Музыка тишины

— Ты психопатка! Такая же двинутая, как твоя чёртова сестричка! — опомнившись, завопил один из парней и бросился поднимать раненного приятеля. — Френки, кретин, ты чё там стоишь?! Иди сюда, я один Дюка не подниму!

Эмили замерла с окровавленной палкой в руках, по-прежнему, закрывая собой сестру.

— Ну, ты, дрянь, заплатишь за это! Обе вы заплатите! — уводя под руки Дюка, который едва мог перебирать ногами, наперебой сыпали угрозами парни.

Когда они, наконец, ушли, Эмили опустила руки, палка с глухим стуком упала на асфальт.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — злобно прошипела Бэт.

Эми подошла к сестре и, опустившись на колени, осторожно сжала её плечи.

— Тебе очень больно? — тихо спросила она.

Даже сквозь плотную ткань куртки Бэт почувствовала, что Эмили вся дрожит. Ну и правильно, нечего ей было сюда приходить. Но это же Эми — заботливая, благородная старшая сестра — мисс совершенство, мамочкина-папочкина гордость. Бэт её ненавидела, давно ненавидела. Её просто выводило из себя, что они близнецы. Подумать только! Ну, просто "закон вселенского сволочизма"! Эмили была старше всего на девять минут, и практически с пелёнок её зачислили в ангелы: умная, спокойная, безупречная, никаких дискотек, никаких проблем с полицией — ну просто святая. Чёрт бы её побрал! Бэт же вместе с идиотским именем "Бэттани" досталось ещё и почётное звание паршивой овцы, которая, как известно, всё стадо портит. "Нам не могло так повезти, чтобы обе наши девочки были такими, как Эми, но мы всё равно любим их обеих", — виновато улыбаясь, говорила мама своим гостям. Ложь! Наглая ложь! Их мамаша любила себя и только себя, но Эмили она могла хотя бы похвастаться перед своими ограниченными подружками. А вот папочка никогда особо не церемонился и, не стесняясь, говорил, что в семье, конечно, не без урода, и их семья, к сожалению, не исключение.

"Ненавижу!" — снова пронеслась в сознании яростная мысль.

"Угу-угу. Конечно, а как же иначе? Да кому ты врёшь?" — насмешливо поинтересовался внутренний голос, — да, если бы эти недоумки прикоснулись к твоей "ненавистной" сестричке хоть пальцем, ты бы их всех в клочья разодрала". Ну, что тут скажешь? Ведь правда же, а против правды не попрёшь...

— Проваливай, — огрызнулась Бэт, пытаясь встать, — только палку прихватить не забудь, от неё надо избавиться, а то вдруг эти придурки копам стуканут.

— Я сейчас, Бэттани. Я только...

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не смела называть меня этим проклятым именем! Я — Бэт! Ясно тебе?! Бэт! Идиотка...

— Хорошо, Бэт, я сделаю всё, что ты захочешь, только не злись, пожалуйста. Я же помочь хотела. Я...

— А кто тебя просил мне помогать? Кто тебя звал?

Эмили опустила голову, молча помогла сестре подняться, а потом они вместе направились в сторону шоссе. К счастью, поймать машину им удалось быстро, и уже через полчаса они были дома. Родителей как всегда не было, но это и к лучшему — вести нравоучительные беседы по душам, с последующим осознанием себя полным ничтожеством, Бэт сейчас была совершенно не расположена.

— Ты так и будешь здесь торчать или всё-таки отстанешь от меня, а, Мать Тереза местного разлива? — язвительно поинтересовалась Бэт, после того как сестра довела её до комнаты и принесла какие-то таблетки.

Эмили тут же ушла.

Часы показывали второй час ночи. Ну что ж, время ещё детское. Наглотавшись таблеток, Бэт разделась и поплелась в душ. Горячая вода успокаивала, и жизнь уже не казалась такой мрачной, как час назад. Как же всё-таки странно, что Эми её нашла — она всегда её находила. Бэт не очень-то верила, вернее, пыталась убедить себя в том, что не верит в мистическую связь близнецов, о которой так часто говорили, потому что не хотела иметь с сестрой ничего общего.

