Чудо и Чудище

— Просто я, сударь, опасалась, что вы передумаете...

Сказала, так сказала. Хотела-то светски пошутить, а вышло до крайности зловеще. "Сударь" в ответ кашлянул и, элегантно поклонившись, отошел. Я по дворцовой привычке присела в легком реверансе, для чего совершенно неосознанно отвела в сторону руку, удерживавшую корсаж. И вот когда натренированное дворцовым этикетом тело, изящно изогнувшись отвешивало будущему супругу и королю ответный поклон проклятое платье... Короче, стыдно говорить. В последний момент я его, конечно, подхватила и удержала, но стала пунцовой, как из бани.

Во-первых, мало кому удавалось так опозориться.

Во-вторых, мало кто так похож на горного тролля, скрещенного с кобылой.

В-третьих, мало кто подкладывает под "грудь" войлочные жгуты, которые вываливаются прямо под ноги будущим мужьям.

Однако королевская кровь не позволила упасть лицом в грязь и я, отшвырнув носком туфли подпорку для бюста, мрачно провозгласила:

— То-то я думаю, мне что-то мешается.

В этот миг стало окончательно ясно — свадьбы не будет.

В этот раз получилось даже еще быстрее: без мазурок и кадрилей.

Мой невеликий выбор между "замужем" и монастырем, поставленный отцом, был сделан. Конечно, я все это не нарочно. Конечно, конечно...

Тьфу.

Глава 2.

О трудностях написания мемуаров.

"И бесстрашная разбойница Маринетта, ужас и кошмар всех сопредельных королевств, расплакалась и уткнулась лицом в мужественную грудь рыцаря..."

Хм... Нет, не пойдет. Как-то сухо. Надо добавить лирики, красоты!

Попробуем так: "И бесстрашная Маринетта, припала к мускулистой груди рыцаря, и золото кудрявых волос засияло в лучах заходящего солнца..." Стоп! Как-то коряво. Получается, золото кудрявых волос растет на груди у рыцаря, а не на голове у бесстрашной Маринетты... А если так: "И голова бесстрашной Маринетты, рассыпая золото волос, упала на мускулистую грудь рыцаря..." Нет, это уж вообще ни в какие рамки. Прямо казнь какая-то. Если грудь на эшафот заменить, так вообще...

Троллью отрыжку на мою голову, это же надо такую чушь сочинить! И смятый лист пергамента полетел к кучке таких же комков. М-да... похоже очередная книга про похождения отважной девицы Маринетки ещё не скоро взорвет умы и сердца восхищенных читателей. Ну, нет у меня вдохновения, нет!

Уже и пошипел, и огнем поплевался, и колечки дыма к потолку пускал, и искрами сыпал, и даже многозначительно постукивал хвостом. Потом устал, возвел из скомканных бумаг пирамиду, спалил ее, полюбовался пламенем, почесал за ухом, порисовал кончиком хвоста на земляном полу пещеры, стер, посопел и, в итоге, не сдержался — протяжно и утробно рыкнул. Послушал эхо. Успокоился.

Что делать, тяжко нам — драконам — переносить раздражение. Это еще что! Вот помнится, когда бился над сочинением пролога к девяносто девятому тому мемуаров, такую получил изжогу, что неделю огнем плевался, от ноздрей можно было прикуривать, а на дыме, прущем из ушей — коптить мясо. Кстати о мемуарах! Уж не сочинить ли сотый, так сказать юбилейный том? А что? Вот, например, про похищение девицы Люсинды из рода Скровеллов еще не писал. А ведь знатная тогда битва вышла. Девица орет, рыцарь орет, свита орет. Все орут. А я так хвостиком, тук-тук-тук, мол, идите сюда. Он кричит: "Она здесь ни при чем, кровопийца! Отпусти мою невесту, иначе клянусь честью..." А она визжит: "Рийчер, убей его, убей, отруби этому гаду все, что торчит. Он, натурально, скотина, отобрал у меня все шпильки для волос!".

