Врач появился приблизительно через полчаса. Запыленный волхв, в котором Руфус с удивлением узнал того самого Ярослава, с которым они бежали от ромеев через болото, ворвался в комнату и внимательно оглядел больного. Ощупал, зачем-то закрыл глаза и как будто во что-то вслушался.

— Ну что, жить буду? — поднял голову Руфус.

— Будешь... Будешь! — прорычал Ярослав и от души отвесил больному затрещину. — Я тебе покажу, симулянт! Ты у меня ща забегаешь! А ну-ка!

Волхв схватил больного за одежду, встряхнул и выдернул из постели! Перехватив за шкварник, как обделавшегося котенка, Ярослав потащил слабо упирающегося Руфуса по лестнице во двор, не обращая внимания на тихие причитания и заламывания рук, в исполнении женской аудитории.

Вытащив болезного во двор, Ярослав, с яростным шепотом: "Я тебе еще раз только попробую...! Такой день мне с любимой сломал!!!", довел Руфуса до стоявшей около стены сарая здоровой бадьи — лошадиной поилки, и со всей силы зашвырнул туда ромея.

— Все! — Сказал он подбежавшим зрителям. — Здоров. Вытащите его оттуда, высушите... А я пошел. И по глупостям меня больше не зовите!

Несмотря на громкий вердикт "главврача", выздоровление и обретение прежней формы уровня приор-гладиатора шло очень медленно. Поначалу, когда Руфус воевал, и позже, когда был в напряженном ожидании неизвестно неприятностей, организм все еще находился в состоянии максимальной мобилизации и быстро справлялся со своими недугами. На войне, как известно, не болеют. Но стоило чуть расслабиться, как бывшего гладиатора догнали все болячки, которые он отпихивал в сторону из-за более насущных проблем. Болело все. Болела искалеченная рука, болел живот — от неприятия нормальной пищи, болели мышцы после простеньких вроде бы тренировок... Даже кости, и те болели, хотя вроде бы еще не холодно было на улице!

Конечно, очень помогала Ольга. Чуть позже, состоялся более подробный, и гораздо более длинный разговор, из которого Руфус и узнал про женскую болесть Ольги, про счастье и радость, которую он подарил ей, а также, впервые получил ее благодарность. Позднее, он получал ее каждую ночь, когда временно, за неимением своего собственного, переселился в один из ее домов.

Практически все свое время он проводил во дворе, где под наблюдением сына, "Ну надо же! Я отец! У меня есть ребенок! Сын!" возвращал себе прежнюю форму. Что же касается отношений, то бредящий оружием, как и все пацаны, пусть даже и такого сопливого возраста, Святополк очень быстро поладил со своим отцом. А тот, быстро поняв вполне законный для сына дочери князя интерес, вскоре завоевал все его внимание, став непререкаемым авторитетом. Даже выше, чем старый десятник княжеской држины, учивший мальца началам боя. Истории о схватках мальчик слушал раскрыв рот, как сказки, а показанные приемы схватывал просто, что говориться, на лету. Кстати, мечом, пусть и облегченным для ребенка, он владел просто невероятно для своего возраста и даже десятилетний обычный парень проиграл бы ему фехтовальный поединок. Руфус только хмыкал в удивлении, глядя на то как парень чертит в воздухе узоры своим мечом, либо сколько ударов тот может нанести за раз, без отдыха то есть. Вспоминая детишек такого же возраста его родного мира, которые сидели по песочницам с пластмассовыми совочками, можно было этим только восхищаться.