Бэт с Эмили внешне были не просто похожи, а совершенно одинаковы — будто отражались одна в другой. Они были сходны во всём: одинаково средний рост, одинаковые, достаточно сформировавшиеся (для 16-летних девочек) фигуры, одинаково каштановые волосы, одинаковые лица. Если сестёр одинаково одеть и причесать — различить их было практически невозможно, даже поставив рядом.

Хотя сёстры были, ну если не красавицами, то, по крайней мере, по-своему хорошенькими, ни одна из них не пользовалась особой популярностью в школе. Эмили потому, что постоянно носила очки и забирала волосы в пучок "классической старой девы". А Бэт вообще считали асоциальной психопаткой. Кроме того, окружающим трудно было рассмотреть её внешность, в том числе, и из-за уродливой чёрной шапки, которую она снимала разве что только дома.

Выйдя из ванны, Бэт вновь почувствовала себя человеком, и голова уже почти не болела. Девушка быстро натянула длинную тёмно-синюю футболку, выключила свет и забралась в кровать. Она уже начала засыпать, когда услышала, тихие всхлипывания за стеной и поняла, что Эми плачет. Бэт ненавидела сестру... пыталась ненавидеть... даже верила, что ненавидит, но от этих слёз что-то больно сжималось в груди. Очень хотелось пойти к ней, успокоить, утешить. Это желание было сильным, почти нестерпимым, но Бет справилась, она уже давно привыкла подавлять его и надеялась, что сможет справляться с этими глупыми порывами и дальше.

========== Глава 3. Перед сном. ==========

— Мария, это шедевр! — восхищённо воскликнула Мириам, едва взглянув на картину.

Мириам всегда с особым нетерпением ждала новые работы Марии и сейчас едва смогла удержаться, чтобы не запрыгать, хлопая в ладоши. Пять лет назад она пошла на огромный риск, согласившись взять в свою галерею работы молодой, никому не известной художницы, особенно если учесть, что до этого от картин Марии отказались четверо из её коллег. Теперь эти коллеги кусают локти и тщетно пытаются переманить к себе её художницу.

— Ник сказал, что слишком мрачно, — пожаловалась Мария.

Мириам одарила стоявшего рядом с Марией Ника нежной улыбкой и снова перевела взгляд на картину. Мириам была молодой красивой женщиной и её задевало то, что за всё время их знакомства Ник так и не проявил к ней никакого интереса. Она уже перепробовала всё, что можно. Бесполезно. Может, ему просто не нравились блондинки? Другого объяснения быть не могло.

Мириам ничего не имела против Марии, но эта невзрачная мышка ей явно не соперница. Мария была невысокой и слишком худенькой — фигурой она напоминала скорее подростка, чем взрослую женщину, зато у неё были длинные густые волосы цвета молочного шоколада и трогательные грустные синие глаза. А в целом ничего особенного, за исключением таланта, конечно, но тут уж не поспоришь. Мария была слишком хрупкой и слишком... никакой. Мужчин такие мало привлекают, уж Мириам-то хорошо это знала.

— Нет, это определённо шедевр, — настойчиво повторила хозяйка галереи. — За последние три года это твоя лучшая работа... Мария, может, ты всё-таки передумаешь насчёт "Вильгельма"?

— Никогда.

— Жаль, этот мальчик стал бы украшением выставки.

— Этот мальчик не продаётся.

Мириам обречённо вздохнула — она вот уже почти два года безуспешно уговаривала Марию продать ей этот портрет. Ни в какую.

— А как называется твоя новая картина? — стараясь забыть о "Вильгельме", спросила хозяйка галереи.

— "Ожидание", — ответила Мария.

— Ожидание чего?

— Не знаю.

