Невозвращенцы. Часть вторая

Когда Алена уже не могла сопротивляться, а на удары только сжималась как маленький лесной зверек и тихо скулила, незнакомка наклонилась к ней и прошипела:

— А если ты не передумаешь, к колдуну пойду! Изведу тебя, но он будет моим! Разумеешь?

Размазывая по побитому лицу слезы, она нашла в себе силы только кивнуть.

— Вот и хорошо, — сказала ревнивица, и ворота хлопнули за ее спиной.

Когда Алена смогла подняться на ноги, обидчицы и след простыл. Кое-как доковыляв до дома и приведя себя в порядок перед кадкой с водой, Алена продолжила работы по дому. Сейчас, хоть все тело и болело, надо было идти за водой.

У колодца, избитая Алена встретила Варвару. Та с удивлением посмотрела на нее. А посмотреть было на что — все лицо в синяках и ссадинах, волосы растрепаны и выбиваются из под платка, несколько прядей вырваны и кожа покрыта коркой запекшейся крови. В деревне давно уже не случалось никаких драк с участием женщин, ибо Варвара держала всех в кулаке, а мужа, чтобы законно побить, у Алены пока еще не было.

— Что случилось, девочка?

Алена заплакала.

— Ты не реви, слезами горю не поможешь, ты рассказывай.

"... А напоследок извести меня порчей колдуна обещала." — закончила свой рассказ Алена. Варвара задумалась. Она встречала эту женщину — она проходила мимо ее дома и спрашивала, как найти семью Добромила. Не думая ничего плохого, она указала точно дом, а теперь об этом сильно жалела.

"Ну надо же, глупая баба! Избила до синяков, до крови, по Правде три гривны заплатить должна! Но вот, что делать с покладом? Оберег ей нужен, надо к ведуну или к ...? Точно! Как же я сразу не догадалась?! Вот же он! Спасибо тебе, Мара!"

— Так. Слушай меня внимательно, дочка. Ты дожидаешься отца своего и вы ступайте в соседнюю деревню, к боярскому тиуну. За те побои положено тебе головное — три гривны...

— Так откуда я знаю кто она? Кто ее найдет?

— Это не твоего ума дела! Побои есть, видаки найдутся у нас. Если не найдут, то виру и головное заплатят из общинных.

— А с порчей что делать?

— А с порчей... С порчей.... Оберег тебе нужен. Нужно найти ведуна, или колдуна, или волхва и заказать у него оберег. Вот в три гривны ты и уложишься...

— Да где ж его взять то, ведуна? Колдунов у нас отродясь не было, а ведун наш вон помер год уже как. Другого то нету...

— Ну, можно тогда пойти помолиться к волхвом, дары принести богам нашим, заступникам.

— А где? Наша деревня так своего волхва и не прижила...

— Надо ехать туда, где они есть. Лучше всего, конечно — в Святоград.

— Так до него идти то столько! Я же до свадьбы не успею...

— Да. Святоград, — как бы не услышав слов Алены продолжала Варвара. — Там, где расположены Великие Семинарии. Великие Семинарии, в которые берут мужей и жен со всего мира, не глядя ни на возраст, ни на положение...Будь ты хоть беглый холоп, все равно, если есть в тебя дар богов, если тебя взяли... Отныне ты свободен и не подлежишь простому суду, только княжьему или божьему. Закончив которые становятся волхвами и служат богам нашим и детям их кто мечом, кто пером, кто дланью, кто животом своим...

— Хоть беглый холоп... — прошептала Алена.

— Да. Если возьмут, конечно. Но волхва можно найти и в любой крупной деревне, или городке. Я тебе не советую, — голосом выделила Варвара именно это слово, — ехать в Святоград. Это далече, да оттуда можно и не вернуться. К свадьбе. Надеюсь, ты меня правильно разумеешь?

— Да, — девушка твердо взглянула в глаза Варваре.

— Вот и ладненько. Пойдем, я тебя полечу малехо.

