Чужое место

— Петр Маркелович, а почему я обо всем этом узнал только теперь?

— Извините, Александр, но вы даже сейчас восприняли мое сообщение весьма эмоционально. Три месяца назад, когда все только начиналось, а ваша боль от недавней утраты была сильнее, от вас могли поступить указания, кои привели бы к неудаче.

— Ага, и вы, значит, на всякий случай решили не ставить в известность столь неуравновешенную личность, как императора.

— Не мы, ваше величество, а я. Это была моя инициатива, а Сергей с Михаилом только согласились с ней, да и то их пришлось долго убеждать. Готов понести наказание.

— Зря готовы, его не будет. Это была моя ошибка, что не предвидел подобной ситуации, и сейчас я ее исправлю. Значит, отныне всем вам строжайше воспрещаются любые умолчания! Даже из самых лучших побуждений. Даже если вы будете уверены, что знание меня погубит, а незнание спасет, все равно. Сначала доклад, а после его утверждения — действие. Если ситуация требует немедленного реагирования, то можно сначала действовать, а потом докладывать, но без задержки и с обязательным обоснованием именно такого варианта. Вам все понятно?

— Да, ваше императорское величество.

— Очень хорошо. И доведите мой приказ до Михаила с Сергеем. В письменном виде, под роспись, копий не снимать, единственный экземпляр в особый архив. Но, разумеется, лично с каждым я тоже побеседую. Далее. Все ваши обещания Марине я подтверждаю. Для негласного разрешения на морганатический брак встреча ни с кем из них не нужна, хватит письма, подписанного обоими. И, наконец, ответьте мне еще на один вопрос. Как получилось, что вы, прожженная канцелярская крыса — это тоже комплимент — оказались столь сведущи в тончайших, так сказать, движениях души? Почему этого не смогли сделать Сергей с Михаилом, они же моложе, и им, наверное, ближе подобные вопросы?

— Да потому, Александр, что они действительно моложе. И не любили, извините за высокий стиль.

— А вы, значит, сподобились...

— Совершенно верно. Но мне, в отличие от вас, тогда не хватило ума и силы воли сразу согласиться с неизбежностью разрыва. Я трепыхался, делал ошибки и в конце концов и потерял женщину, и загубил карьеру. А иначе почему я, по-вашему, после двадцати лет службы оставался коллежским регистратором?

— Действительно, но я в детстве просто не разбирался в вопросах чинопроизводства, а потом не обращал внимания по привычке. В общем, ваши действия я одобряю. Можете прямо сейчас начинать думать, какой классный чин вам больше нравится и какой орден к нему более всего подойдет. Кроме, разумеется, высших в империи.

Когда канцелярист ушел, я задумался. Да, если кто здесь и виноват, то исключительно бывший цесаревич, а ныне император Алик Романов, он же Александр Четвертый. И дело даже не в том, что я заранее не отдал приказ о недопустимости подобного. На то приказы и существуют, чтобы их нарушать. Но вот сейчас мне, например, захотелось выяснить, что за романтическая история приключилась в молодости с Петром Маркеловичем. Что, все случилось прямо как в песне — "он был титулярный советник, она генеральская дочь"? Не помешало бы узнать. И не от него, так как он беспристрастным тут быть не может. Так к кому обратиться?

Короче говоря, нужно еще одно подразделение, с моей канцелярией никак не связанное. Но способное быстро представить ответы на вопросы, касающиеся персон из той самой канцелярии. Причем желательно, чтобы ответы появлялись еще до того, как я успею задать вопросы.

Глава 2

После сообщения Петра Маркеловича я слегка воспрянул духом и перестал видеть все в черном цвете настолько, что смог внимательно, а не как до этого выслушать очередной доклад военного министра Ванновского. Тем более что он был посвящен довольно интересной теме — итогам конкурса на магазинную винтовку для русской армии. Ее еще называли малокалиберной, потому как три линии действительно меньше, чем четыре, как у берданки.

Я, честно говоря, в этот вопрос до сих пор почти не вмешивался. Во-первых, потому, что не чувствовал себя таким уж крупным специалистом в оружейном деле. В конце концов, мосинка не так уж плохо служила русской армии более полувека. Во всяком случае, проигрыш русско-японской войны произошел вовсе не из-за каких-то недостатков этого оружия. Кроме того, конкурс происходил тогда, когда я и без него был сильно занят, так что мне удалось только слегка помочь Мосину в его личных делах, и более ничего.

Рогачев по моему заданию узнал, что муж любимой женщины Сергея Ивановича зовется Николаем Арсеньевым, он потребовал за развод пятьдесят тысяч рублей и в данный момент находится в Санкт-Петербурге. После такой информации вопрос, заслуживает ли он уважения, отпал сам собой. В принципе, конечно, можно было бы ему заплатить, как это сделал сам Мосин в иной истории, но меня одолела жадность. Она прямо-таки вопила, что нельзя поощрять торговлю женами по таким диким ценам, и вообще это аморально.

Я выбрал момент, когда начальник отцовской охраны генерал Черевин только-только похмелился и пребывал в полной гармонии с мирозданьем, и рассказал ему эту романтическую историю, совсем чуть-чуть ее приукрасив.