Не, ну я и правда отобрал, ими в зубах очень удобно было ковыряться, но чего уж сразу скотина-то? Я ж не честь у нее отобрал. Да и отпустить собирался за выкуп. А этот мечом машет, на коне гарцует, доспехами бряцает. В общем, прижимистый рыцарь оказался, говорит, мол, я помру, но чести своей не замараю. Читай — сдохну, но золотом не поделюсь. Отдавай чудище, проклятое, принцессу или как есть пронзю тебя, где получится. Зажал драгметалл. Не захотел выкуп платить.

Ну что на такого смотреть? От девицы его в ушах звон, от свиты тоже. Разозлили, в общем, ну я на них и дыхнул. Аккуратненько так, вполсилы. Конечно, они не сразу вспыхнули — еще долго бежали дымящиеся к горизонту, но все же... А Люсинда обозвала меня хамом, топнула ножкой и ушла растрепанная. Ну не сложилось у нее с героем. Не сложилось. Вот тогда-то я и заподозрил неладное... Что-то стало с людишками твориться странное. Прямо скажем — отвратительное твориться стало.

Впрочем, чего уж теперь. Мемуары, так мемуары... Дракон сказал — дракон сделал! Достал, значит из сундука чистую тетрадь в переплёте из телячьей кожи. Хотя сомневаюсь что кожа телячья, уж больно жуликоватая морда у того гнома была что мне книгу продавал. Да и Хмырь с ним. Щас красиво выведу на титульном листе "Мемуары достопочтенного дракона Фиргендэра из рода Черных крыльев". Ну вот, готово! Ставлю красивую точку и... понимаю, что писать-то, собственно, и не о чем. Ну, правда, не про Люсинду же с ее шпильками.

Если на предыдущие девяносто девять томов я еще мог набрать фактов из биографий прекрасных принцесс, мудрых королей и отважных героев, то теперь понимаю — в лучшем случае выдавлю из себя страничку, посвящённую графу Оршетельскому, который ввел моду на комнатных собачек. Этих тявкающих диванных подушек во времена оны развели больше, чем кур. Только пользы от них было...

Эх, что за времена настали! Рыцари теперь предпочитают на балах да пирах шпорами звенеть и доблесть показывать (кто лучше мазурку отскачет по вощеным паркетам да больше вина на лицо выкушает). Девиц воровать накладно — у них у всех запросы, диеты, капризы да мечты о куртуазной, Хмырь меня прости, любви. Ну, где я им в пещере камеристку организую и галантного кавалера? Если ж этот самый кавалер первый (он же и последний) раз, видел дракона в детстве на старых гравюрах, на которых его героический пра-пра-пра горделиво попирал стопой поверженного чешуйчатого супостата?

А волшебники? Раньше, помню, как схлестнутся Фарадей Огневик с Валидором Водником, так три дня и три ночи битва кипит! Молнии летают, от ледяных копий отскакивая! Весь мир трясётся от ужаса. Заговорщики под это дело столько переворотов под видом конца света провернули, что одна только карта соседнего герцогства раз десять переделывалась.

Зато сейчас тишь да гладь, да Хмырья благодать. Сидят волшебники-старички по деревням да городам лечат кашель наложением рук, путем отнятия ног, да слабый дождик призывают на чахлые поля земледельцев, прыгая по пашне с бубнами. Нету больше великих магов, перевелись как вид. Скоро и этих шарлатанов, что бородами трясут в припадках магического вдохновения не останется. Все ленью, жирком да тоской затянуло.

Нет больше размаха, нет эпичности. Войны какие-то потешные сделались: соберутся два войска, постоят друг напротив друга, доспехами посверкают, штандартами помашут, вяло побранятся да и разойдутся по королевствам расписывать менестрелям свою ратную удаль, мол, уж мы их и так и эдак, но сжалились — отпустили.

Да что говорить, даже эпидемии и те притихли. Пронесется над городами и весями хилый грипп, покашляют людишки, почихают, правительство побранят и забудут. Не то что раньше — как придет Черная Хворь, так целыми королевствами все лежат, пупырьями покрытые, и клянут колдунов. А сейчас что? Даже Властитель Нечисти и тот давно сгинул неизвестно где (подозреваю что от скуки повесился и бродит по своему замку, подвывая в подвалах).

