Скука прекрасной Бурруджун

Платье красавицы Аль-наан-Рада

Для Бурруджун так и осталось загадкой, почему из всех признанных красавиц он выбрал именно ее.

Впрочем, эта загадка мучила и многих придворных дам. Мона-дар-Ушшада, которой предстояло стать старшей дамой в свите будущей правительницы, про себя называла Бурруджун не иначе как "эта рыба", имея в виду ее холодность и неизменное спокойствие. Дама неустанно отмечала малейшие промахи будущей прекрасной госпожи, ее непривычку к сложным нарядам и прическам, отсутствие тонкости и изящества в некоторых повседневных делах и нелюбовь к праздному времяпрепровождению, да к тому же абсолютное неумение складывать стихи. Хотя Бурруджун музицировала довольно сносно, и также рисовала тушью, делала она это без удовольствия.

Правда, все знали, что правитель Шашатана и сам, хотя был обучен всему тому, что должен был знать любой придворный, являлся больше воином и правителем, чем тонким ценителем искусств.

Бурруджун не была воспитана придворной дамой, и ее манеры, хоть и безупречные для аристократки, никогда не выезжавшей за пределы города, во дворце многим казались грубоватыми.

Сердце Моны-дар-Ушшада точила ревность, ибо она и сама бы желала занять место правительницы Лазоревого края и принимать все почести. Девушка считала, что в драгоценном уборе она бы смотрелась гораздо лучше. Ревность довольно быстро сменилась злобой. Ей без труда удалось настроить многих дам из свиты Бурруджун против будущей госпожи, ибо последняя в силу своего характера не сразу располагала к себе, и многим показались слишком высокомерными ее неизменно вежливые манеры и ровное отношение ко всем. Поэтому зачастую Бурруджун сталкивалась с мелкими неприятностями вроде случайно пролитых чернил на ее письменном приборе, поломанных гребней, нерасторопности служанок, науськанных дамами.

Бурруджун и тут проявляла прискорбную душевную черствость. Она посылала за новыми гребнями, приказывала вычистить все следы чернил, делала выговоры служанкам, назначала им соответствующие им наказания и даже не думала плакать тайком и болеть от страданий.

Настолько Мона-дар-Ушшада возненавидела будущую госпожу, что решилась на очень неприятное дело, подбив на это также некоторых дам.

Правитель Шашатана прислал множество подарков своей невесте, и среди них было драгоценное одеяние, принадлежавшее некогда бабушке правителя, знаменитой красавице Аль-наан-Рада. Парчовый наряд цвета закатного неба, изукрашенный жемчужными узорами и золотой нитью, и несколько струящихся нижних шелковых платьев молочно-белого цвета лежали на специальной подставке в комнате госпожи и ждали своего часа.

Вечером накануне свадьбы Бурруджун по какой-то надобности выходила из своих покоев, а когда вернулась, невольно ахнула, увидев, что произошло. Кровь отлила от лица, и Бурруджун оперлась о стену. Шелковые платья были разбросаны по комнате, а парчовый наряд изрезан на несколько больших кусков.

Следом за ней в комнату входила Лали-наан-Шадиш. Увидев поразительную картину, девушка вскрикнула еще громче и, позабыв о нарумяненных щеках, прижала ладони ко рту, с ужасом перевела взгляд на будущую госпожу.

Та, впрочем, уже оправилась от первого потрясения, и приказав Лали-наан-Шадиш замолчать и собрать шелковые платья, быстро закрыла изрезанный наряд ширмой.

— Собери здесь всех дам, — подождав, пока девушка соберет платья и разложит их в прежнем порядке, приказала Бурруджун. — Немедленно собери и ничего не говори. Хотя... скажи, что я хочу музыку послушать, пусть принесут инструменты.

Она вздохнула, взглянув на испуганное личико Лали-наан-Шадиш, так похожей на ее младшую сводную сестру, и мирно сказала:

— Не бойся, все будет хорошо. Я все поправлю.

Спустя некоторое время дамы собрались в покоях Бурруджун. Музицировавшие дамы начали было настраивать инструменты, но будущая госпожа взмахом руки остановила их. Лали-наан-Шадиш она сказала сесть у дверей.