К сожалению, мир устроен таким образом, что мало добиться чего-либо: славы, богатства, любви красавицы-принцессы... Всегда найдутся люди, которые посчитают себя обделенными и попытаются отнять твое добро силой. И уступать в таком случае нельзя, ибо поражение начинается с малого: "Вам не нужно столько земли! Отдайте часть по-хорошему, и у вас останутся все живы и здоровы... Вам не нужно столько людей! У вас нет места им жить, так пусть часть из них станет нашими рабами. Зато остальных мы не тронем... Зачем вам ваша вера, ваше добро, и ваша свобода? Это теперь все наше!... И нет у вас теперь сил нам противостоять, так склонитесь же перед хозяином!..." Поэтому лучше решить все с такими наглецами сразу, не доводя себя до края. И пусть это потребует на первый взгляд неадекватных выигрышу усилий, но на самом деле это самый правильный и, как не странно, самый легкий путь. Ведь не придется тогда с болью и кровью возвращать обратно все отнятое у тебя... Быть может Руфус четко для себя это не и формулировал, но трусом никогда не был, поэтому все сделал в итоге правильно.

Все произошло на первом официальном приеме, где Руфуса должны были представить высшему свету и разрешить большую часть его вопросов. Удивительно только, что Лихомир отклонил все попытки переговорить кулуарно, долго тянул и вынес их проблемы только спустя пару месяцев и на общий вид. Почему? На это Ольга только морщилась и отнекивалась, гоня своего любимого во двор, тренироваться...

По протоколу, сначала через свою дверь в палатах появился великий князь. Потом, в одну общую, строго согласно родовому старшинству, записанному в бархатных книгах и являющемуся предметом гордость и тщеты, зашли князья и бояре. А потом, когда все расселись, можно было запускать просителей и гостей.

Сегодня проситель был только один. Руфус.

Степенно, как и положено гордому и богатому человеку, мужчина зашел в палаты, окинул одобрительным взглядом внутреннее убранство, поклонился на три стороны и внимательно посмотрел на зрителей. Судя по бросаемым на гостя взглядам и тяжелому, давящему молчанию, отношение к нему со стороны собравшихся здесь бояр и князей было... сложным. Не в пользу Руфуса. Да, конечно, с одной стороны он герой: освободил из рабства многие сотни, разбил знаменитые ромейские легионы, взял богатую добычу... Но с другой стороны, все здесь сидящие были в той или иной степени родственниками, пусть и седьмая вода на киселе, а все же. А он был здесь совсем чужой. Ромей. Инородец. Да плюс ко всему, ничто человеческое не было князьям чуждо, особенно зависть. Многие сидящие здесь остро завидовали полководческой удаче этого ромея, другие — взятой на копье богатой добыче, третьи — славе, четвертые — еще чему-то... Ну и что из того, сколько труда, сил, боли и крови все это стоило Руфусу? Никакой завистник никогда не берет это в расчет. А слава, удача и добыча — вот она! И не твои! Разве не повод для неприязни?

Неприязнь неприязнью, а начинать ему. Прокашлявшись, Руфус начал приветственную речь. Речь была на древнеросском, игравшем роль обрядового и языка высшей знати, поэтому ее пришлось просто выучить наизусть, как стих в школе, под настоятельным контролем Ольги. И каким же было его удивление, когда в равномерное плетение словесных кружев вмешался сбоку чей-то грубый голос.

— Что этот ромейский пес брешет? Гоните его прочь! — раздались слова из заднего ряда, где сидели доверенные князей и бояр, а также их дети, которым следовало учиться ведению дел на таком высоком уровне. Уже одно то, что кто-то прервал речь гостя, было тяжким оскорблением. А уж сами слова...

— Это вы мне? — удивился Руфус.

— Тебе, пес. — Стена людей раздалась, и вперед вылез... шкаф. Не шкаф, конечно же, это ромею только так показалось в первый момент, но статью этот отрок мог заставить покраснеть от стыда парочку деревенских кузнецов. — Пшел вон, худородный. Не чета ты нам, чтоб смотреть на тебя! — пробасил детинушка, и картинно напряг все свои мышцы.

— Ингвар! Как ты ведешь себя?! Ты не в кабаке а в палатах великого князя! — Осадил княжича отец. Но сделал это так фальшиво, что всем, в том числе и Руфусу было понятно, что слова своего сына он полностью одобряет. А что осадил — так по протоколу так положено. Не гоже честь свою ронять пред каждым смердом.

Тем временем, Ингвар продолжил поносить княжеского гостя, а великий князь молча это сносил. Одно это ясно показывало, что сейчас Руфус является зрителем заранее подготовленного представления, причем не без режиссуры Лихомира.

