— Неплохо рисуешь. У меня есть работа для тебя. Нужно наколоть по контуру здоровенный рисунок, чтобы потом перевести его на стену. Плачу четвертной, если до вечера управишься. По рукам?

Мальчишка оттопырил нижнюю губу, подул вверх, сдувая прядку со лба. И кивнул.

— По рукам. Господин..? — вопросительно поднялись брови.

— Рамиро Илен, маляр-декоратор. Расписываю особняки богатым господам. Забирайся в машину. Известку только выкини. Как тебя зовут?

— Каньявера.

То ли имя, то ли прозвище. Каньявера, тростник, осока, болотная трава.

Мальчишка неловко влез, уселся, вытер ладони о штаны. Запястьем сдвинул налипшие на лоб пряди, улыбнулся. Волосы у него и впрямь были охряно-пепельные, цвета сухой травы, но не скошенной, а осенней, той, что умерла стоя.

— Нам недалеко ехать, — сказал Рамиро. — Сейчас за парком свернем на Липовую... Эй, что у тебя с руками?

Черные ногти. Извазюканные мелом пальцы, не сразу заметно. Рамиро сперва показалось — черный лак, ну и пусть, мало ли какая мода у нынешних школьников. А потом вдруг прошило догадкой — это отдавленные ногти; слезают — оттого и черные.

Ударил по тормозам.

Мальчишка молчал, Рамиро глянул ему в лицо. Странное выражение — недоверчивая улыбка, в глазах нарастает восторг.

— Черт! — Рамиро с силой шарахнул себя кулаком по колену.

Потом захохотал.

— Господин Илен, — сказал мальчишка. — Вы думали, что я человек? Мне... выйти из машины?

— Прикинь, — Рамиро фыркнул, достал пачку, вытащил зубами папиросу. — Вот, думаю, школьник уроки прогуливает. Вот, думаю, припашу бездельника к работе!

— Я и есть бездельник.

Кто бы мог подумать. Впервые вижу такого фолари. Спутал, надо же, средь бела дня. Когти — когти! — подстрижены, ёпрст, как у кота. Может, еще и зубы подпилены?

Рамиро знал, что, в принципе, фолари можно нанять — за еду или за услугу, денег они вроде как не берут. А может, теперь берут, кто их знает. Этот же согласился поработать за четвертак.

И работу они вроде бы выполняют, если уж берутся за нее. Ладно, посмотрим. Эксперимент, так сказать. Интересно, а если пригласить посудомойкой ту красотку со змеиным хвостом, она тоже пойдет?

— Сделка в силе, парень. Как, говоришь, тебя зовут?

— Каньявера. Или Каньета. Или Ньер. Или Ньет. Как хотите.

Вежливый! Господин Илен, ты когда-нибудь слышал, чтобы фолари говорил тебе "вы"?

Мир меняется. На твоих глазах меняется, идол стоеросовый, к добру ли, к худу — посмотрим. Этот парень вовсе не школьник. Может, он вдвое старше тебя, господин Илен, может, ему тысяча лет. Не забывай об этом.

— Давай на "ты", — предложил Рамиро.

Фолари улыбнулся.

Зубы у него подпилены не были.

Прежде чем вручить Каньявере, или Ньеру, или Ньету колесико для разрезания торта, Рамиро обмотал ручку толстым слоем изоленты.

— Годится?

Парень кивнул.

— Катишь колесиком по контуру. В крафте получаются дырки. Потом крафт вешают на свежеоштукатуренную стену и затирают углем. Рисунок таким образом переводится на штукатурку. Это называется припорох. Рисовать прямо на стене очень долго и сложно, к тому же штукатурка высохнет.

— Я понял, — сказал фолари.

Крафтовая бумага с переведенным по клеткам эскизом застилала в мастерской весь пол и у одной из стен была подвернута в рулон. Многофигурная композиция для главной залы, полотнище восемь на четыре. Его предстоит еще разрезать на полосы. По крафту плыли двенадцать Лавенжьих кораблей, ведомых каманой — птицей с головой рыси; посредине, на фоне Стеклянного Острова, в лентах тумана стояли Сумеречная Королева и святая Невена, и по таким же лентам шагали навстречу союзникам-людям прекрасные воины-дролери. Стеклянный Остров был пуст, хотя на деле там следовало изобразить полчища хтонических чудовищ, Ньеровых соплеменников.