Сама же устроилась так, чтобы видеть их всех.

— Я собрала вас, чтобы кое-что показать, — насмешливо блестя глазами, сообщила Бурруджун. — Думаю, вам это не понравится, но постарайтесь сдержаться.

Она склонив голову внимательно изучила их, остановившись на явно возбужденной Моне-дар-Ушшада, и вздохнула. Лицо Бурруджун выглядело сочувствующим и опечаленным.

— Не хочу вас пугать, но сегодня ваши жизни висят на очень тонком волоске. Боюсь, что вы можете не пережить следующий день.

Дамы сразу прекратили обычный для них гомон и озадаченно воззрились на будущую госпожу. Бурруджун встала и отодвинула ширму, так что дамы смогли увидеть разрезанное платье. Ахи и вскрики девушка прекратила взмахом руки, нахмурившись. Она снова задвинула ширму и села на прежнее место, покойно сложив ладони на коленях.

Некоторое время она молча смотрела в пол, и эти мгновения Мона-дар-Ушшада и те дамы, что помогали ей, испытывали ни с чем не сравнимое удовольствие, известное победителям при виде унижения противника. Это чувство пропало, едва Бурруджун подняла голову и, спокойно глядя на них, заговорила.

— Те, кто сделал это, — а я знаю, кто это был, ибо подумав и вспомнив, кто и что сегодня вечером делал, можно легко вычислить виновника происшествия... Так вот, те, кто сделал это, думали, что плохо будет мне, — Бурруджун сочувственно улыбнулась. — Но, к сожалению, эти дамы ошиблись.

Она снова оглядела их, манерным жестом прижав рукав к губам. Некоторые из дам вспыхнули, поняв, что Бурруджун передразнивает их.

— Правитель Шашатана не поверит тому, что его невеста ни с того ни с сего вдруг испортила свадебный наряд. А так как он очень умен, то сразу поймет, кто мог это сделать. Как вы думаете, он будет выяснять, вы все этим занимались, или только трое? И будет ли он искать этих виновников?

Бурруджун сделала паузу, невозмутимо смотря в их искаженные ужасом лица.

— Думаю, нет, — заключила она. — Боюсь представить, что с вами всеми произойдет. Я могла бы замолвить словечко, но, наверно, не буду. Последние несколько дней все, что я слышала, это были язвительные слова, а что говорить о... небольших недоразумениях, постоянно происходивших со мной... То гребень пропадет, то платье испачкано...

Она развела руками, а Мона-дар-Ушшада к своему ужасу, затряслась. Она думала, "рыбу" накажут. Вот возьмут и накажут, за ее холодное лицо и безразличные глаза, за то, что она не совершенная красавица, за то, что она не умеет вести себя как утонченная придворная дама, за то, что не она, Мона-дар-Ушшада, станет носить все эти прекрасные наряды и командовать глупыми дамами. Вообще за все. Она позволила своей ненависти ослепить себя — и теперь что? Их сошлют? Отрубят руки? Лишат всего? А эта "рыба" будет и дальше жить себе припеваючи?

Возмущенный гомон голосов, поднявшийся после слов Бурруджун, вкупе с воплями бывших подельниц, обвинявших во всем ее, Мона-дар-Ушшада не слышала, уткнувшись лицом в пол. Слезы смывали ее румяна и пудру.

Бурруджун, в очередной раз показывая отсутствие такта и тонкости чувств, сильно похлопала ладонью по полу, призывая дам к тишине.

— Любую беду можно отвести, — сурово сообщила она. — Надо только приложить свои силы и ум. Я могу помочь, если вы желаете. Но вам придется потрудиться.

Она помолчала и добавила очень серьезно:

— И еще постарайтесь более не кричать подобным образом и держите свои чувства при себе. То, что вы себе постоянно позволяете, неимоверно утомляет. Итак, вы готовы к работе?

Дамы безмолвно склонили головы, и лишь Мона-дар-Ушшада недостойным образом всхлипывала и не желала отвечать.