— Не могли бы вы помочь мне как-то уговорить этого мерзавца согласиться хотя бы на десять тысяч? — с невинным видом вопросил я. — У меня просто больше нет денег (я, разумеется, врал), а Мосин — талантливейший оружейник, и он мне нужен в наилучшем душевном состоянии.

— Что? — возмутился бравый генерал, известный, кроме каждодневного пьянства, своим рыцарственным отношением к женскому полу. — Деньги этому негодяю, позорящему высокое звание русского дворянина?! Ну надо же, собственной женой торгует, скотина. Ничего, ваше высочество, я сегодня же с ним побеседую. Все равно его величество никуда не собирается, срочных дел быть не может, поэтому прямо сейчас выезжаю.

Ну, предположим, отъехал он не прямо сейчас, а часа через два, успев за это время собрать себе в компанию четырех казаков из отдыхающей смены лейб-конвоя и принять не то сто пятьдесят, не то двести грамм для дальнейшего поднятия настроения. Но на результате его визита задержка никак не сказалась. Не знаю уж, какими именно словами или жестами Петр Александрович убеждал скотину Арсеньева, но пассия Сергея Ивановича уже через неделю совершенно бесплатно получила согласие мужа на развод.

С патроном получилось примерно так же, как и с винтовкой. Роговцев был согласен, что для магазинной винтовки рант как минимум бесполезен, и принял на веру, что для автоматической он станет откровенно вредным, но единственный аргумент за рант перевешивал все, что были против него.

— Цена,— объяснил мне полковник. — Вы не обратили внимания, насколько дорогими получаются патроны для вашего пистолета?

— Обратил, но решил, что это из-за их нестандартности.

— Она тоже внесла свою лепту, однако главное — форма. По моим подсчетам, безрантовый патрон для винтовки будет обходиться в три с половиной, а то и четыре раза дороже, чем обычный. Кроме того, в России очень мало оборудования,на коем можно делать такие патроны.

Выслушав полковника, я вздохнул и отложил вопрос с более прогрессивным патроном на будущее.

Конкурс проходил без всякого моего участия — сначала катастрофа царского поезда, а потом смерть Николая не дали мне отвлечься еще и на него. И вот теперь я слушал доклад о результатах.

По словам Ванновского выходило, что финалистки, то есть винтовки Нагана и Мосина, практически равноценны, причем нагановская даже немного лучше, но комиссию подкупила более низкая цена мосинки, хотя он, Ванновский, был против. Теперь требуется высочайшее утверждение.

— Разумеется, оно будет. О чем тут думать? Мосинские винтовки, сделанные руками учеников на старом оборудовании в Ораниенбауме, как минимум на равных конкурировали с изготовленными на одном из лучших европейских заводов! Для российских условий это решающее преимущество. С этим разобрались, теперь давайте перейдем к названию и вознаграждению авторам. Что за "комиссионная винтовка"? Почему не мосинская?

— Потому что в конечном варианте присутствуют еще и детали, разработанные полковником Роговцевым и Леоном Наганом.

— Роговцев не против того, чтобы винтовка называлась "мосинской". А что придумал Наган — способ крепления пружины в магазине и чуть более удобную обойму? При том, что и мосинская вполне приемлема. И за это ему двести тысяч, а Сергею Ивановичу — всего тридцать? Извольте обосновать ваше предложение.

-Все детали винтовки Нагана защищены патентами, а Мосина — нет. Кроме того, он в процессе работы получал жалованье.

— И успел наполучать на сто семьдесят тысяч разницы? И почему нет наших патентов?

— Капитан Мосин отказался их брать, ваше императорское величество.

— Правильно, он же работал по государственному заказу. Не его это дело. Вот я и спрашиваю, почему государство в вашем лице прошляпило этот вопрос? Ведь Наган тоже кое-что у Мосина позаимствовал, но платить не собирается. Короче говоря, мои решения таковы. Первое. Изделие будет называться "винтовка Мосина образца девяносто первого года". Сокращенно — ВМ-91. Второе. Сергею Ивановичу — двести тысяч, Нагану — пятьдесят, и ни копейкой больше. Если считаете, что мало, доплачивайте из своих средств. Или наймите приличных юристов, которые найдут пути обхода его патентов. В этом, кстати, я вам могу помочь.

— Но ведь так мы испортим отношения с одним из лучших мировых оружейников!

— Значит, надо прилагать больше усилий, чтобы отечественные оружейники побыстрее вошли в число лучших. Наверное, придется мне, раз у вас это не получается.

Ну да, тоже мне, нашел министр лучшего. Он своего Нагана случайно с Браунингом или братьями Маузерами не перепутал? А ведь не зря Петр Семенович так за бельгийца болеет, ох не зря. То есть скорее всего не даром. Небось уже предвкушал немалый откат, а тут вдруг на тебе — такой облом! Похоже, пора начинать прикидывать, кого назначить военным министром вместо него. А то, что Наган может обидеться, так это пусть себе на здоровье. В крайнем случае в русской армии со временем появится револьвер или даже пистолет имени кого-нибудь другого, а пока она и смит-вессоном обойдется. Не припоминаю я, чтобы степень совершенства армейского короткоствола оказала хоть какое-то влияние на ход хоть одной войны. Японцы со своим далеко не идеальным пистолетом "Намбу" в начале второй мировой очень бодро накостыляли англичанам и американцам, а немцев чуть позже великолепный "Вальтер П38" не спас от поражения в сорок пятом.