Заказчик особо подчеркнул, что видеть чудовищ у себя на стенах не желает, и Рамиро, наверное, впервые за годы работы порадовался, что не рисовал фолари. Впрочем, Ньет ничего не спросил и никак композицию не откомментировал.

Взял колючее колесико и опустился на колени у края безбрежного полотна.

Рамиро поднялся на антресоли. Некоторое время понаблюдал, как мальчишка ползает по крафту под огромным наклонным окном, потом сел за стол и положил перед собой "Песни сорокопута".

* * *

Ньет проколол последнюю дырку в трескучем крафте, с трудом разогнулся, похлопал по коленям. Уголь с набросков незаметно переполз на ладони, штаны, локти и куда достал. Наверху, на антресолях, слышалось ровное гудение. Вроде как осиное гнездо.

Человек бормотал себе под нос, шуршал бумагой, чем-то щелкал.

Ньет слышал, как человек дышит — ровно, нестрашно.

Он постоял немного, поглядел на законченную работу, взял инструмент и неслышно, как кот, поднялся наверх.

Гудение шло от машинки, за которой сидел человек — стоящий на ребре полупрозрачный лист с картинкой и много кнопок на длинной доске.

— Какая же сука Фервор, — сообщил человек, ни к кому не обращаясь. — Неужели на него никакой управы нет? Чертов нелюдь, сперва бил своих, чтоб соседи боялись, теперь за соседей взялся, чтоб весь мир напугать. И напугал же, сука!

Человек понажимал на кнопки и выругался. Картинка на листе сменилась.

— Я доделал, — сказал Ньет.

Человек обернулся, здоровенный, массивный. В серых глазах мелькнуло недоумение. Брови чуть сдвинулись.

Да он забыл про меня, догадался Ньет. Дал работу и тут же выкинул из головы.

Человек взъерошил коротко стриженые волосы, моргнул.

— Дырки. Я все попротыкал, — пояснил Ньет, и аккуратно положил на край стола доверенную железку. Она звякнула. — Вот.

— А, да, — взгляд человека прояснился. — Конечно. Ты... м...

— Каньявера. Или Каньета. Можно Ньер или Ньет.

Все равно не запомнит.

Фолари носили пук прозвищ, целый букет, как сноп морской травы. Не имея постоянного облика, они не имели и истинных имен — не то что альфары.

— Ты вот что... Каньета. Есть хочешь?

— Можно.

— Извини, что я так тебя тут бросил... — человек стукнул стулом, тяжелым, с обитым кожей сиденьем, поднялся, возвышаясь над Ньетом на целую голову. — Решил на минутку новости посмотреть, а там полное светопреставление. Высокие лорды с ума посходили, придумывают, что им с Эль Янтаром Ферворским делать. Как будто они могут с ним что-то сделать. Торговые санкции! Да ему по барабану, санкции эти, эмбарго... эмм... прости, тебе это все знать не нужно.

— Это... альфары делали? — Ньет покосился на прозрачный лист. Сейчас, когда хозяин отошел, изображение исчезло, и по листу плавали муаровые разводы — словно кто-то невидимый выдыхал дым на мокрое стекло.

Он наконец признал странное гудение, исходившее от вещи. Так гудит злая сумеречная магия — остро, словно иглами покалывает. Назойливый зуд, напряжение всех чувств, неприятное жгущее присутствие.

— Это поплавок, — сказал человек. — Дролерийская машинка. Не видел, наверное, такого никогда?

— Такого не видел.

Гудение раздражало. Хотелось протянуть руку и выключить.

— Это дролерийский поплавок. Устройство для работы с информацией, текстами и картинками. Оно связано с другими такими же невидимыми нитями, — как рыбацкая сеть. Сеть представляешь?

Сети Ньет представлял себе лучше, чем кто бы то ни было.

— Кошельковый невод, — сказал он, поднимая глаза. — Плоская сеть, трал, драга, донный невод. Верша.

