Навстречу двигались встречать своих коровушек местные девки. Шли они, естественно, так, чтоб заполнить собой всю ширину дороги. Здесь вся молодежь так ходила. Еще и локти расставляли. Тоже ведь, доминирующие самцы... и самки... Принцип-то понятен и прост: дави всех, чтоб не давили тебя! Бесчеловечный принцип, между прочим.
Он мгновенно ожесточился и не стал прыгать за обочину, а пошел юлой, ловко уклоняясь от локтей и выставив свои. Увернулся от затрещины — ух, что было б, если б попала, такой-то ручищей! Отпрыгнул спиной вперед от пинка — и впечатался в чью-то мощную грудь.
— Куда прешь, придурок, негодяй сопливый, легиньх-кастрат!...— начала разоряться богатырь-девица при поддержке дружного хора.
— Привычка — это не вторая натура, — вдруг сказал он озадаченно. — Я понял! Привычка — это утилита операционной системы, вот что это! Просто полезная программа, ну надо же...
В наступившей гробовой тишине он растерянно похлопал ресницами — хорошо получилось, почти как у кокетки-девочки! — и произнес:
— О! Добрый вечер, Яха-девачка! Я тебя не сразу заметил, извини...
Богатырша всхрапнула и рванулась к нему. Подружки повисли на ней и еле удержали. Он опасливо отбежал и оценил эффект. Ну, порвать на клочки она его, наверно, не смогла бы... но очень желала!
Девушки бросали на него ненавидящие взгляды и утешали Яху. Обозвать такую красавицу девачкой, то есть той, кого замуж не возьмут, кого деревенское общество вынуждено будет отправить в город на поиски иной судьбы!
— Пойдем уж, Яха-девойка! — успокаивали подружки взбешенную девку. — Он же у нас дурачок, берхь сопливоносый! Ай, а он знает, что взрослый стал?...
Он уже уходил, когда девушки радостно запрыгали по дороге, сотрясая яблони в ближайшем саду, и заорали что-то издевательски-радостное вслед, что-то о празднике взросления и что его больше не будут использовать как ишака братья Джхйойло! Он, конечно, даже не показал, что услышал и понял, о чем они — тем более что действительно ничего не понял! То, что от него отвяжутся братья Джхйойло, проще говоря, Собаки, очень даже радовало — если может быть правдой то, что орут обозленные девки. Постоянные драки с этими придурками, честно говоря, уже надоели. Разве что в виде спарринга — надо же и на людях тренироваться, не только по деревьям лупить ...
А Яха — действительно девачка, подумал он грустно. С его-то жизненным опытом он давно перестал ошибаться. По крайней мере, в вопросах, не касающихся его лично. И дело не в том, что она некрасивая. Скорее наоборот. Да и женская мощь когда это отталкивала настоящего мужчину? Но вот... чего-то в ней не хватало. Кокетства? Женской хитрости и коварства? Проста была Яха и прямодушна. Вот это и был ее страшный недостаток. Ведь даже за скотиной вышла она в обычных рабочих штанах и рубахе, в которых месила глину у отца в мастерской. Это за скотиной-то! А ведь у поскотины собирается чуть ли не вся деревенская молодежь! Не старикам же, в самом деле, бегать за шаловливыми коровами. Так что каждый вечер происходили негласные смотрины. Все девушки это понимали — а если для понимания мозгов не было, безошибочно чуяли как-то женским нутром — и к встрече коровок наряжались, как на свадьбу. Собственно, так оно и было ... по сути.
Жалко. Хорошая ведь девочка. Просто... наивна, а еще — взросление у нее запоздалое. Такое бывает, ничего страшного. Не всем же в тринадцать лет сиять спелыми персиками! Но кто бы в этой деревне что бы понимал в возрастной физиологии! Здесь и школы настоящей нет, так... воскресная учильня, курсы по ликвидации неграмотности. Да еще заведовала этим делом дочка местного тхемало...э... барина, что ли? Молоденькая. Ну какая из нее учительница? Она сама-то ничего не знает. И не умеет. Только учеников отвлекает от учебы своим видом...
