибудь там штука-дрюка из стекла и никеля. Окно забрано кованой решёткой, привезённой из Европы. И, разумеется, никаких компьютеров: он физически не выносил эти штуки, которые, как грибы, повырастали теперь на каждом столе. Вместо этой гадости он носил очки в черепаховой оправе, придающим его квадратной физиономии относительно добродушный вид, и перстень на среднем пальце. Крохотная видеоустановка проецировала в каждый глаз изображение виртуального дисплея, клавиатуры и мыши, а перстень позволял снимать движения пальцев в воздухе. Что касается прочих потрохов, они размещались в портсигаре и были связаны с очками и перстнем защищённой беспроводной связью.

Худощавый блондин, сидящий на жёстком гостевом стуле у окна, всё это знал. Он также знал и то, что система была украдена Агентством года три назад у одной молодой фирмы, подававшей надежды. Коммерческая модель так и не поступила в продажу: компания-производитель вляпалась в патентную дрязгу, да так и не очистилась от дерьма. Вообще-то судебное дело было начато с подачи Агентства и лично господина Ауля. Компания не хотела сотрудничать с американским правительством на предлагаемых ей условиях, а это в глазах истинного патриота Америки, каковым полковник, безусловно, являлся, было в высшей степени предосудительным поступком.

Вот и сейчас господин полковник пялился в пространство и возил пальцами по столу, двигая невидимую мышь.

— Значит, "Сурья-Вамша" чего-то добилась, — сказал он, наконец, вслух.

— Не совсем так, — почтительно возразил худощавый блондин, сидящий перед полковником. — Чего-то добилась Ена Кзылходжаева.

— Как вы можете выговаривать это имя? — поинтересовался полковник.

— Я работал с русскими, — объяснил худощавый, — а также с татарами, казахами и киргизами. Все эти люди очень не любят, когда их имена искажают.

— Дикари обидчивы, — пожал плечами Херберт Ауль.

— Госпожа Кзылходжаева — экстравагантная особа, но не дикарка, — заметил блондин.

— И что, она и в самом деле сделала квантовый компьютер?

— "Сурья-Вамша" наняла её для этой цели. План работ был рассчитан на три года. Ена была уверена, что ключ от сверхбыстрых вычислений у неё в кармане.

— И что же?

— По нашим сведениям, корпорация закрывает лабораторию и сворачивает работы. Тем не менее, наш человек в лаборатории...

— Сколько там людей?

— Кроме Ены, трое. Все — высококвалифицированные специалисты в своих областях. Петер Окорочко, Рита Сафари и Аркадий Винарский. Последний — недавний иммигрант, сотрудничает с нами из патриотических побуждений. Так вот, по его информации, четыре месяца назад у них что-то получилось. Один из образцов, с которыми они работали, стал проявлять некие свойства, которые можно попытаться использовать для квантовых вычислений. Винарский утверждает, что Ена фактически скрыла это от начальства. Он уверен, что получен какой-то результат, "интересный для американского правительства", — последние слова блондин закавычил голосом.

— Значит, Ена что-то сделала и скрывает это от начальства? Может быть, рассчитывает продать результаты кому-то ещё?

— Очень сомневаюсь, — сказал блондин. — Она не настолько любит деньги.

— А что она любит? У неё есть странности? — спросил полковник, выделяя тоном последнее слово.

Блондин понял.

— Особенных нет. Политикой не интересуется. Не религиозна. Не состоит в радикальных организациях и не поддерживает их. Живёт одна. Сексуальная жизнь отсутствует. Возможно, девственница, хотя в этих экспедициях к чёрту на рога случается всякое...

— Это вы о чём?

— В прошлом она была антропологом. Ездила в экспедиции. Долго жила в одном индейском племени в районе бассейна Амазонки.

— И что? Это имело какой-то смысл?

— Более чем, — подтвердил блондин. — Её работы по обрядовой практике архаических обществ считаются классическими. Получила за них премию Боасианского центра, очень престижная награда. Пожертвовала денежную составляющую премии Фонду защиты дикой природы.

— Радикальная экологистка? — заинтересовался Ауль.

— Нет.

— Тогда зачем?

— Как ни странно, эксперимент. Она тогда интересовалась социологией и писала статью о благотворительности как социальной практике. Ей захотелось проверить какие-то свои выводы.

— И сколько она отдала?

— Кажется, сто пятьдесят тысяч.

— Для того, чтобы написать статью?

— Да.

— А потом она всё это бросила и занялась математической физикой?

— Нет. Сначала она занялась историей науки. У неё есть интересные заметки о культе бога Тота у египтян и его влияние на развитие математики. Правда, научная общественность эти работы не приняла из-за чересчур экстравагантных выводов, но...

— К дьяволу всех египетских богов. Что потом?

— Потом уже матфизика. Здесь она добилась успеха. Её работы по квантовым эффектам в сверхтонких слоях...

— Считаются классическими, да? Как ей всё это удаётся?

— Она гений, — пожал плечами блондин. — Такое бывает.

Полковник Ауль вздохнул. Он занимался технологическим шпионажем уже пятнадцать лет, и за это время убедился, что гении и в самом деле существуют. Как правило, это очень странные и неприятные люди. Одного из них полковник лично пристроил в хорошую психиатрическую лечебницу — исключительно для того, чтобы избавить от федеральной тюрьмы.