Глава 13. Здравомысл.

Великокняжеский Детинец Суздальского кремля, Студень года 1787 от обретения

— Князь! Гость к тебе, — здоровенный русин ближней дружины, один из тех, кто сегодня охранял покой князя, прервал его размышления.

Князь очнулся, оторвал свой взгляд от завораживающей пляски огненных лепестков в камине и сказал:

— Сюда его пошли, — и опять протянул руки к огню.

Великий князь Суздальский, Всеволод Ратимирович был не молод. Уже сорок пять Перуновых Празднеств его меч пел песню огня. Но годы если и чего у него забрали, то гораздо больше ему прибавили. Они не согнули его, не сделали мышцы дряблыми а тело дряхлым, наоборот, они закалили его как меч закаляется то жаром, то холодом. Они не превратили его и в сгорбленного полубезумного старика, не забрали рассудок, а только прибавили ему опыта и мудрости. Как старый могучий дуб, у которого уже есть сухие ветки, князь был крепок еще и телом и разумом. Вот только мерзнуть он стал в последнее время сильнее, оттого и горел очаг в его покоях и летом и зимой.

— Здрав будь, княже, — легко поклонился гость.

— А! Здравомысл! И тебе по-здорову. Вернулся? Ну, садись, друже, вина вон горячего испей, с дороги. Или что поболе хочешь? Кликну, сейчас же принесут...

— Благодарствую, княже, я уже поутреничал в яме.

— Ну, тогда поведай мне, как съездил.

Здравомысл улыбнулся, и князь который раз удивился. "Сколько его знаю, а все равно чудно, — подумал князь. — Здоровый он — медведя посрамит! Богатырь, подковы пальцами гнет и кочерги на спор завязывает. Зато лицо — как у дитяти с пряником медовым. Чистое и безхитростное! Глаза васильковые, а волосы цвета свежей соломы. И копна такая, что в бою хоть подшлемник не одевай. Девки разум теряют, когда его видели," — продолжал рассматривать своего друга князь. — "Красивый, сильный и тупой как валенок! И как что другое подумаешь?"

И страшно ошибешься! Как ошибались многие, смертельно, обманутые этой открытой улыбкой и голубыми глазами. Потому что совсем не поэтому Здравомысл стал доверенным ближником князя. Не за медвежью силу, и уж не за мужественное лицо точно — у князя в дружине все такие, а за ум и хитрость, которые, скорее были бы впору древнему старцу. От его замыслов, которые практически всегда исполнялись, скрипя зубами плакали от зависти (и не только от зависти) ромейские сенаторы, немецкие бароны, и северные ярлы. А осведомленные враги князя просыпались в хладном поту от одного только его образа и долго стояли у идолов, моля только о том, чтобы Здравомысл не обратил на них своего взора. Неосведомленные же враги засыпали сном вечным.

А что самое удивительное, было Здравомыслу всего двадцать шесть лет.

— Съездил я добро. С великим князем Владиславом Киевским виру обсудил, так что обид он на нас теперь не держит. По дороге заехал к друзьям своим, они много интересного про немцев поведали — опять там ратяться, ну и послухи всякие собрал, с подсылами своими встретился...

— Важное есть чего? — спросил князь.

— Да нет, все пока добро.

— А правда ли, что дочка князя Владислава, блудлива, аки кошка вешняя?

— Ха, — рассмеялся Здравомысл, — правда. Я таких рассказов наслушался, что впору и заалеть.

— А почто она еще не отдана? Разве никто ее не сватал?

— Да сватали ее, для сына великого князя Словенского, сам князь ездил, да что-то не договорились, даже я не знаю, почему. Поговорили князья с глазу на глаз, и отложили сватовство...

— А великая княжна Ольга гуляет пока?

— Ага, говорят, к примеру, что всю большую дружину батюшки своего уже испробовала.