— И руки прочь от княжны! — Озвучил он главную причину своей ненависти. — Иди прочь, холоп! Я тебе дам вместо нее пару таких — Ингвар похабной усмешкой выделил это слово, — рабов для утех. Ведь вы там привыкли, в Риме, брезговать женщинами...

— Мальчик! Я резал животы и за меньшие оскорбления! Подумай, тебе еще жить и жить! Не хочешь ли извиниться? — вкрадчиво почти прошептал Руфус, сквозь стиснутые в ярости зубы. Злобе не на этого дуболома, а на хозяина. "Лихомир! Скотина! Ясно теперь, почему на приеме!... И здесь тоже самое! Интересно, есть во вселенной хоть один честный политик?"

— Что ты там бормочешь?

— Я думаю, — громко и четко ответил Руфус, — что ты можешь оставить рабов себе. Я хоть и ромей, но не люблю ношенные веши. Да и кем бы я был, если бы лишил мальчика любимых игрушек?! Раз женщины им брезгуют, то ему только и остается... — И глядя в багровеющее лицо княжича, добил: — Ведь так в вашем роду принято, не так ли?

Зря он сказал последние слова. Теперь практически незаметные частички симпатии к чужаку окончательно и бесповоротно испарились. Князья дружно и громко завозмущались, но резче всех в этом ропоте раздался рев Ингвара.

— ТЫ! ТЫ! Ты оскорбил меня! Князь! Ты все видел! Я требую поединка! Насмерть!

— Руфус, ты мой гость. — Немедленно ответил Лихомир. — И за твои действия тут отвечаю я. По Правде, как вызываемый в гостях, ты можешь выставить замену вместо себя. Меня... Либо... Либо извиниться. И если Ингвар примет твои...

— Нет! Никаких извинений! Только кровь...

— Твое решение, Руфус? — ответно перебил Ингвара великий князь.

— Не надо замены. Но после поединка я хочу подробно обсудить с тобой, великий князь Киевский Лихомир Владиславович некоторые вопросы.

— Добро. — Согласился князь. Мысль о том, что для того, чтобы поговорить после поединка в нем надо выжить, то есть победить, произнесена не была. Но отчетливо понималась всеми. — Что ж. То уж богам судети! Ступайте в поле и рассудитесь мечами своими.

Зрителей было очень много. Во дворе, очищенном от первого снега, вокруг очерченной углем площадки, так неприятно напомнившей Руфусу своими очертаниями арену, собралось практически все набольшие, находившиеся в это время в Киеве. А если бы не приказ великого князя и не строгая охрана из числа его личной дружины, то смотреть на невероятный поединок сбежалось бы пол города. И так головы торчали из каждого подходящего для наблюдения места, а на галереях стены детинца, как говорится, яблоку негде было упасть. Да что там яблоку — горошинке и той места не нашлось бы! Среди зрителей были и великий князь с сестрой, и ее сын, а по настоянию волнующейся Ольги за поединком следил в числе прочих и волхв Ярослав.

Поединщики появились на противоположных концах импровизированной арены. Оба в простых серых неподпоясанных рубахах. Кожаные штаны у обоих. Кожаные сапоги на ногах у Руфуса, Ингвар, несмотря на холод — босой. И никакой брони.

Ингвар был также как и Руфус вооружен длинным клинком — саблей, и относительно коротким, прямым боевым ножом. Глядя как серьезно осматривается противник, как он двигается Руфус окончательно уверился, что все подстроено заранее. Его захотели "убрать", и подобрали соответствующего исполнителя. "Абы кого не отправишь убивать знаменитого приор-гладиатора. Наверняка все обо мне вызнали... Никакого лихачества, никакой молодецкой удали, никаких оскорблений. Серьезный противник ему достался в этот раз. В Империи этот бой принес ланистам хороший доход..." — по привычке подумал Руфус. — "Бой будет тяжелым... Хорошо еще, что было время частично восстановить форму. Недаром Ольга меня все го... Что??? Неужели она знала? Не может быть!!! Я не верю... Ладно. Все после. Скорей бы начали — а то холодно!!!"