Кладбища последний раз когда некроманты поднимали никто и не помнит, нежить с нечистью охотники так распугали, что паршивого вурдалака даже на стадо девственниц дворянской крови не выманить.

Я нелюдей понимаю. Сам раз, помнится, попал под раздачу, вернее под королевскую охоту. Лежу, значит, себе на полянке, ромашки перебираю, обдумываю финальную сцену очередной эпопеи про свою Маринетку и тут, на тебе, хмырь, летят! Толпа кавалеров и дам, разодетых так, что у рысаков ноги дрожат от тяжести шелков, бархата и драгоценностей, в которые эти "охотнички" нарядились. Цацки звенят, кони ржут, трубы дудят, собаки брешут (на охоту, к счастью, по-прежнему брали борзых, а не карманно-комнантые ловушки для блох).

Ну, а дальше — хуже. Прекрасные охотницы визжат, толи от страха то ли от восторга, кавалеры, источая великолепие и винные пары, пытаются разглядеть среди деревьев дичь, егеря чего-то там орут! Какая тут дичь? От этого ора, поди, последние лесные птахи нестись перестали. В общем, мимо меня вся эта кавалькада с гиканьем пролетела, оставив за собой просеку, как после смерча, и сгинула где то в чаще. До сих пор думаю, как дракона можно было не заметить?.. Видимо, есть что то эдакое в азарте погони.

Эх... Вот ведь даже прослезился от воспоминаний. Хорошо, не видит никто, как я тут украдкой скупые слезы кончиком шипастого хвоста вытираю. Старый я стал и сентиментальный. А так иной раз хочется вывалиться из своей берлоги, свистнуть богатырским посвистом, чтобы все посевы окрестные полегли, плюнуть огнем и серой, рявкнуть что-нибудь вроде: "Кто меня тревожит?!"

Один раз с тоски так и сделал, когда шорох какой-то услышал. Пошутить думал... Или, может, надеялся еще, что герой какой-нибудь заблудший в кои веки появился. Стыдоба. А это кузнец из соседней деревни от родственников домой возвращался, ну и, остановился, значит, провести анализ адвентивной фракции флоры... И вот, стоит он, возле пещеры, анализирует... А тут я. Исторгся из недр.

В общем, так и познакомились... Он мужиком оказался говорливым. Хотя, первый час молчал. Казалось, уж и не заговорит никогда, но нет, мало-помалу, обрел голос и речь из него полились ну просто потоком.

Но все равно, даже после этого происшествия, романтические настроения меня не покинули. И раз в несколько дней я все же выползал на большую дорогу, ложился в кусты бузины и затаивался там в ожидании приключений. Правда, за последние десятка два лет единственное приключение, которое мне довелось тут наблюдать — починка старой телеги не менее старым мельником. Он бурчал, охал и ругал какого-то Бучило, нагрузившего телегу мешками с зерном сверх меры.

Вот и сегодня, в очередной раз как дурак сижу "в засаде". Но, ни тебе телег с пьяными крестьянами, возвращающимися с ярмарки, не затаившихся в кустах немытых разбойников, страдающих перхотью и цингой. Ни-ко-го! Только птицы поют, заливаются и мой голодный живот вторит им вполне себе таким приятным баритоном. Кушать, однако, хочется... Да не просто кушать, а жрать! Эх, придется идти в соседнюю деревню за порцией картошки с мясом. Чего уж хмыря втирать, не ем я людей, а налетчики и селяне это так — для души, молодость вспомнить, пошалить, так сказать.

Просидев, дурак дураком, выбрался я из своего укрытия и поплелся-таки к кузнецу Михасю. Зачем, зачем... Горном я у него работаю. Он на дровах экономит, а я на пропитании. Конечно, трудовой подвиг претит драконьей сущности, но заниматься сбором кореньев и грибов или гоняться по чаще за трясущимися в ужасе тощими кроликами еще противнее. Я бы конечно с радостью свежей оленинки бы употребил, но где у нас теперь найдёшь хоть ежика. Кстати, никогда не ел жареного ежа, надо будет устранить сей гастрономический пробел, ну, если найду колючего.