— Скорее всего, ею движет любопытство, — предположил блондин. — Она занимается тем, что ей интересно.

Херберт Ауль немного подумал.

— В таком случае, она и в самом деле построила этот самый квантовый компьютер, — решил он. — А может быть и ещё что-то. Активизируйте работу по "Сурья-Вамше". Мы должны знать все подробности.

*

Господин Наблус Гангадатта потеребил ухоженную бородку цвета эбенового дерева

— Итак, если я правильно понял ваши объяснения, вы утверждаете, что ваш компьютер не нуждается во вводе данных. Он берёт их из воздуха. Или из вакуума. Или из этого вашего континуума. Как вы это объясняете? — спросил он с надеждой в голосе. — Опять квантовый парадокс?

— Я не знаю, — Кзылходжаева поморщилась. — Не могу говорить точно.

— Может быть, это что-то вроде голограммы? Восстановление целого по фрагменту? — вмешался Гупта.

— Я думал об этом также, — сказала Ена, разглядывая колбу. — Но данные вообще не связаны с любым с целым. Они могут быть нерегулярны. Тогда мы сделали испытания и видели: необходимо войти настолько в большое количество данных, что это мог отличать их от других последовательностей. Потом он начинает набирать их откуда неясно.

— Я плохо понимаю, — ответил президент компании. — Давайте на примерах, так проще. Правильно ли я понял, что если мы будем вводить в компьютер, скажем, собрание сочинений Шекспира, то достаточно будет ввести один сонет, а всё остальное окажется там само?

— Приблизительно, — ответила Ена. — Мы пробовали. Это работает. Лучше ещё данные относительно издания. Тогда он работает со всем объемом текста.

— Очень интересно, — встрял Гупта. — А если речь идёт о текстах, которые малодоступны? Скажем, о таких, о которых известно только название?

— Иногда кое-что собирается, — осторожно сказала Кзылходжаева, — иногда нет.

— Это невероятно. Покажите мне это. Сейчас, — потребовал Гангадатта.

Ена пожала плечами, подошла к рабочей станции и нажала несколько клавиш.

— Это испытательная программа. Два окна. В левом это необходимо войти ваши данные. Тогда станция соединяется на квантовый компьютер. И справа будет иметь полностью файл.

Наблус подумал. Потом кликнул курсором по левому окну и набрал несколько строчек. Когда он вводил четвёртую, в правое окошко внезапно высыпался длинный столбик текста.

Ена бесцеремонно заглянула через плечо и увидела первые строчки:

Мой сад весь в зелени, как в сказке,

Не умолкают песни птичьей пляски...

В этот момент Президент компании медленно сполз со стула.

*

— Совещаются, — повела плечиком Рита. — Все в сборе. Наблус приехал собственной персоной. Гупта, кстати, прилетел из Европы... Старый набоб отлепил задницу от циновки. Невероятно.

— Потише, Рита, — испугался Винарский. — Тут наверняка эти самые...

— Жучки? Да пусть их. Ругать начальство — признак лояльности. Сотрудник, за чашечкой кофе говорящий о шефе в уважительном тоне, наверняка продаёт корпоративные секреты конкурентам. Это написано в любой нормальной книжке по менеджменту персонала...

— Почему-то мне кажется, — вступил Окорочко, — что наш Первый не читает книжки по менеджменту персонала. Он всё-таки индус. Человек старых традиций. Брахманы там, кшатрии. Или как у них это всё называется?

— Ты слишком долго работал на японцев, Питер. Наблус Гангадатта — надутый боров, но всё-таки он родился в Америке, а не в Индии. Как и ты.

— Я родился на Гаити, но я украинец, — набычился Питер. — Я пью водку.

— Так или иначе, Гангадатта — не японский сенсей.

— Рита, ты не знаешь, что такое сенсей. Когда я работал в токийском отделении, насмотрелся я на этих мамото-шмамото, попирающих сандалиями Вселенную...

Рита пыталась разделаться со стейком, принесённым с первого этажа в пластиковой коробке. Кусок мяса скрипел под ножом, как несмазанные ворота.

— Они когда-нибудь начнут нас кормить человеческой едой? — на всякий случай спросила она.

— Нет, — с удовольствием сказал Окорочко. — Это противоречит корпоративной этике. Скажи спасибо, что ты, как-никак, ешь говядину. Священную корову, между прочим. У них там коровы священные животные. Наверное, ихний Санта-Клаус на них ездит.

Рита с усилием оторвала кусочек мяса от жёсткой пластины, обмакнула в соус.

— Ш-шит, почему у них нет нормального американского кетчупа?

Винарский крутил в руках кусок станиолевой фольги, который нашёл на столе. Ему ужасно хотелось похрустеть ею, но нарываться было бы неумно.

— Мне кажется, — ни к кому не обращаясь, проговорил Питер, — что Ена собирается выкинуть какую-то штуку.

— Если так, — вздохнула Рита, — мы-то что можем?

*

— Да просто детские стишки, — Наблус уже вполне оправился от внезапного обморока и даже не слишком конфузился. — Я написал их в четыре года. И, конечно, никому не показывал. Но хранил этот листочек. Что-то вроде талисмана, понимаете? Представляете, насколько я был удивлён?