Курсантки

— Орлы — ы...— скалит зубы офицер один из наблюдавших за нашим променадом.

Второй пальцем сдвинув эдак фуражку почти на нос, чешет затылок.

— Орлицы...

Оба ухмыляются. Что-то ёкает в моей груди. До чего мужики противные... Военные, не военные — носороги... нет бы помочь... Ну, я ещё худо — бедно волокла свою поклажу, а вот последняя в строю курсантка, так и осталась с той сумкой на плацу. Отлепить её от него она не смогла. Попробовала тянуть волоком за удаляющимся строем... Не тут-то было. Не оторвёшь. Сумка, несмотря на неимоверные усилия девчонки, не желала покидать плац.

— Наверное, он ей понравился!— ржут парни.

Им лишь бы ржать.

— Так, ну что там у нас ещё?— разворачивается всем корпусом к месту ЧП курсовой.

Взводный, не выдержав такого издевательства над плацем, обречённо махнув, подхватил вещи несчастной на плечо, а её подтолкнул в строй. "Надо же джентльмены не перевелись!"— перемигиваемся мы. Честно говоря, я терзалась, завидуя девчонке вышагивающей налегке, что я не последняя в строю, а волоку свой дирижабль сама.

Наконец нас подводят к довольно -таки крепкому зданию серого цвета. Забравшись по ступеням, оказываемся в фойе. Как водится глазеем. Офицер требует следовать за ним. Идём. Женская и мужские стороны нашего проживания разделялись стеной, к ним вели даже разные лестницы. Нас ловко разделили по полам: мужской, женский. Наша группа военных переводчиков занимала две комнаты. Дальше селились, финансистки и психологи. Нас разместили по пять человек. В комнатах всё по описи, которая тут же висит на стене, сбоку от двери. В неё входит шкаф, стол, пять кроватей, пять тумбочек, пять стульев. Ночная лампа. Почему одна и как её поделить на всех непонятно.

Началась жизнь в полосочку. Военные дисциплины изучали в корпусе. Он располагался недалеко от студгородка. Там же была и военная кафедра университета. Занятия же в самом университете, по психологии, переводу и гражданским дисциплинам проходили в центре города. Добираться до корпуса со старшим. Группа смешанная с гражданскими. Пятьдесят на пятьдесят. Мы в камуфляже и они в изысканных нарядах. Картина страденная. Как не скажет наша модница Марина: "Игра теней". Утром построение, вечером построение. Перед сном проверка. До подъёма и после отбоя военная муштра. Для меня до этого уснуть и подняться не было проблемой. Сейчас это ужас! Теперь подъём стал пыткой. И отбой тоже пыткой. Какой же ненавистный голос у дневального утром и вечером! И главное — только уснёшь, хорошо хоть без снов, а то б на самом интересном месте вскочить от гарканья:— Подъём! Подлетаешь, как ошарашенный и не сообразишь, где ты и что от тебя хотят. С отбоем не лучшая картина. Как можно отключиться по команде... Даже если до этого слипались глаза, мозги получив команду сопротивляются. На первых же занятиях нам объяснили, что мы слишком молоды, чтобы разумно планировать свою жизнь. Поэтому, чтоб не иметь неприятностей все должны жить по команде. Мы поняли — шагу нельзя будет ступить без команды. И началось... Нас яростно и с прилежанием готовили к принятию присяги. Учили ускоренным методом военным премудростям: ходить в строю и по одному, выходить из строя, откликаться, представляться, выполнять команды, поворачиваться... Оловянные солдатики. Набрался вагон военных причуд не меньше. Мы, конечно, злились, но терпели. Обещали, потом будет легче. Конечно, верим. Сейчас ведь верят одни дураки. Да у нас просто нет выхода. А на ус мотаем — квартал таких лошадиных нагрузок и мы трупы не дотянувшие даже до первой сессии. Так что лучше верить. А пока мы таскались, как пришибленные. Не досыпая, не доедая и ещё при таких лошадиных нагрузках. В строю у нас заплетались ноги. На занятиях мозги, мы клевали носами и кляли судьбу. Мы с трудом держались на ногах, а взводный весёлый, бодрый и красивый, обещал:

— Ничего денька три, пять и вы втянитесь.