Вообще, конечно, военного министра пора было менять, но без спешки — требовалось учесть три соображения. Первое — иметь в виду "эффект качелей". Название я придумал сам, а суть этого эффекта состояла вот в чем. Во всей более или менее известной мне русской истории, если один правитель, так сказать, предоставлял какую-то свободу, то в явно избыточных количествах. Поначалу это действительно давало некоторые плюсы, но потом начинался махровый бардак. Естественно, следующий правитель пытался навести порядок — но всегда заходил в своих благих начинаниях слишком далеко.

Екатерина Вторая совершенно распустила дворянство, из-за чего Павел решил все отыграть назад. Больно резко взялся, прибили.

Александр Первый правил, как он сам сказал, "по законам и сердцу Екатерины Великой", и бардак в конце его царствования был просто выдающимся, а завершилось оно восстанием декабристов. Это очень не понравилось наследнику, и Николай Первый принялся закручивать гайки, в чем явно перестарался.

Александр Второй решил начать демократизацию общества, и чем оно все кончилось, я видел сам. Хорошо хоть его почти вовремя грохнули, "перестройка" не успела привести к катастрофе, как несколько позже в Советском Союзе. Отец вознамерился навести порядок, и в некоторых областях это ему удалось, однако из-за избыточности усилий быстро проявились негативные последствия. За время его сравнительно недолгого правления количество научных звезд первой величины, сбежавших за границу, было максимальным. И это мы с братом еще успели привести в приемлемый вид "указ о кухаркиных детях", а то ведь было бы еще хуже.

То есть политика всегда с большим размахом качалась от устроения разнузданного бардака к наведению чуть ли не лагерного порядка, всякий раз со свистом проскакивая положение равновесия, наиболее предпочтительное для развития государства.

Ну то есть прямо как качели.

Нечто похожее, только в меньших масштабах, имело место и в военном ведомстве. Предыдущий министр, Милютин, сделал много полезного, но основательно развалил дисциплину среди офицерского состава. Нынешний, Ванновский, навел и неустанно поддерживал порядок с жесткой регламентацией всего подряд, который многие, чье мнение я считал возможным учитывать, называли кладбищенским.

Второе условие из тех, что требовалось соблюсти, состояло вот в чем. Новый министр должен быть моим человеком! А то ведь в свое время Лаврентий Павлович Берия недооценил возможностей армии во внутренней политике, понадеявшись исключительно на органы, за что и поплатился жизнью. Нет уж, я таких ошибок повторять не хочу.

И, наконец, условие номер три — кандидат должен по опыту, свойствам характера и по умственному развитию соответствовать высокому посту. Например, Драгомиров — опыт есть, да еще какой, с мозгами все более чем в порядке, но больно уж увлекающийся человек. Из совершено справедливой посылки о важности воспитания высокого боевого духа войск он сделал вывод, что все остальное вообще дело десятое. И, главное, не жалел энергии на пробивание своей точки зрения! Попутно при всяком удобном случае заявляя о бесполезности пулеметов и командно-штабных игр. Вот его бы с Куропаткиным сложить в одну посуду и взболтать до равновесного состояния, а потом снова разделить — получилось бы сразу два прекрасных министра обороны. Но — увы, требуемый миксер не был изобретен даже в двадцать первом веке, и уж тем более его нет сейчас. Присмотреться, что ли, к Редигеру? Правда, он пока всего лишь полковник, но мне ведь не завтра военного министра менять. Года два-три пусть еще поработает, а за это время нужный кандидат вполне сможет подрасти в чинах, особенно при высочайшей поддержке, а уж мне-то ее обеспечить нетрудно, должность позволяет.

Сразу после беседы с военным министром меня ждал подарок на своеобразный юбилей, известный только мне. В коридоре ошивалась Людмила, старательно делавшая вид, что она здесь оказалась совершенно случайно. Моя бывшая ненаглядная теперь была при императрице не только личным парикмахером и визажистом, но и кем-то вроде постоянной няньки.

— Ох, ваше величество, — громким заговорщическим шепотом возопила мышка, — труды-то ваши неустанные наконец-то успехом увенчались! Риточка сама еще не понимает, но я думаю, что она уже ждет ребеночка.

Глава 3

Борис Григорьевич Луцкой смотрел на письмо, пытаясь сообразить — кто же это может писать ему из Берлина? Почему-то молодому человеку показалось важным понять это еще до прочтения послания. Но ничего хоть сколько-нибудь убедительного в голову не приходило, и Борис вскрыл конверт. Внутри оказался еще один, только с его именем и фамилией, написанными по-русски. Вскрыв и этот, Луцкой начал читать, но сразу же со словами "что за дурацкий розыгрыш" отложил бумагу. Ибо прочесть он успел вот что: