Ландскнехт. Часть четвертая

— Так точно! — серьезно так козыряет дворник — Уж это мы непременно!

— Ну, стал быть, любезный, на том и распрощаемся, да вот еще что — мастер Хуго — не говорил ли — когда вернутся думает?

— Отчего ж не говорил, точно говорил — после выходных из Улле идет ихнего брату парусная 'Кефаль', с углем, знамо — так-ото на ней и придет, и привезет сабе той станок.

— На той неделе, стало быть... Опять, однако, мимо. Ты уж, вот что, братец. Не в службу, а в дружбу — сообщи ему, мол очень я с ним заинтересован переговорить, и может, и заказать у него кое-что, взаимовыгодно. Да вот только, понимаешь, встретиться все никак. Я ить на службе, в ландмилиции, и на той неделе как раз за городом...

— Так точно — снова вытянулся дворник — Вашбродь, так и передам, не сумлевайтесь!

— Ну, бывай тогда, братец, отмечай завтра как положено — аккуратно, но сильно.

...До дома, плюнув на все, доехал на таксо. Голова разболелась сильно, но пить, как и рассчитывал, уже вовсе не хотелось. Тем более, что все планы о новой правильной жизни как-то резко пошли в утиль, и день завтра обещал с утра перестать быть томным. В воздухе витал страшный аромат праздника.

Домашние (чорт, а как их еще называть? Крепостные разве, мол — мой дом моя крепость, а в крепости — крепостные...) встретили меня на крыльце, все четверо — при том трое из них с таким видом, будто только меня и ждали. Или, действительно, что ли, ждали? Хорошо хоть лохматый неспешно поднял голову, словно вопрошая — 'А, это ты? Ну и хрен с тобой...' — и снова улегся. Остальные же прошли следом за мною в дом, и, едва я обрушился на стул в гостинной, устроили форменный доклад. Разве что каблуками не щелкали и не козыряли. По очереди доложились, что в школе все хорошо, дома прибрано, собака вычесана, ужин готов, вещи из лавки получены.

— Почему не ужинали, поздно же? — устало эдак их спрашиваю, сам-то сижу, голову откинув, глаза прикрыв пытаюсь как-то головную боль успокоить.

— Со вчерашнего дня в этом доме все садятся есть вместе — насмешливо она мне, значит, эдак отвечает.

— Убью. И к степнякам — по-русски ей, с улыбкой отвечаю, и продолжаю уже понятно — Вот и умница, подавай на стол... Девочки, помогите маме с глаз моих поскорее.

Вечером как-то все думал — как бы засидеться, чтоб опять попозже спать пойти. Авось опять эта уже заснет. Засиделся, задремывая, но, когда пришел ложиться — она еще не спит. Шевельнулась под одеялом, подвинулась... Чорт, и ведь мысли-то какие бродят, мол баба-то в общем и ничего... Только вот как-то... В общем, залег спать, стараясь особо не думать ни о чем таком, да и не таком тоже, да и к счастью заснул вскоре. Утро вечера там видно будет, а в колодец не плюй, сам туда попадешь.

...День рождения Барона — этот тут, выходит, смесь двацатьтретего февраля с днем десантника. Ну, так Вергену повезло уж, родиться в местный леригиозный праздник, День Воинов. Оттого, возможно, барон себе и судьбу такую построил. Ну а уж поскольку почти в каждом уголке здешнего мира всегда найдется десантник так или иначе отслуживший у барона или под его началом или рядом или против — то ветераны завсегда имеют привычку барагозить в кабаках, бить легонько себе и гражданским морды, попадать в полиции и платить штрафы. Фонтанов тут на окраинах нет, а в центре барагозить не дают, оттого традиция неполная, но менять ее незачем. Мне вообще нет интереса что-то менять, мне надо просто соответствовать. Утром повозился разбирая наконец свое барахло, потом отобедал, тут явились уже и девчонки со школы — а там и мне пора. Обрядился в парадно-полевой комплект старой рисской формы, без знаков различия, но зато со всеми рыгалиями, наперед вывесив, естественно, баронские, да нашивку еще укрепил на рукаве. Подумав, перепоясался портупеей — но без кобуры. От греха-то. Мелкан, правда, в карман брюк сунул, мало ли. Тут вам не прошлая жисть, где оно все в мирное время без надобности. Тут всякое бывает. Собрался, осмотрел себя в невеликое зеркало — хорош, ветеран взятия плевы просто, герой-орденоносый... Вздохнул, погладил ее нежно:

— Ничего, потерпи, милая, еще немного, и все будет хорошо, и ты отдохнешь...

Печень, естественно. Свою. Кого ж еще. Денег с собой взял вовсе не много. В долг пить не приучен, угостят незнакомого-неместного вряд ли, бормотуху пить я тоже не стану, оттого есть шанс вернуться в сознании. Ключ от ворот брать не стал. Велел не запирать и собаку во дворе держать, а дома сидеть закрывшись, как вернусь — разбужу. Вдох-выдох, словно перед нырянием, и шагнул за ворота — как с обрыва об стенку горох. Пааанеслось! Он сказал — 'Поехали!', и запил водой...

...— За наши победы! — возгласил дряхлый седой дедушка, с космами и бородой брыльями, как у генерала Скобелева.

— За победы! — гаркнули все, и синхронно булькнул алкоголь, выливаясь в глотки. Что мне нравится в местной культуре пития — тут нет никакого принуждения. Никто никого не вопрошает, уважает ли он его, никто не оскорбляется, если собеседник заявляет, что он больше не будет или пьет не до дна. Оттого, сразу заказав стакан хорошей водки, я его цедил как сраный лонг-дринк, больше налегая на закуску. В питие я решил не соблазняться ни на пиво ни на портвейн, не повышать градус и не маяться прочей дурью — а потреблять чистый продукт, не смешивая ни с чем, и постараться вернуться домой в сознании, для чего обильно же и закусывал. А закусить было чем! Понравился дорогущий салат навроде известного всем крабового, причем дорог он был не столько из-за крабов (а может, креветок? Я на вкус эту морскую живность не отличу, пожалуй...), сколько из-за риса и кукурузы — не местный продукт, дорогой. Я, обрадовавшись дороговизне, прикупил себе добрую порцию — меньше на водку останется. После первых тостов салатик все же окончился, и я перешел на грибочки — маринованные не то опята, не то козлята.. последние я во множестве видел в дюнах на бровках промоин. Но — ничего, очень душевно пошли маленькие хрусткие шляпочки, и маринад вполне в меру, не перебухано ни соли, ни сахару, ни уксусу. После грибочков настала очередь копченой рыбы, но она мне не понравилась. Пришлось доесть, тут и стакан опустел. Сделаем перерыв, решаю, и отвлекшись от трапезы как раз и начинаю интересоваться уже и окружающим. В целом вполне все цивильненько, ветеранов-баронцев набралось штук пять-семь на весь кабак — но с друзьями и родными, оттого гулеванили (большей частью на халяву за счет проставлявшихся ветеранов) всем кабаком, разбившись на несколько кучек, да и просто какие-то гуляки нейтральный присутствовали, правда раздавшись по краям малость. Я сел вроде как наособицу, за маленький столик, но ко мне никто не подсел — форма явно офицерская, а район не из богатых, тут офицерья мало. Да и не знает никто еще меня тут.

Однако, накаркал. Видючи, что я отдыхаю, а может — просто от скуки, подсаживается ко мне рябой детина в мастеровом, со здоровенной кружкой какого-то ерша — видел я, пока жрал, как он себе туда сливал невырабатываемые остатки из всех цистерн. Морда мало что рябая, как топором рублена, руки что грейферные ковши... Надеюсь, драться не полезет, а то тяжко будет...

— Звиняюсссс... Ты... Хм... Вы... Вашбродь... звиняюсссс... эта... стало быть — в этую, звиняюс, войну с бароном воевали? -довольно пьяненько, но стараясь выглядеть прилично, говорит он, и жест такой кружкой — мол — хлебнешь? Показываю мол — не буду, да отвечаю

— Именно так, уважаемый, в эту. В начале.

— А, звиняюс, награды-то за что? — слышу, притихли все в зале. Как же, конечно — 'Тише, господа — это интересно!'

— Да ерунда... братец. Самую малость. Вот медаль — за рейд в Валаш, а штурмовой знак — за штурм перевалов. Укрепления брали, всего-то делов.

— А... хм... — детина смутился, а в кабаке и вовсе тихо — Виноват, вашбродь... Звиняюс... а нашивка

— Да там же, на перевалах. Каземат из огнемета сжег, на полминуты дела-то.

— Аааа... — аж глаза выпучил рябой, а в зале гул прошел, зашуршали, перешептываясь — А Вы, стало быть, служили у барона в...

— А ты с какой целью, уважаемый, интересуешься, позволь узнать — перебиваю его. Нет мне никакого интереса рассказывать где, как и почему я у барона служил, и чем это кончилось. Думал, обидится, в драку полезет, однако он лишь кивнул, снова извинился, и бочком к себе за стол полез, а остальной народ зашумел, и вроде как одобрительно. Неча, мол, с глупыми вопросами приставать! Наливай давай! Но — при следующем тосту мне косматый дряхлей кружкой махнул приветственно...

Пришлось заказать еще водки, уже большую стопку. И мяса. Подали свиные ребрышки. Очень недурно. Помню, армянин знакомый уверял, что шашлык по-карски именно так делать надо — из ребер, мол, там мясо правильнее всего, где к кости крепится. Не знаю, я люблю пожирнее и без костей, но тут оценил. Очень даже хорошо пошло. Заодно уже повнимательнее послушаю, о чем базарят.

— А во-тка таперя барон-то, звиняюс, у сабе в Свирре все как надобно устроит! Он там теперь ух как! Ранее-то все у него ничего а сейчас ого! Тама ён наведет, ууу! — агитирует рябой мастеровой.

— Так-то да — задумчиво соглашается косматый пожилой дядя в морских татуировках и шкиперском прикиде — поди, рыбак с Примора — Так-то конечно да. Но вообще-то не совсем.

— Че.. чегой-то...ик... Не совсем? А? — мотает головой мастеровой

— Да господин барон, да продлятся его дни и слава, воевать-то конечно мастер. Однако вот — княжить, оно не войну вести...

— Да ты, Прол, чего? Барон, звиняюс, ён — обще! Ён — во! А ты — што? О! А там, в Свирре этом, представляете, братцы, какая жисть станет! Никаких беспорядков, все хорошо, и...

— А чего ж ты, рябая твоя рожа, туда не едешь-то? — ехидно спрашивает его кто-то, спиной ко мне сидящий. И попадает метко — рябой тушуется, сникая

— Ну... этого... Звиняюс, но мне того... Я ж тут уже у мастера... Да и это, двор-то... Ну, я бы... — но тут он машет рукой, и опрокинув в жерло кружку, крякнув, снова начинает митинговать — Да ён тама, братцы, налоги-то поди вовсе отменит! И пошлины все, и сборы, и...

— А говорят, в Свирре теперь налоги едва не втрое от прежних — негромко бросает косматый моряк.

— Так. Понял. — совершенно трезво произносит рябой — Ну-ка. Пойдем, выйдем.

— Ты, никак совсем напился, Воробышек, берега не видишь — насмешливо отвечает шкипер — Али забыл чего?

— Давай-давай. Пошли. Ща бока тебе поднамну, будешь знать — вылезает уже деловито из-за стола рябой.

И они выходят — я уж поднапрягся, готовясь лезть под стол — такое в моем понимании нередко заканчивается дракой напополам и вдребезги за други своя, а мне в чужом веселье участвовать вовсе не резон — это они за своих друзей и родственников махать станут, и хорошо, если только кулаками. Но — обходится. Никто не дергается и не вопит 'Наших бьют!' или 'Ты кого сукой назвал?!'. Посмеиваются только, да подливают в кружки и стаканы. Думаю, отсюда родня большинство присутствующих жидким грузом заберет таким расчетом. Вскоре вышедшие следом пара гостей да громила охранник приносят с улицы побитого рябого, а чуть прихрамывающий космач с разбитой губой и довольной рожей выпивает залпом стакан вина, расплачивается и уходит, со всем церемонно попрощавшись. Да-с — культура!

Однако, надобно и мне закругляться — благо и деньги почти все кончились. Остался полгривенный резерва. Ну, мало ли, не рассчитаю нагрузки — хоть до дома на таксо хватит. Потребовал чаю с пирожками, разрумянившаяся от жары и беготни девка принесла, едва успел остановить руку — хотел по привычке ее по жопе напутствовать — да передумал. Всеж, кабак из чистых, тут так не принято. По крайней мере пока — как-нибудь под утро — может быть, а сейчас еще все слишком благочинно. А задница у нее... Мысли всякие закрутились, вспомнил свою... хм, домохозяйку, ага. Из-заура хренова, вот доберусь до дому — устрою тебе немецкий кинематограф...

...Плохо, что не курю. Курил бы — так был бы повод выйти. Хотя там и так все курили, но все же. Тактической ошибкой было пить сидя. Не рассчитал я как-то этилового эквивалента мощности местной водовки. Или на вчерашнее. С позавчерашним вместе. В общем, как встал, так и дало в башку. Не то что повело, я даже прямо и зычно попрощался со всеми вежливо, наплел еще что-то мол — коли понадоблюсь — я всегда здесь, в доме покойного Торуса проживаю — и покинул здание на прямых ногах четким строевым шагом дэцэпэшника.

...А дальше было море. Раскинулось море широко. Наверное, и глубоко. И вонюче рыбой и водорослями. И сыростью. Пришел я в себя на здоровенном длиннющем волноломе на Приморе — хожу я по вовсе и не широкому, шага в полтора, навершию волнолома. Тут, конечно, рыбаками тропинка протоптана, но все же не очень ясно, почему я еще здесь а не там — в море.

И мало того, что хожу, строевым шагом, конечно же, отбивая на всю подошву — так еще и песни распеваю. Про то, как нажмут водители стартеры, и по лесам, по сопкам, по воде... Разя, разумеется огнем, сверкая блеском стали...

Очнулся я, осознал, ужаснулся — и продолжил петь, допев все до конца — и про Суоми-красавицу, и про героев былых времен... На выходе с волнолома на сушу меня терпеливо дожидались двое несчастных пролетариев, явно сильно страдающих от мировой буржуазии и вынужденных жить нетрудовыми расходами. Они. Надо полагать, услышали мое... гм... пение, и пришли, намереваясь оказать мне посильную помощь, но, будучи людьми глубоко интеллигентными и с тонкой душевной организацией — не решились прервать мои вокально-строевые экзерциции.

Вот только, узрев меня, пролетарии, оказавшиеся щуплыми едва не подростками, заметно погрустнели. Отчего-то их не обрадовали баивые ордена вовсе. Я еще заканчивал приветственную речь, как я рад встретить работников пера и кисти...кистиня... — как их уже и след простыл. Ладно, ничего, мы подождем...

Ждать лучше всего оказалось в кабаке. Но, не помню, как — в кабаке я оказался уже за Оборонным, практически в чистой части города. Впрочем, это не мешает ей быть весьма... оживленной ночью, и веселая жизнь тут просто бурлит. Кабак, отчего-то мне показавшийся просто маскировкой входа в какой-то тайный бордель или казино, или еще чего такое — я в злачных местах не специалист, был полон всякого народа, в том числе и хорошо, а порой — очень хорошо одетого, попадались и погоны, причем не только военные, играла музыка, танцевали разряженные женщины... Вот они-то меня и протрезвили. По правде сказать, выглядели они на мой не интеллигентский вкус отвратительно. Пышные наряды, изящный макияж, много украшений (бижутерия здесь имеется, но отчего-то думаю — могут быть и настоящими украшения на них), излишне оголенные грудь и ноги... Вспомнилась девка из кабака — надо было остаться до попозже, может и... Тут разозлился, да и как назло, начал трезветь, и голова побаливать — ну какая нахрен кабацкая подавала? У меня дома три... ну хорошо, пусть две-то точно годные к употреблению особи в полном пользовании! Ну какого, спрашивается хрена? Заказал на остаток денег пару стаканов лимонного сока (правильнее сказать — лаймового, но по мне тот же лимон и никакой разницы — и все одно — дорогущий...), выпил не морщась даже особо, и отправился домой.