Бурруджун достала свою лаковую шкатулку с рукоделием, подвернула и скрепила рукава серебряными зажимами и начала раздавать указания. Вскоре все дамы были заняты: несколько музицировали, дабы не привлекать лишнего внимания других придворных, две отправились за напитками и угощением, остальных Бурруджун посадила за шитье.

Хотя многие не верили, что наряд возможно спасти, сама Бурруджун не проявляла никаких признаков беспокойства, уверенно и терпеливо разъясняя женщинам, каким образом необходимо действовать. Она научила их, как незаметно соединить куски, не забирая ткань в швы, распустила две нити своих жемчужных бус и дала их Моне-дар-Ушшада, ибо та была самая искусная вышивальщица из всех.

Всю ночь дамы, не покладая рук и сменяя друг друга, трудились над парчовым одеянием царственной красавицы Аль-наан-Рада, в кровь искололи тонкие пальцы, а их лица побледнели от усталости. Бурруджун сама доделывала последние стежки.

К рассвету наряд был готов, и лишь самый придирчивый ценитель определил бы, что с ним когда-либо происходило нечто ужасное. Новые жемчужные ветви и завитки, закрывающие места соединений, так вплелись в старый узор, будто были там изначально, и наряд казался еще краше. Дамы вздыхая и зевая, расходились по своим покоям, чтобы переодеться и быть готовыми к церемонии. Им еще предстояло одевать и причесывать будущую госпожу, и никого из них бессонная ночь не украсила, так что женщины торопились как могли. Лишь Мону-дар-Ушшада Бурруджун задержала у себя, попросив остаться.

Мона-дар-Ушшада дернула плечом, стоя у дверей.

— На что госпоже мои услуги? — дерзко ответила она, хотя голос ее едва слышен был от усталости и разочарования. — Или вы хотите меня еще больше унизить... и рассказать обо всем господину Шашатане?

— Это твой выбор, — тихо и невыразительно сказала Бурруджун, когда Мона-дар-Ушшада повернулась, чтобы выйти.

И гордая дама против своей воли остановилась. Замерла, а потом медленно вернулась и села перед будущей госпожой.

— Я слушаю вас, — глухо сказала она.

Бурруджун в это время достала еще одну шкатулку, привезенную ею из дома. Когда она открыла ее, резкий и приятный запах трав наполнил воздух. Бурруджун достала несколько склянок и чистых тряпиц, приказала Моне-дар-Ушшада вытянуть руки и стала обрабатывать кровоточащие порезы и стертости на пальцах дамы. Расширившимися от изумления глазами Мона-дар-Ушшада наблюдала за этим.

— Если госпожа думает так купить мое доверие, — резко произнесла она, — то это ошибка, я и не...

— Помолчи, — отозвалась Бурруджун. — Все это я и так понимаю.

Она завершила свое дело, сложила склянки обратно в шкатулку и выпрямилась, спокойно глядя в рассерженное лицо Моны-дар-Ушшада. Последняя едва ли на несколько лет была старше, изящная молодая женщина небольшого роста, с водопадом иссиня-черных волос, живым и милым лицом, искаженным сейчас злыми чувствами.

— Должна сказать, я была лучшего мнения о твоем уме, хотя и не сомневалась, что все выходки дам и неприятности, происходившие со мной тут, твоих рук дело. Но последнее было очень глупо, ты сама подвела себя и других. Я хочу дать тебе выбор: или же ты проявляешь свой ум и дальнейшие пакости строишь так, чтобы никто не мог догадаться, кто за этим стоит, или же ты покидаешь дворец. Насовсем.

Мона-дар-Ушшада приоткрыла рот, слушая эту речь. Потом неожиданно для себя расхохоталась и осеклась, испуганно прикрыв рот рукавом. Но смех уже задержать не смогла, и давилась им тихо, произнеся:

— Ах, какие же глупости вы говорите, госпожа! Любой дурак поймет, чьих рук дело будут эти, как вы назвали, пакости! После сегодняшнего, как же я смогу скрываться?!

Смахнув нечаянные слезы, она сообщила:

— Я не хочу дворец покидать. Мой отец взбесится и накажет меня, если я вернусь домой. И мне тут нравится.