Ладно, во всем разберемся, пообещал он сам себе. Войны нет, деревенька тихая — по всем приметам ему выходила долгая безмятежная жизнь в сытости и довольстве. Родители зажиточные опять же. Мягко говоря. На самом деле — местные богатеи. У отца — глиняное производство, не в один город товар возит. И какой товар! Насколько он понимал, это был аналог фарфора — и очень неплохого. Такую красоту в этом месте больше никто не производил.
Кушать хотелось немилосердно. Удрал ведь в леса с восходом. С восходом — и с пустыми карманами. Ничего, стол, пожалуй, уже накрыт...
Но у ворот его встретил отец. Встал, прислонившись к темному от времени столбу, и руки на груди скрестил. Нехороший, между прочим, знак. Во всех мирах нехороший.
— Санни-эре-э-э! — протянул он, за насмешкой пряча истинные чувства. — А ты знаешь, праздник взросления был? О, не знаешь. Я так и думал. Ну и хорошо, что не знаешь. Нечего тебе праздновать. Взрослым ведь тебя признали, Эре-дурачок.
Отец непроницаемо глядел на него. Ждал вопросов? Так не дождется, хотя от неопределенности захолонуло в груди. Но он давно отучился показывать свою суть. Привычка — вторая...блин!... Короче, привычка.
— Ни к какой работе ты не способен, — сказал отец сдержанно. — И я просил. И мать просила. Хоть бы за скотиной ходил. Хоть бы сад обихаживал. Глух ты к просьбам оказался. Ну, и Творец оказался глух к нашим просьбам о твоей судьбе. Деревенское общество отправляет тебя в город, Эре-дурачок. Там ищи свою судьбу. Или сгинь. Завтра поутру покинешь дом.
Отец развернулся и ушел в сад. Сына-дурачка он не любил, но о судьбе его по-своему переживал. Хороший он мужик, отец...
Так, спокойно, подумал он. Бывало и хуже ... Память услужливо подкинула парочку ситуаций, когда бывало хуже, и стало совсем неуютно. Блин, да это же полный крах всех планов, какое тут спокойствие?! Где этот Творец?! Что бы с ним сделать, с уродом? Ненавижу! ...
Глава вторая
Вовочка, он же Эре...
Он проснулся ночью оттого, что отец положил ему ладонь на лоб.
— Жара нет, чего тогда бредишь? — недовольно сказал отец. — Разбудил вот. А мне на работу завтра рано ... Кстати, если уж бредить, то лучше на знакомом мне языке. Лады?
— А тебе все языки незнакомые, — пробормотал он и наконец выпал из дурного забытья. — Кроме родного...повезло...
Он сел на кровати и потер лоб. Так. Ну и где мы? Понятно, что дома. Но вот ГДЕ дома? С этим раздвоением души ни один вопрос корректно не задать, блин... А, бумажные обои. Понятненько.
— Слушай, ты тоже собирался меня из дому выгнать? — вдруг спросил он, движимый внезапным наитием.
Отец смутился.
— Почему тоже? — пробормотал он. — Я... просто тебя в милиции... ты же на учете, и семья неполная... говорили про интернат — но только предлагали! Я же не согласился! А... откуда ты узнал?
— Чего тут узнавать? Не ты первый...
— Если б ты старался жить нормально! — с горечью сказал отец. — Если б хотя бы нормально учился в школе! Вовочка Переписькин — это же ходячий анекдот, над тобой вся школа потешается! И драки каждый день! И по дому ничего не делаешь, ходишь вечно неумытый, расхристанный...!
Так, отца понесло. Он глубоко вздохнул. Задержал выдох. И еще раз. Так...
— Стоп, — сказал он, и отец послушно умолк. — Разберемся по порядку. Я хорошо учусь, папа. Просто этого не замечают.
— Ага, русский язык, например...
— А ты сам попробуй! Когда в голове десятки языков, а уж алфавитов сколько! И все уродские! Меня все время на руны стягивает, потому что они удобнее! И язык этот, якобы родной, уродский! Ни одного ударения постоянного нет, исключений больше, чем правил, пишется не так, как слышится, а уж говорится как! Почему здесь не изучают фонетическое письмо Арктура? Вот его я хорошо знаю.