Наконец, волхвы замкнули круг за дуэлянтами, отошли подальше, и по хлопку в ладоши хозяина — князя Лихомира, поединок начался.

Ингвар показал себя опытным воином. Он не ринулся быком вперед, как поступил бы только начавший тренировки, он не отпрыгнул назад, как сделал бы слабый духом. Нет. Он аккуратно сближался, сосредоточенно пытаясь прочитать в глазах своего противника-ромея о начале атаки. "И где тот глупый здоровяк? Простой противник, берущий своей силой? Совсем другой человек... Хм.. Походе он не просто пешка. Быть может, на этой политической доске он фигура покрупнее... Надо попробовать оставить его в живых — неплохо заполучить обязанного себе бойца."

Трибуны давно уже умолкли, взирая на происходящее во все большем напряжении.

Первое столкновение клинков было на первый взгляд очень простым. Примитивным. Просто, как для любых настоящих мастеров, в поединке махание руками-ногами-мечами-копьями — не главное. Победа одерживается еще до того, как начинается движение. Так и сейчас, оба соперника правильно прочитали замысли друг друга и нашли верное решение, поэтому булатные полосы просто высекли искры друг из друга, так и не попробовав живой крови. Воистину, воины были друг друга достойны.

Поединок длился уже очень долго. Целых десять минут. Может, для кого другого, для обычного человека, это время — миг, но только не тех, кто с напряением всех своих душевных и физических сил играл со смертью. За это время оба бойца просчитали бесчисленное количество атак, расшифровали тысячи финтов и построили сотни защит. Пот, несмотря на весьма и весьма прохладную погоду, обильно скатывался, на мощеный дубовыми плашками двор, воздух выходил из легких с хрипами, руки и ноги начинали подрагивать. И все бестолку.

"Ты отличный воин. Знаешь и умеешь много. Но увы, победа одерживается сначала в душе, а потом уже в поле! Коли ты ослабнешь духом — то проиграешь! А ты слишком молод, чувствуешь остро и сильно. Нет в тебе налета цинизма, который часто приходит с возрастом. Значит, можешь купиться..."

— Хороший ты воин... — с трудом прохрипел Руфус, разорвав дистанцию. Ингвар тоже был немного отдохнуть, поэтому сокращать ее не спешил. — Сдавайся. Тебе. Не. Победить.

— Ха!

— И. Знаешь. Почему? — Руфус вернул ухмылку Ингвару.

— Почему? — Ингвар почувствовал, что противник абсолютно серьезный, а не дразнит его, и тоже посерьезнел.

— А потому, что Ольга уже воспитывает нашего сына!

С тревогой наблюдавший за поединком отец Ингвара, услышав это, застонал, в предчувствие печальной развязки. Будь воин постарше, он бы мог вернуть подначку как-нибудь так: "Так ведь он еще не дожил до отрочества, и вряд ли доживет без отца". Будь мужчина чуть холоднее сердцем, он бы деланно равнодушно усмехнулся в ответ, и проговорил к примеру: "так ведь пока тебя не было, она времени не теряла и нашла утешения в ... объятьях". Будь Ингвар чуть другим... Но он не был другим. И попался...

Как разъяренный бык он рванулся вперед, мечтая разорвать врага в клочья. Но даже сейчас, это оказалась не ошибка, а ловушка для противника, и Руфус в нее чуть не попался. В последний момент ромей разгадал ее и тут же придумал, как победить. Найти способ противодействия Ингвар уже не успел.

Для наблюдателей все произошло мгновенно. Рев и рывок Ингвара вперед. Быстрые, невидимые неопытному глазу удары, распознаваемые только по звуку сталкивающихся клинков. Быстрый поворот ромея вокруг себя и рывок за спину противнику. Не для того, что рубить спину, а просто разорвать дистанцию. Рубить уже незачем. Там, за спиной, с колотой раной в правую ключицу и разрубленном до кости правым бедром Ингвар падает на землю.