Бурруджун пожала плечами, теряя интерес.

— Тогда заключим сделку. Ты будешь верно служить мне, а я промолчу о том, что было. И я уже знаю, что за наказание тебе выберу. Иди, освежись, и возвращайся быстрее. Мне нужна будет помощь со всем этим.

Бурруджун махнула рукой в сторону своих нарядов. Едва Мона-дар-Ушшада безмолвно поклонилась и, прошелестев одеждами, прошла к двери, будущая госпожа прилегла прямо на пол. Едва ее голова коснулась жесткой циновки, Бурруджун уснула.

После той ночи ни одной неприятности не случилось более с госпожой Бурруджун. Мона-дар-Ушшада никому не говорила, что заставило ее переменить сердце, но если она и жаловалась теперь на прекрасную госпожу, то так, чтобы та непременно слышала. Наказанием же Моне-дар-Ушшада стало расторжение помолвки с одним весьма богатым и знатным господином. Впрочем, прекрасная госпожа сказала, что сама подберет жениха своей даме, а это уж Мона-дар-Ушшада и посчитала самым настоящим наказанием.

Вторая загадка

— Позвольте рассказать вам о встрече, — четко произнося слова, читала Лали-наан-Шадиш, — которая произошла в небольшом городке на базарной площади.

— Это загадка такая? — недоуменно спросила одна из дам, отложив рукоделие. — Я думала, там должно быть что-то вроде "белый пушистый, носик с ноготок, догадайся, кто это"...

Соседка посмотрела на нее с презрением, а одна из сестер Мин-Кулум шикнула, оскорбив до глубины души.

Лали-наан-Шадиш убедилась, что все замолчали, и продолжила:

- Пять старых товарищей встретились после долгой разлуки. Звали их Ууто, Дано, Гон-сатадо, Кори и Альнан. Мы приведем несколько утверждений, которые известны о них, о уважаемый читатель, а вам нужно ответить всего на два вопроса: кто из них живет в этом городке и у кого из них есть собака.

Лали-наан-Шадиш запнулась и с сомнением спросила, следует ли продолжать. Дамы пораженно молчали.

— Читай, читай, — нетерпеливо сказала Бурруджун.

— Все товарищи пришли из разных мест, с севера, юга, запада и востока и лишь один был местным жителем. Каждый одет в одежду своего цвета и с собой имеет одно животное. Далее следуют утверждения... Первое — Дано одет в синее. Второе — тот, кто в черном, пришел с севера. Третье — Гон-сатадо принадлежит попугай. Четвертое — Ууто пришел с юга. Пятое — тот, кто одет в белое, пришел с противоположной стороны от владельца лошади. Шестое — владелец обезьяны одет в красное. Седьмое — Гон-сатадо пришел с противоположной стороны от Дано. Восьмое — у Альнана нет обезьяны. Девятое — человек с востока одет в зеленое. Десятое — человек с запада никогда раньше не видел верблюда.

Лали-наан-Шадиш дочитала загадку, отложила книгу и сказала, разочарованно морща носик:

— И вправду вряд ли это возможно решить...

Дамы потихоньку занялись своими делами, искоса поглядывая на госпожу. Бурруджун вновь положила голову на сложенные руки и задумалась.

— Это очень легкая задача, — вдруг сказала она. — Я знаю, кто из них живет в городе, а кто владелец собаки. В уме ее решить труднее, а если все записать, то...

Она обвела всех глазами и вздохнула.

— Подайте бумагу и тушь. В этой загадке нужно обратить внимание на все перечисленные мелочи.

Бурруджун привычным движением подвернула шелковые волны рукавов и скрепила их серебряными зажимами. Когда перед ней разложили письменные принадлежности — а одна из дам снова взялась поправлять ее прическу, стараясь быть настолько незаметной, что это бросалось в глаза еще больше, — прекрасная госпожа точными и уверенными жестами набросала на листе имена героев загадки и быстро расставила по местам все перечисленные признаки, так что спустя несколько минут дамы убедились, что госпожа была права.