Нам казалось, что он издевается над нами, а что мы интересно ещё могли думать.

— Если не помрём до этого...— бурчали мы.

Не через три конечно, а через неделю мы поняли, что время горы равняет. Мы даже против воли стали привыкать. И всё бы ничего, если б не этот парад по случаю присяги. Наш вымученный народ дружно уверял, что согласен обойтись без него. Мало того, что на нас посмотрели, как на придурков. Нас быстро заткнули, гаркнув:

— Разговорчики в строю.

Тут же объяснили, коротенько минут на сорок, почему важно его провести, а нам через него пройти. Больше никто не подавал идей, чтоб не простоять без дела часа три. И на зычное:

— Вопросы есть?

Все благоразумно молчали. Упаси Бог!

— Раз всем всё понятно, в колонну, по семь, становись!

Мы встали. Уже нормально, почти не бараны. Вот и начали с нами мудрить. Ходить в строю не просто. Если под ноги смотреть, да ещё и напрягаться, чтоб не сбиться, точно всё пойдёт кувырком. Сначала нас поставили в коробку вместе с парнями, но мы портили всю картину. Юбки с брюками не пасовали. Об этом самые смелые барышни предупреждали сразу, только кто нас слушал. Все сами с усами. Начальство, как известно, всегда право. Отцы воспитатели, смотрели строго и команды отдавали чётко. Иногда мне кажется, законы попов и уставы нашей армии одни и те же люди готовят. Что в лоб, что полбу. И там и там ты ему про Фому, а он тебе со всем упорством про Ерёму. И пушкой не пробьёшь. Зашла в церковь без платка, просто так зашла, выперли, и свечку не успела поставить. Говорят грех. А кто так решил и с каких пирогов то решение... Но я, в своих рассуждениях, витая в облаках, от нашей строевой уползла в сторону. Итак, поняв, что наши голые в юбках ноги не будут смотреться на фоне брюк. К тому же, обмозговав всё это и прокрутив не раз перед глазами ту позорную плёнку, начальство, прикинув, решило тренировать "баб" отдельной коробкой, соединив нас с юристками, финансистками и психистками, и таким способом получить желаемый результат. "Бабий батальон,— хихикали парни.— Пашки артиллериста вам не хватает". Но нам начхать на их смешки. Мы знаем, эти ослы уверены, что если женщина красива, то обязательно с куриными мозгами, а если умна — мымра. А вот и нет, думала я, и мы докажем это. Мы осилим эту премудрость. Подумаешь ходьба. Много ума не надо. И шарм свой сохраним. Это нам парни всё портили, а сами мы организуемся на высшем уровне. Постарались. Получилось не плохо. О чём рогатым и внушали... За что и бились... Правда ноги гудели и мы в минуты отдыха, свалившись, как дрова, лежали на спинах и боках по лужайкам вокруг плаца. Нас ругали и гоняли, но мне лично было как-то всё равно. Другим думаю не меньше. Простыну я или нет, лишь бы не шевелиться. Подошёл посланный офицерами сержант, пытаясь нас поднять, но получив наше бурчание: "Отвали" так и сделал. Остались на траве. Мы с ней сроднились. Звонкая команда поднимет мёртвого.

— Курс становись!

— Равняйсь!

— Смирррна-а-а!!!

Шаг, два, три, на четвёртом взметнулся требовательный и властный голос:

— Запева-а-ай!

Мне хочется похлопать ладошкой по своему оглохшему уху. Кто б мог подумать, что он может кричать так громко. "Злой какой". На какое-то время слышатся шаги: чух, чух, чух. И вот в небо рванулись звуки строевой песни. Колонна подхватила припев... Каждый из нас удивлялся, но мы пели.

— Раз, два, три! Раз, два, три!— отсчитывают для нас громко.