Человек моргнул и нахмурился.

— Если из пеньки, то еще ничего, — уточнил Ньет. — Но ведь иногда железо вплетают...

Человек шевельнул губами, будто выругался.

— Если будет еда, — великодушно сменил тему Ньет, — я иду мыть руки.

В ванной комнате свиристел и капал латунный кран. Отзывались трубы, кран жаловался, ныл, плакал прозрачной струйкой, оставляя на ванне ржавый натек.

Ньет потрогал его пальцем, и кран удивленно поперхнулся.

Яичница была вкусная. Ньет орудовал почерневшей от времени серебряной вилкой, жевал, улыбался и слушал. Что он отлично умел — так это слушать. Первое правило выживания среди людей — сделай так, чтобы им хотелось с тобой поговорить. Выгляди неопасно. Умей пользоваться их вещами.

Жаль, что его народ не хочет этого понимать.

Никак не собрать их, не объединить в единое целое — как не свить веревки из песка, не соткать покрывала из воды.

Дикие, изменчивые, но в то же время прочно привязанные к месту обитания — теперь они маются, не в силах уйти от вод, где возникли, не умея сосуществовать с человеческим родом и с альфарами, не зная своего будущего.

Да и что такое будущее время для существ, которые видят время как бескрайний океан — волны накатывают одна за другой.

— Съедобно?

— Да, очень. А эти картина, которую потом надо перевести на стену — для чего? Для украшения?

Кухня была светлая, просторная. Дубовый стол без скатерти заляпан потеками краски.

— Припорох? Да, это будет фреска одному дролери в дом. Старый друг. Сейчас история короля Лавена в большой моде. Возвращение к корням, знаешь ли.

Человек нахмурился, подцепил вилкой жареную помидорину, прожевал.

— Ты мрачный. Это из-за этого... как его... Фервора?

— Не забивай себе голову. Уже поздно. Завтра придешь? Работы еще вагон, ни черта не успеваю.

— Приду. Спасибо за угощение.

Ньет отодвинул тарелку, встал. Человек тоже встал.

— Я плохо знаю ваши обычаи. Возьмешь заработанный чертвертной? Или тебе натурой... еды собрать, хлеба, колбасы?

Ньет мотнул головой.

— Я просто так приду. Мне нравится смотреть, как люди живут. У тебя интересно. Мне понравились... картинки.

На улице уже стемнело. Ньет немного постоял около подъезда, разглядывая освещенные высокие окна, за которыми мелькали темные силуэты. Мимо прошла влюбленная пара ? девушка прижимала к груди букет, пахло черемухой. Из парка напротив доносилась музыка, человеческий смех, оживленные голоса.

Ньет неспешно дошагал до канала, который, как он чуял, втекал в Ветлушу. Не сбавляя шага, перепрыгнул через гранитный парапет, упал в темную воду. Блеснуло в свете фонарей верткое чешуйчатое тело, острый плавник. Поверхность канала вскипела на мгновение, потом вновь разгладилась.

— Согласен, странно, что они только сейчас начали скупать недвижимость. Последние год-два. Мы все ждали, когда они оставят короля и свалят обратно, в свои Сумерки. Но, видишь, они решили тут надолго осесть. Бери бутерброд.

Рамиро отмахнул пару кружков вареной колбасы, положил на кусок хлеба. Ньет благодарно покивал и сграбастал бутерброд. Поблагодарить вслух он не мог — рот был набит до отказа.

— Скупили Журавью Косу, всю, под корень. Тут шикарное место. Залив, прекрасный старый лес, десяток старинных усадеб. От столицы недалеко. Представляю, какой рай тут будет через пару лет. Садовник говорит, прижились все деревья, которые осенью посадили. Тут пруды каскадные. Когда День въедет, фонтаны заработают.