Ясно, комментировать молодой гений сегодня был не расположен, ну и пусть — имеет полное право. Было уже почти девять. Мириам никак не планировала провести у Марии целых два часа, но у неё почему-то никогда не получалось заскочить только на пять минут. К тому же через три дня должна была состояться выставка новых работ художницы. В конце концов, ничего особенно страшного не произошло и хотя бы к десяти часам она всё-таки успеет на встречу с очередным очень перспективным кандидатом в мужья, договаривались они, конечно, на восемь, но так как Мириам была настоящей женщиной, то решила, что если это её мужчина, то он дождётся.

Ник тем временем аккуратно заворачивал картину. Он сказал, что слишком мрачно, пожалуй, он совершенно прав, но Мириам могла с ходу назвать не менее трёх десятков коллекционеров, которые непременно захотят приобрести новый шедевр Марии Веланж.

* * *

В отличие от Мириам, Ник добрался до дома только в третьем часу утра. Хорошо хоть никаких срочных дел на завтра не планировалось. Приняв душ и переодевшись в комнате для гостей (он всегда пользовался этой комнатой, если возвращался поздно, чтобы не разбудить Элис), Ник отправился в кабинет. Спать ему ещё не хотелось, а кое-какие документы не мешало бы ещё разок просмотреть. Он честно пытался перечитать документы, но внезапно поймал себя на мысли, что думает совсем не о работе.

Мария...Что же ему с ней делать? Он не мог не беспокоиться о ней, не мог с тех самых пор как однажды увидел слёзы в её синих глазах. Ник стал для неё кем-то вроде старшего брата и защитника, он помнил, как робко, неуверенно Мария сжимала его руку, когда им приходилось проходить мимо её одноклассников, как боялась хоть на миг потерять его из виду и остаться одна. Их отношения никогда не укладывались в стандартную схему. Сначала она его забавляла — милая, трогательная девочка, доверчивая и привязчивая как щенок, а потом как-то так само собой получилось, что она стала чем-то постоянным и незаменимым в его жизни. Её обожаемый Майкл Нику, естественно, не понравился, собственно, он не понравился Нику ещё до того, как они познакомились и, как потом выяснилось, не напрасно. Подумать только, этот тип назанимал у крутых нехороших парней кучу денег на весьма сомнительное предприятие, разумеется, прогорел и пустил себе пулю в лоб, а все свои долги оставил на убитой горем вдове. Хорошо ещё, что Ник вовремя узнал обо всей этой истории и успел вывести Марию из-под удара. Она до сих пор ничего не знала, да и незачем ей было это знать — пусть у неё останутся хорошие воспоминания об этом мерзавце.

У Ника личная жизнь долгое время складывалась не больно-то гладко. Нет, Ник вовсе не был Казановой или Дон Жуаном, и менять женщин как перчатки вовсе не было целью его жизни, и не коллекционировал он их вовсе, просто его отношения с женщинами всегда заканчивались одним и тем же вопросом: "Я, или эта твоя Мария?". В этом вопросе он всегда был последователен — он всегда без сомнений и колебаний выбирал свою Марию, и такой выбор никогда не казался ему странным или неправильным. Он всегда берёг её, заботился о ней и не мог по-другому. Иногда Ник ловил себя на мысли, что то чувство, которое возникало у него, когда к Марии слишком приближался кто-то посторонний — не важно, мужчина или женщина — очень походит на ревность. К счастью, он всегда вовремя одёргивал себя. Да и какое право он имел её ревновать? Просто Нику становилось не по себе при одной мысли о том, что в жизни Марии появится кто-то ещё, и она совсем забудет о нём.

Ник продолжал упорно смотреть на монитор, но проку от этого по-прежнему не было и, скорее всего, уже не будет. Перед его мысленным взором возникла последняя картина Марии, и он тут же невольно вздрогнул — и как только она с этим живёт? Откуда такие жуткие образы? Хотя... он догадывался откуда. Мария очень тяжело перенесла смерть мужа. В то время Ник всерьёз испугался за неё, ему даже пришлось на целых три месяца бросить все свои дела и перебраться к ней. Он почти не отходил от Марии, а она всё время сидела с застывшим безжизненным взглядом и почти ничего не ела — Нику приходилось чуть ли не силой заставлять её питаться, а то ещё немного и она бы просто растворилась в воздухе. Мария и так всегда была будто немного не от мира сего, а тут и вовсе стала походить на бесплотную тень.