— А еще география...
— Да знаю я географию! А вот учительница — нет! Ее бы на Жерь Светлолиственную, я бы на нее посмотрел!
— А еще математика, физика...
Он выжидательно уставился на отца, и тот осекся.
— Ну, физику и математику ты знаешь, — нехотя признал он. — Только... ты же знаешь лучше, чем учителя! Ты понимаешь, что их это бесит?! И меня бы взбесило, если б какой-то сопляк ...
— ...берхь сопливоносый, — услужливо подсказал он
— Да! Если б всякий берхь сопливый указывал мне, как проводить уроки — да еще правильно указывал! Я бы его!...
— Ты не отдавай меня никуда, — попросил он негромко. — Без твоего участия меня не смогут забрать. Я же стараюсь.
— А драки каждый день? — печально спросил отец.
— А что я могу поделать? — спросил он в ответ. — Они же пристают сами...все.
— Почему-то к другим не пристают.
— А другие трусливые, — пояснил он. — Предпочитают унижаться и подчиняться старшим... или сильным. А еще они все толпами ходят. Забавно: миры разные, но шакалы везде ходят толпами. А я — один.
— Да, маленький ты у меня. И тощий. Вот был бы ты здоровым...
— Радуйся, что маленький! — резко сказал он. — Я, когда здоровый, совсем по другому пути иду! Сначала самый здоровый в детском саду, потом в школе, потом на улице, потом бандиты начинают уважать, потом у бандитов за своего... и вылепляется знаешь какое чудовище! Аспанбык из бродячего клана убийц — слышал про такого? А потом государству дорогу перейдешь, хлоп — и на кладбище, и привет, сопливая реинкарнация! Больше сорока лет ни разу не жил — а хочется!
— Ладно, давай спать, — вздохнул отец. — Никуда я тебя не отдам. Вдруг из тебя великий фантаст получится, гордиться буду. Вон как складно выдумываешь... Только ты постарайся хотя бы учиться хорошо, лады? А то комиссия от меня не отцепится — и от тебя тоже!
— Я стараюсь. Но мне трудно! Когда и там, и здесь, и еще вон там живешь — знаешь, какая каша в голове?!
— Вот я и говорю, что фантаст... Ладно, не сверкай глазами! Вот сможешь объяснить, как это ты одновременно везде живешь, тогда и будешь сверкать!
— Я-то объясню! — проворчал он, укладываясь на узкую кровать. — Только ты не поймешь ведь. Малограмотный ты у меня...
— А кто поймет? Ученые?
— Эт-то вряд ли... Мне бы самому понять, как вам это объяснить...для начала...
— Лечиться тебе надо, сын, — серьезно сказал отец. — В психбольнице.
— Эти налечат...
Отец вздохнул и отправился спать. С последним утверждением он и сам был согласен. Там, пожалуй, налечат...
Эпсар Борз, командир отряда имперской полиции
Эпсар Борз оглядел окрестности мутным взглядом. Отряд имперской полиции теснился сзади, чтоб не заставлять начальство глотать дорожную пыль. А еще — чтоб не попадаться под тяжелый похмельный взгляд эпсара. Командир был, мягко говоря, сволочью распоследней — потому и был командиром, кстати. Работа в полиции — не из особо чистых.
— Что за деревня? — спросил эпсар.
— Просто — деревня, — доложил заместитель. — Может, и название есть, только...
— Я что спросил?!! Зачем мне твое название, ишак ты голозадый!..
Заместитель побледнел. В отряде он служил недавно и еще не привык к специфическим внутренним взаимоотношениям.
— Я тебя пристрелю на первой операции! — пообещал эпсар и поехал вниз с перевала. — Иш-шак... Десятник, что у нас по деревне?
— У местного тхемало долгов по налогам — два раза можно повесить.
— Сепаратист, что ли?
— Пьяница.
— Ну, тогда попьем вместе ...
За спиной подобострастно засмеялись. Как пил их командир, они уже неоднократно видели. Этому тхемало было бы лучше, если б его повесили, честное слово. Кстати, может, еще и повесят. Вместе с семьей. По пьянке всякое случалось.