— Ну да ладно. Слава богам, у меня сын уже взял себе жену... Тогда, Здравомысл, слушай. Опять у нас какие-то ссоры с Новгородом... Жалобщики пришли ко мне, говорят, разоряют деревни, люд черный в полон уводят. Вроде же мы все с князем Новгородским договорили?

— Значит, опять кесарю ромейскому неймется. Ему мы аки кость в горле. Вот и мутит он купцов да людишек новгородских. А их, ты же знаешь, и мутить нечего. Они и так всегда готовы ближнего своего, да и дальнего тоже, добра нажитого лишить. А если не лишить, так продать. Одно слово — тати. И князь там не такой, как у нас...

— Ну, полно тебе, подлащиваться. Моя власть ничто, по сравнение с тем же Владимиром. Займись этим.

— Ну, хоть какое дело... — проворчал Здравомысл и прихлебнул из кубка принесенного холопом вина.

— Неча мне тут рожи корчить. Я знаю, ты любишь большие дела, но слава Богам, нету сейчас ничего большого. Спокойно все. Так что, займись мелочами.

— Добро, — проворчал свое любимое словечко Здравомысл.

— Уже додумал, как?

— Да как обычно, коли Боги дозволят. Кликнем рать, их вызовем, соберемся на поле каком, попируем, вина да меда выпьем... А доглядов ромейских беленой накормим, что заратились страшно, что десять сотен воев и пять сотен лошадей потеряли каждый, что плач стоит по всей земле — пусть позлорадствует...

— Ты только смотри, чтобы в яви так не вышло. Десять лет прошло уже...

Князь намекал на битву, произошедшую десять лет назад между войском Словенска и Киева. Две пограничные деревни — одна платила дань великому княжеству Киевскому, другая — великому княжеству Словенскому, не поделили межу. Дело то вроде обычное — частенько за межу мужики с колами друг на друга выходят. Для пахаря земля добрая — это жизнь его, и его семьи. Но тут дело дошло до совсем серьезной ссоры, в ход пошли дубины, потом луки и ножи, руда пролилась. Ссора разрасталась, в конфликт вмешались два молодых князя: один киевский, другой словенский. Как потом задним числом выяснил Здравомысл, подогреваемые ромейскими подсылами. В итоге вместо того, чтобы полюбовно, как веками делали до этого их предки, разметить межу, на спорном поле состоялась битва княжеских дружин, которая привела к полному истреблению обоих. Двести отборных ратников погибли не от рук немцев, ромеев или кощунов, а своих братьев, говорящих на одном языке и молящихся одним богам.

Пролитая кровь порождает еще большую кровь. В ссору ввязались уже более властные местные князья, пошло взаимное разорение, в эти местности потянулись татарские и ромейские скупщики добычи и торговцы полоном. Через некоторое время состоялась вторая битва, в которой уже погибло более тысячи человек — уже ощутимая потеря для великих княжеств.

Положение спасли подошедшие перед третьим сражением ближние, с частью большей, дружины великих князей во главе с ними самими. Спорщиков разделили, особо буйных отливали ледяной колодезной водой, самые охочие до драки получали вызов и сложили свои буйные головы в поединках с ближниками великих князей. Битва не состоялась, но до сих пор тянется череда схваток кровников обеих сторон.

Результатом той ссоры стало заметное охлаждение в отношениях обоих государств, укрепление границы между ними. До этого она была весьма условной, падение на десятую часть доходов от торговли, и на пятую часть — доходов от приграничной области. Потеря заметной части дружин окрестных князей, и как результат несколько налетов степняков в на стыке двух государств. Еще повезло, что свет не увидела кровь ни одного из ближников или семей великих князей, тогда война стала бы совсем серьезной. Кстати, сватовство великого князя Словенского как раз должно было снять эту слишком медленно уходящую напряженность. Ромейских подсылов живьем взять не удалось, как не сокрушались великие князья, желающие встретить их с особым гостеприимством...

— Не волнуйся княже, все будет добре.

Вдруг беседу прервал стук в дверь. Зашел опять тот же гридень.

— Княже, гонец к тебе скорый. Вести важные, говорит, принес.