Слава богу, со временем проблески жизни всё-таки вновь замелькали в ее глазах, но уже не так ярко как прежде. Потом Мария с головой ушла в работу, и первым её шедеврам стал "Вильгельм", которого так упорно хотела заполучить Мириам. Раньше Нику никогда не доводилось видеть подобных портретов — на вид изображённому на нём мальчику было лет 17-18, и он казался... совершенно особенным. В чём заключалась уникальность "Вильгельма", сразу определить было сложно, но таковы были все картины Марии Веланж. Ну, казалось бы, мальчик как мальчик, хорошенький, только очень: длинные чёрные волосы, трогательная родинка под нижней губой, беззащитные карие глаза на по-девичьи красивом лице... собственно, то, что это именно мальчик, со стопроцентной уверенностью можно было определить только из названия картины. Особого внимания заслуживал и общий фон, на котором был изображён Вильгельм — сначала могло показаться, что это просто какие-то замысловатые тёмно-зелёные разводы, но если приглядеться повнимательнее, то можно было среди этих разводов различить неестественно-вытянутые человеческие лица. В глазах мальчика застыли страх, надежда, мольба — этот взгляд как будто звал кого-то, кого-то очень близкого. Не удивительно, что Мириам просто влюбилась в этот портрет с первого взгляда и, как подозревал Ник, если бы ей всё-таки удалось выпросить его у Марии, она бы никогда и ни за какие деньги не согласилась бы с ним расстаться. Вот только откуда взялся этот Вильгельм? И выбор имени несколько странный. Как Ник не пытался, ему так и не удалось выпытать у Марии эту тайну.

— Ты всё-таки соизволил появиться? Я тронута, — раздался за спиной Ника приятный женский голос.

— Прости, Элис, я всё-таки тебя разбудил, — поворачиваясь к двери, повинился Ник.

Элис стояла в дверном проёме, прислонившись плечом к косяку и скрестив на груди руки. Поразительно, но даже сейчас, сонная и растрёпанная, она была чудо как хороша. Они были вместе уже полгода и, в целом, неплохо ладили. Ник сильно преувеличил, когда сказал, что Элис очень ревнива, вовсе нет, просто её несколько задевало, что её мужчина больше внимания уделяет другой женщине, чем ей, однако никаких скандалов по этому поводу она не устраивала и никаких ультиматумов пока не предъявляла. Ник и сам понимал, что виноват перед ней.

— Заезжал к Марии? — спокойно спросила женщина.

— Да, — честно ответил Ник.

— С ней всё в порядке?

— Ну, в общем, да.

— Вот и прекрасно, значит, теперь ты можешь с чистой совестью побыть только моим.

Элис неторопливо подошла к Нику, не спрашивая разрешения села к нему на колени, нежно погладила по щеке.

— Тебя не было целых три недели. Я скучала, — ласково глядя на него, прошептала она.

— Я тоже... по тебе скучал, — прошептал в ответ Ник.

"Скучал. Ну... ведь скучал же. Должен был скучать... нет, не очень... совсем нет...Чёрт!"

* * *

После того как уехал Ник, Мария так и не смогла заснуть, наверно потому, что успела хорошо выспаться днём. За окном была лишь чернильная темнота — луна спряталась и фонари почему-то не горели. В квартире стояла угнетающая, звенящая тишина. Женщина бесцельно переходила из одной комнаты в другую, ей и в голову не приходило включить телевизор, она как-то совсем отвыкла от него, и не только от него. Три недели, целых три недели она была оторвана от всего окружающего мира, может, его уже и нет вовсе, может, это уже какой-то совсем другой мир? Мария наткнулась на маленький журнальный столик и увидела ключи. Это были ключи от мастерской, которые перед уходом оставил Ник. Значит, привычный мир всё-таки никуда не делся.