Череда тренировок. День за днём. Жизнь бурлила ключом только где-то в стороне от нас. Мы пахали, как ездовые собаки. До обеда строевая подготовка, потом бегом на занятия, вечером ужин и опять до отбоя "ать — два левой". Без задних ног возвращались в общежитие. Возвращались — красиво сказано, мы приползали. Сил ровно на это и хватало, чтоб докарабкаться до постели. Но терпели. Куда ж деваться-то, сами влезли. Одно тоска. После модного прикида и шпилек — берцы с камуфляжем с рассвета и до самого сна. А в университете такой народ учится... в таких шмотках... Марина ворчит:— Разве нормальная женщина может ходить в этом... Естественно, нет, но мы к числу таких и не относимся, раз запёрлись сюда. Всё хуже не бывает. От камуфляжа воняет какой-то резиной. Маринка облилась французскими духами, но на построении обнюхав, ей сразу же вкатили замечание. По их подходу той ерундой пахнет привлекательнее. Возмущение подпирает горло. Постанываем, но держимся. Старшая у нас Лена. Высокая и мощная девушка. Не толстая, но статная. Светлые волнистые волосы, собранные заколкой и зелёные глаза. Доброжелательное, открытое лицо. Этакая русская барышня. Сашка, критически смерив меня рядом с ней своим глазомером, перекривился:

— Пупсик, ты с одну её ногу. Куда тебя курам на смех занесло. Твоё счастье, если вылетишь в трубу.

Укол был точен. Мой рост того, подкачал. Я, конечно, совсем малость расстроилась и не произвольно надулась. Сразу вспомнила, как меня уговаривали не лезть в эту кашу, а я твердила, что у меня своя голова на плечах. Сашка тогда хихикнул. Мол, своя— то своя, но с дыркой. И вот сейчас мой чудный братик на больную мозоль наступил, а в дырку плюнул. Я и сама уже думала ни раз об этом, но отступать поздно. А после его таких провокационных слов выход один — не киснуть и прорываться вперёд. Пятиться назад пустое дело. Смотря на выдохшихся рядом с нами ребят, мы храбрились, стараясь держать хвост пистолетом. Хотя хорошо себе представляли, поднеси к тому пистолету зажигалку и мы вылетим, как барон на ядре в небо. Нет, так не пойдёт,— одёргиваю я себя,— совсем панические мысли. Не зря же во все времена считалось, что женщины сильный пол! Вот это по-нашему.

— Женщины не сдаются, они только наступают,— бодрит нас Лена.

— Я б сдалась,— ворчит Маринка, -если меня на руках всю жизнь носить будут.

— Не вали всё в одну кучу. Мы о другом.

Честно сказать, мы злились на себя, на весь свет. Хотелось откачаться от всей этой военной затеи. Принять ванну, натянуть кружевную рубашечку и лечь спать. А проснувшись понять, что мы далеко от этого военного бреда.

— Подъём!— рычит взводный.

Принесла его нелёгкая. Мы безропотно повинуемся.

3

В комнате нас было пять. О Лене я уже рассказывала. Могу добавить несколько слов. Эта провинциальная девушка готова была на всё, чтоб выбиться в люди и заставить себя уважать. Рассчитывает в таком тонком деле и на свои габариты тоже. Смешно, но она такая. Она знает о различных социальных векторах с другими, но верит в дружбу и стремится к тому, чтобы её воспринимали на равных. Очень хотела, чтобы её замечали, любили и поддерживали.