— Давай его сюда.

Гридень вышел и вскоре в комнату вбежал гонец. Был он грязен, вонял лошадиным потом и еле-еле держался на ногах.

— Князь, злую весть я принес, не вели казнить.

— Говори, — разом посуровел князь.

— В Новгороде беда. Пришлые тати, безвестно откуда, разорили городок Дальние Заимки. Местный князь собрал все ополчение и дружину свою — пять сотен латников и десять сотен ополченцев бездоспешных и на ворога налетел, как коршун, отомстить за беды принесенные.

— И что.

— Разбили его, за пол лучины.

— А князь?

— Сложил князь голову свою в той битве с ворогом подлым.

— О чем мне толкует великий князь Новгородский?

— Великий князь новгородский хочет собрать на средину сеченя всех великих князей здесь на хурал.

— Так быстро? Ужель все так серьезно? — пробормотал князь и посмотрел на Здравомысла. — Любят тебя Боги, вот тебе великое дело.

— Да, княже, — подобрался Здравомысл.

— Иди. Дело свое ты хорошо разумеешь. И гонца прихвати.

— Благодарствую, княже. Что ж, пойдем, — Здравомысл встал и легко одной рукой, поднял с пола одетого в кольчугу гонца, — расскажешь мне. Все.

Не теряя времени Здравомысл привел гонца в свои покои. Комната впечатляла. Большую часть огромного помещения занимали гигантские полки, на которых громоздилось чудовищное количество различных записей, начиная от папирусных свитков Та-кемет и заканчивая обычными берестяными грамотами и досками. Но на заниматься разглядыванием этих завалов, казалось, только и мечтавших об горячем угольке, гонцу не дали. Через одну свечу гонец уже не был рад, что они не на востоке — где часто за дурную весть снимали голову с плеч. То, как его замучил вопросами княжий ближник, большинство которых вроде совершенно не относилось к случившемуся, было не на много легче. Наконец гонец был отпущен восвояси и выполз из комнаты, а ее хозяин надолго задумался, бездумно сгибая и разгибая в руках толстый железный прут. Потом, приняв решение, он вышел из комнаты и отправился во двор.

Во дворе детинца все было совершенно обычно. У конюшни холопы чистили лошадей и задавали другим корма. В углу, на сеновале совсем уж древний воин, весь посеченный в схатках, что-то рассказывал новикам младшей дружины. Совсем маленькие дети, которым даже штанов не полагалось, только в длинной до пят рубахе прибирали замощенный камнем двор, а еще один внимательно осматривал каждый камень не требуется ли уже чинить мостовую. В другом углу незнакомый волхв, Перуна похоже, что-то показывал уже опытным воям — вскоре оттуда раздался высокий звон железа. Хоть тайные игрища и нравились Здравомыслу, но помахать железов, побороться он тоже любил. Тем более, что среди волхвов иногда встречались такие, что даже ему было трудновато справиться. Ближник князя даже на секунду замер от зависти к простым, так ему захотелось отведать мастерства новичка.

"Эх — совсем я в эти папирусы — бересты закопался. Скоро мхом порасту и меча поднять не смогу. И делами занимаюсь такими, что и тать побрезгует, не то, что боярин. Надо бы мечами позвенеть. Но это потом, дело княжье вперед" — подумал Здравомысл.

— Хитрец! — заорал он, — Ты где. Поди сюда.

Кремлевский тиун выскочил из какой-то щели и склонился в угодливом поклоне.

— Да, боярин. Почем звал меня?

— Петька не помер еще?

— Который Петр? Петр Ромей или Петр Щука? Али другой какой?

— Петр Пришлый.

— Да вроде живой был. Старый совсем, а все к богам боится отойти. У дочери своей в деревне живет, баклуши бьет да внукам сказки чудные сказывает.

— Позови его. Сюда.

— Как велите, боярин. Значит, в следующем месяце поедет за дровами обоз. Е с ним весточку пошлю и он его с собой...