Дожил! Работаю за миску еды, как каторжник в каменоломне. А все почему? Да потому, что нет вдохновения. Дописать бы про Маринетку, получить гонорар и пару месяцев пожировать — поваляться на пузе, поплевать в потолок, поесть парной телятинки, запивая свежесваренным элем, помечтать. Но... нет сюжета, нет — книги, нет книги — нет гонорара, нет гонорара — есть только чувство голода! Так, срочно на кузню! Вперед: ковать серпы, тяпки, ножи и косы!

В деревне ко мне давно уже привыкли. Селяне даже гордились, что именно у них трудится и столуется дракон. Вон, ребятишки при виде меня сразу, как горох из стручка посыпались, а брехливые шавки лают от восторга, выплевывая легкие. Соскучились, сердечные, за неделю, что я в муках творчества провел в своем логове, вон всю душу вкладывают.

Кузня меня встретила деловитым звоном, жаром, копотью и дружеским ударом кулака Михася в плечо. Влупил ему ответного — хвостом поперек спины и широко улыбнулся, сверкнув клыками. Слава Хмырю, о пропитании беспокоиться не надо. А не остановись, Михась, у моей пещеры изучать местную флору, так бы и сидел на голодном пайке.

...Когда солнце начало клонится к закату, коваль объявил о конце трудового дня. А ведь я уже всерьез подумывал плюнуть на все свои принципы и отгрызть ему голову. На последней тяпке думал — все свои огнеметательные органы выхаркаю. Одно радует: за ударный труд Михась сверх обычной нормы расщедрился на целый окорок. Вот сейчас приду к себе в пещерку, лягу мускулистым пузом на сокровища, кои ласково называю "остатки былой роскоши", вгрызусь в ароматную свинячью ляжку и предамся философскому диспуту с умным собеседником, то есть с самим собой.

И вот, пока я шел, весь такой счастливый, бравурную песенку про отважную пастушку и глупого волка напевал да помахивал в такт окороком, в идиллическую картину мира вторгся какой-то посторонний звук. Интересно...

Лесная дорога делала крутой поворот, вот из-за этого поворота и доносились грохот, возня, скрип и вопли.

Неужто разбойнички? Ах, вы ж мои золотые! Яхонтовые!

Однако когда я на крыльях счастья вылетел на большак, то зрелище, открывшееся взору, было во всех смыслах слова — потрясающим.

Продолжение от 11 марта 2013 года

Глава 3.

О безусловной пользе лесных прогулок

Посередь дороги стоял экипаж. Обычный экипаж из тех, что катаются между городами и весями — перевозят за деньги путешественников. Карета содрогалась, раскачиваясь на рессорах из стороны в сторону, внутри слышались возня, сдавленные вопли и писк. Хех. Оставалось только стыдливо зардеться и пройти мимо, робко прикрывая глаза крылом. Я бы так и поступил, но в этот самый миг дверца экипажа распахнулась, и в вечерний полумрак леса из недр кареты устремился воин в блестящих латах и шлеме с оторванным плюмажем. Глаза у служивого были полубезумные, а передвигался он почему-то на руках.

И, когда счастливчик уже рассчитывал спастись и даже коснулся ладонями в латных рукавицах земли, что-то страшное с ликующим воплем втащило беглеца обратно во тьму экипажа.

Карета содрогнулась, покачнулась и... опрокинулась. Внутри загрохотало, словно рассыпалась стопка горшков, кто-то заорал (судя по басовитому тембру — тот самый стражник), а потом дверца снова распахнулась и оттуда, будто матрос из заливаемого водой корабельного трюма, рванулся уже виденный мною служивый. Шлема на нем больше не было.

На этот раз отважному воителю удалось, являя невиданную прыть, выскочить из вертепа безумия и резвыми прыжками устремиться в чащу, оглашая окрестности скрежетом и грохотом.

И вот картина: карета валяется на боку, по дороге сундуки разбитые разбросаны, на ближайшей сосне панталоны с рюшами развеваются и в воздухе такая ядовитая пыль летает, что глаза слезятся. В общем, пока я протирал очи свои ясные кончиком хвоста, из глубины экипажа вылезло что-то непонятное и двинулось на меня...