Маринка, хрупкая, красивая с каштановыми волосами, карими глазами, точёными руками, похожая на королеву красоты в плюсе с манекенщицей. Глаз не отвести. Красивее лично я не встречала. Первое чувство — восхищение. Это уже чуть— чуть попозже начинает глодать зависть или какая -нибудь ещё дрянь. У кого по-доброму, а у кого-то и нет, но тут уж, как говорится, кому мать природа чего отстегнула... Она с гордостью вышагивает на тонких шпильках, с удовольствием демонстрируя свои стройные ножки из-под коротко подогнутой форменной юбки. Видя её, мужской пол, крутит носом и чешет с остервенением за ушами. Стараясь втянуть в себя животы и выпятить грудь, они стремятся все походить на Терминатора в плюсе с Чёрным тюльпаном. Смехопанорама с нашими мужиками. Только Маринке это без надобности. Она, ловя восхищенные взгляды мужчин, презрительно кривя красивые алые губки и поглядывая на них из-под пушистых ресниц, проходит мимо и не отвлекается на глупости не достойные её красоты. Несмотря на то, что сломанный ноготь может испортить ей настроение, форму она носила как королева мантию. Но вот обувь... Без шпилек она не боец... Её упорное не желание обуваться в берцы кончилось тем, что шнурки она шнуровала под личным контролем командира взвода. Не по собственной инициативе проявляющего такую щепетильность взводного, конечно. А после её пылкой пробы доказать начальнику курса, что на шпильках ей гораздо удобнее и она комфортно в строю в них себя чувствует. Исповедуя принципы демократии её выслушали и приставили личный контроль. Для порядка. Но скисшая от такого пресса девчонка вскоре взбодрилась. Маринке какое-то время чудно удавалось выходить из общежития, как положено по уставу и в автобусе ловко переобуваться в модельную обувь на шпильки, пряча ботинки в пакет. И ей довольно-таки долго сходило всё с рук, пока начальник курса, майор Богуш, не поймал её самолично. Приехавший с проверкой в учебный корпус майор, прошёлся в перерыве по коридору. Он онемел, когда глаза профессионально выхватили из группы студентов шедших мимо него, курсантку в болтающемся ярком шарфике на шее, десятисантиметровых шпильках на ногах и подвёрнутом почти до колен камуфляже. К тому же заколотыми сверкающими всеми цветами радуги брошками закатанные рукава её не заметить просто было невозможно. Да у него в глазах потемнело. Такого издевательства над формой ещё не видел свет. Поправив челюсть, он пришёл в себя. И, естественно, с ходу пошёл в атаку.

— Минуточку, что за дела? Курсант Браун, ко мне.— Громыхнула зычная команда под старинные своды чего только не видевшего университета.

Курсантка от испуга присев, через минуту оправилась и, задрав носик, сверлила его насмешливо недовольным взглядом. Мол, чего так орать, глухих нет. С Маринкой беседовали при всех и отдельно. И там и там солидно. В общем, промыли мозги на весь водопровод. Для двадцатидевятилетнего майора это был первый курс. Двадцатипятилетнего капитана, командира взвода Тарасова, тоже. Мужики переживали. Как оно будет... А тут ещё сюрприз — набор девчонок. Хоть головой колотись об стену, хоть стреляйся. Баба в форме и с ружьём гиблое дело. Взводный воизбежании беды переселился жить в общежитие. А ведь в недалёком прошлом, всего-то несколько месяцев назад, безумно радовался такому удачному переводу в институт. И бац! Дохвастался... Угодил прямиком в эту дурацкую бабью ловушку, которой по всем прикидам не должно было быть. Начальник курса и тот дневал и ночевал там. Ему теперь частенько было не по себе. И жутко курсовому было не от фильмов ужасов, а от доморощенных ужастиков с косичками. Что не день, то сюрприз и один хлещи другого. Кто б ему рассказал, что из формы можно такое выделать... "Тоже мне мадам Шанель",— бегал он по ставшему узким кабинету. "Как снег на голову такой променад. Шла словно по подиуму. Та ещё штучка..." А Маринка, обливаясь слезами, натянула берцы и спрятала стройные ноги под камуфляж. На самое дно сумки лёг шарфик. Все брошки забрал курсовой, сказал для музея.

Очень трудно было привыкнуть солидно, не спеша ходить. Мы летали по коридорам, ища кабинеты и аудитории. От нашего лёту были и пострадавшие. Как водится, непременно приспичит в кого-нибудь втараниться. Особенно прыткой была Маринка.— Прошу прощения, — лепетала она уставившемуся на неё с любопытством офицеру. Тот пялился на курсантку, как на восьмое чудо света и искал сигареты в кармане. Ей воспитательного процесса доставалось больше других. Причём от всех категорий воспитателей. Её возвращали с нравоучениями на исходную позицию и заставляли топать вновь, уже спокойно и приветствуя старшего по званию. Надо отдать должное, Марина не устраивала истерик. Она внимательно выслушивала и, стараясь придать своему лицу вписывающее в момент выражение, покорно выполняла требования старших. Весь вид её просто кричал: "Надо пройдём ещё, велика важность!"