— Еще из горной канцелярии писулька есть. Тут в деревне гончарное производство, белые глины. Сбивают цены горным умельцам. Попросили убрать их... как-нибудь.
— Попросили они!... Что-то я не слышал, чтоб просили... ишаки... Ладно, посмотрим.
Конные латники уверенно запылили вниз по дороге. Они никого не боялись. Бояться здесь стоило только представителей империи. Но они как раз ими и являлись. Так что — не боялись никого. Однако и броню не снимали, несмотря на жару: очень уж грязная у них была работа. А среди обиженных иногда встречались отчаянные личности. Пока что встречались.
Эре-дурачок, он же...
— Одежду запасную и еду тебе в какую сумку сложить? — спросила неохотно мать. — В твою? Или у братьев поновее возьмешь? Они отдают, бери...
— Чего-то я в этом мире не понимаю, — пробормотал он. — Вот так спокойно родного сына за порог...
— Так всех же отправляют, — заметила мать. — Кто в деревне не нужен — все едут в город. Не в пустыню же гонят — в город! Там, говорят, жить даже лучше, чем в деревне. А ты уже взрослый, на шее у родителей хватит сидеть.
Он открыл рот, подумал — и закрыл. Возразить было нечего. Понимал, что неправильно это, но словами не выражалось. Уж очень неожиданно все завертелось. Вот и в бою неожиданность — отличное средство, чтоб завалить превосходящего противника. Ну, если тот не ошеломит первым, что ему, кстати, гораздо проще устроить...
Мать не уходила, чего-то ждала. Тогда он, не стесняясь, приподнял половицу и достал заветный сверточек. Развернул — и взялся прилаживать на руки снаряжение. Вроде и рановато еще, но он к дороге всегда, во всех жизнях, готовился заранее и очень основательно. Так подсказывал опыт, который, как известно, бывает только горьким.
— Все же это ты кузницу обворовал! — сказала мать удовлетворенно. — Ведь на тебя и думали, да доказать не смогли. Хитер ты, Эре-дурачок...
— Живите в довольстве, мама, — сказал он на прощание. — Счастья не желаю — не будет его у вас.
— Глазишь? — поинтересовалась она насмешливо.
— Жизнь не прощает, когда нарушают ее законы, — объяснил он туманно. — Да вы сами увидите, в ближайшей реинкарнации...
— А я все искала в тебе величие, потому что ты Его сын! — вдруг сказала в спину мать. — Дура была, верила по молодости всему! Тоже мне, эльф синеглазый...оказалось, болтун и сумасшедший, как и ты. С отцом хоть попрощайся, корта-ан-газа! Не родной тебе, а достойней многих, до последнего тебя защищал!
— Да говорил я уже с отцом! — ответил он. — Решили, что не будет он меня в интернат отправлять...
Посмотрел на озадаченную женщину, поморщился и потер лоб. С этими скачками по мирам точно дурачком заделаешься!
— Дорога в город налево! — крикнула она ему в спину.
Но он пошел направо. Он же обещал отцу, что постарается учиться хорошо. А школа ведь направо.
На полдороге до него дошло, что никакой школы именно здесь нет, и вообще он обещал не то, не тому отцу — и не в этом мире, блин! Потоптался посреди улицы в полной дезориентации — и все же решил идти, куда шел. Учильня здесь все же была — так стоило попрощаться хотя бы с учительницей. Спасибо ей, что ли, сказать за то, что не забывала одеваться на уроки так, что всякая грамота из головы вылетала напрочь?...
И тут его остановили братья Собаки. Обступили, придвинулись, многозначительно заухмылялись. Тоже ведь решили попрощаться!
Он машинально отметил: братья четко делились на школьные типы поведения! Честолюбивый и добродушный, и лицемерный под локтем у честолюбивого, а по бокам мягко-забитый, злостно-забитый и угнетенный. И все шестеро собирались напоследок его изувечить. Младший Собака, тот, кто злостно-забитый, держал железный прут. Этот может!... А неподалеку торчали зрители. Нравится им, видите ли, наблюдать, как будут обышачивать Эре-дурачка! Значит, никого нельзя убивать. Вообще нельзя бить при зрителях, а то еще поймут чего-нибудь...