Рамиро соорудил бутерброд себе и откусил сразу половину. Некоторое время они молча жевали, разглядывая фотографии на пожелтевших газетах. На одной, на фоне белого бескрайнего поля маячило несколько черных треугольных вышек, объединенных длинными корпусами. "В пятницу, третьего июня, в найфрагирском городе Аннаэ состоялась церемония открытия первого газодобывающего комплекса при участии короля Найфрагира, Его Величества Корво Лаэрта; предводителей ордена Рыцарей Моря; представителей министерств торговли и ресурсов обоих государств; а также корпорации "Камана" и ее главы сэна Алисана Лавенга". Старая газета, почти двухлетней давности. Дролери к найлам и тогда не совались, и сейчас не суются. Предпочитают делать дела человечьими руками. Но деньги с Севера текут немалые... есть на что скупить лучшие земли под столицей.

Вытянув из пакета длинный парниковый огурец, Рамиро порубал его косыми ломтями. Ньет тут же стащил один и захрустел смачно.

Откуда деньги у господина Дня, Рамиро не знал. Может, с Севера как раз, своя доля у Денечки там есть, к гадалке не ходи. А давно ли месил грязь армейскими ботинками бок о бок с Рамиро?

И ответил сам себе — давно. Теперь у господина Дня ловчая сеть с тысячами поплавков, которая приносит ему тонны информации, и только господин День имеет право и возможность отделять перлы от мусора и определять, что есть первое, а что есть второе. А господин Илен продолжает месить. Не грязь, правда, а краски, что доказывает несомненный прогресс господина Илена.

— И люди теперь здесь совсем не живут? — спросил Ньет. — Только альфары?

— Ну как... — Рамиро взъерошил сам себе волосы на затылке. — Живут, но не владеют. Обслуживающий персонал, в основном ? военные, потому как альфары... в смысле, дролери, у нас все ценные шишки, еще украдет кто-нибудь. Знаешь, как в городе теперь Журавью Косу кличут? "Новые Сумерки". Ньет, глянь, что там с пивом?

Ньет подволок ведерко из-под клея, полное воды. Вытащил бутылку. Рамиро восхитился.

— Ого! Не зря обещал, и впрямь холодненькое! Слушай, а если тебя в бидон с молоком посадить, как лягушку, молоко долго не скиснет?

— Молоко... — Ньет, скрестив ноги, расколупывал вареное яйцо. — Молоко не скиснет. Но скорее всего испарится. Р-раз — и испарится.

Рамиро хмыкнул.

— Вот как? Ну, тогда давай, испаряй пиво.

Парень принял мокрую бутылку и с удовольствием присосался. Спаиваю ребенка, подумал Рамиро и тут же себя одернул. Это не ребенок. Это фолари.

После полудня Рамиро сделал перерыв в работе на полчасика — отдохнуть и подкрепиться. Паркет в большой светлой зале был застелен газетами, хрустальная люстра и новые светильники закутаны марлей. Из одной распахнутой двери в другую ходил сквознячок, шуршал бумагой. Пахло мокрой краской, казеином, дорогим лаком, воском, пиленым деревом. За окнами жарило солнце, колыхались ветви в прозрачной листве, и слышно было, как где-то в саду или на краю леса поет соловей.

Часть оштукатуренной стены пестрела свежей росписью, три корабля из двенадцати плыли по волнам. На палубах стояли капитаны в окружении команд и, презрев историческую правду, несли на себе гербы и очевидные признаки дареной крови.

Рано утром наемные рабочие оштукатурили полосу, и штукатурка до сих пор оставалась влажной. Успею, думал Рамиро, критически разглядывая сделанное. Даже скалывать завтра не придется.

В четыре руки они споро нанесли припорох, потом Ньет, поглядывая на эскиз, смешивал колера в мисках. Рамиро процарапал контур, затем принялся красить. Чувство цвета у мальчишки оказалось отменное, он ни разу не ошибся. Если парню к тому времени не надоест, предложу ему расписывать декорации. За четыре дня они вдвоем сделали больше, чем в свое время делал Рамиро с толпой бестолковых студентов за неделю.

Ньет вдруг поднял голову и прислушался.

— А... господин День обещал приехать сегодня?

Рамиро, уже щелкнувший зажигалкой, погасил огонек и поглядел озадаченно.

— Вроде нет, не обещал. Хотя он знает, что я тут работаю.

— Сюда идет кто-то... из сумеречных.