Назло судьбе (часть 1)

— Чур, меня! — вдруг завопил стражник, закрывая лицо руками. — Чур!! Чур!! Эта ведьма смотрела на меня!!! Она колдует!

Я удивленно вскинула брови, но взгляда не отвела. За что и поплатилась. От удара голова мотнулась назад, в глазах потемнело, рот наполнился кровью.

— В камеру ее, — коротко скомандовал Лазар, а затем, наклонившись и ухватив за подбородок, так чтобы я смотрела ему в лицо и не могла отвернуться, добавил намного тише, лишь для меня, — князь с тобой разберется, ведьма. А сперва, мы пообщаемся без него. Жди меня.

Я вздрогнула, но продолжала смотреть в лицо Лазару. В том, что он не упустит возможности поиздеваться надо мной, сомнений не было. И оставалось лишь с замиранием сердца ждать этого момента и проклинать тот самый день, когда я появилась на свет.

Меня вздернули на ноги и наградили очередным тычком в спину.

— А ну, шагай!

Возможности обернуться и посмотреть, кто именно подталкивает меня, не было. Я старалась не запутаться в юбках и не упасть. Волосы, растрепанные и сбившиеся в колтуны, падали на лицо, мешая смотреть под ноги, и мне приходилось то и дело дергать головой, откидывая их за спину. Щека горела от удара, тело слушалось плохо, связанные за спиной руки онемели.

Я с трудом спускалась по каменным ступенькам, спотыкаясь и получая ощутимые тычки в спину от своих сопровождающих. Заговорить ни с кем не старалась — что толку? Меня вели в подземелья замка, туда, где располагались камеры для заключенных и пыточные. Страх, холодной липкой змеей обвился вокруг сердца, вымораживая все изнутри. Что они со мной сделают?

Несмотря на всю браваду, я понимала, что не выдержу пыток, не смогу терпеть боль и насилие. Это сломает меня, уничтожит.

В наших местах ведьм обычно сжигали на кострах, очень редко, им привязывали камень на шею и бросали в бурные воды реки Амузаны. Но чаще все же сжигали.

Я не питала напрасных надежд, прекрасно зная о том, что Еуджен убьет меня. Он неспроста при всех назвал меня ведьмой и во всеуслышание обвинил в том, что я убила старого князя Димитриу. У него не было доказательств, но это мало кого волновало. Мое слово против слова молодого князя, хозяина этих мест, не имело ровным счетом никакого веса. Князь обвинил меня, князь приказал казнить — все заторопились выполнять.

Я поморщилась при очередном воспоминании об Еуджене. Средний сын князя Димитриу безумен в своей жестокости. Он не помилует. Только не меня. Его гордость и так пострадала в результате отказа безродной выскочки.

Мы прошли полутемными коридорами, спустились еще глубже и, наконец, мои тюремщики остановились. Лязгнули засовы, натужно заскрипела дверь в одну из камер.

— Заходи! — буркнул один из сопровождающих меня стражников. — И это... давай без глупостей там. А то у нас разговор короткий.

Не глядя на него, я сделала шаг и остановилась на пороге камеры. Нутро моей темницы пугало непроглядной тьмой, запахом плесени и мышей.

Стражники не стали дожидаться, пока я соберусь с духом и сделаю следующий шаг. Сильный толчок в спину, и вот я уже лежу на каменном полу камеры, едва сдерживая стон боли, а снаружи слышится скрип запираемого замка.

При падении я больно ударилась плечом о каменный пол и на несколько мгновений зажмурилась, терпя боль. Когда же открыла глаза, то просто перевернулась на спину и осталась лежать, глядя вверх.

В камере было темно, стражники не потрудились оставить мне факел, да это и не положено заключенным. Но для меня темнота еще никогда не была проблемой.

Усмехнувшись своим мыслям, перекатилась на бок. Надо попробовать справиться с веревками, что стягивали запястья.

Снова закрыла глаза и попыталась призвать силу. Глубоко под землей, в каменном мешке, она практически не отзывалась, но я старалась, изо всех сил напрягала свое сознание. Мне повезло. Веревка, которой мне связали руки, была сделана из льняных волокон не так давно. И они отозвались на мой зов, подчинились моей силе. Спустя некоторое время, я сидела на холодном каменном полу, усиленно растирая и разминая затекшие руки, радуясь тому, что хоть кости у меня еще целы.

ГЛАВА 2.

Они пришли в замок на рассвете и попросились на постой. Их было двое. Серые хламиды, в которые они кутались, покрытые платами головы и постоянно опущенные долу глаза, вкупе с тихими голосами, могли обмануть кого угодно, но не меня. Я с самого начала поняла, что за внешней скромностью и смирением, что усиленно демонстрировали всем окружающим эти женщины, на самом деле скрывался сильный дух и упорная вера.

Монахини из ордена святой Елены пробыли в замке два дня и две ночи. Они ушли на рассвете, никого не потревожив, и замковые обитатели забыли о них почти сразу. Но не я.

Те два дня, что монахини пробыли в замке, я, пренебрегая своими обязанностями и покинув на произвол судьбы княжну Славену, рискуя быть наказанной и остаться без обеда или ужина, провела подле них.

Мне было интересно все, что они могли рассказать. С замиранием сердца, я слушала истории их странствий, рассказы о странах, в которых побывали монахини и которые никогда не удастся увидеть мне. Но больше всего меня занимали рассказы о жизни в обители.

— Ты ловишь каждое их слово, раскрыв рот, — выговаривала мне Славена. — Что такого могут рассказать эти монашки, которые практически всю свою жизнь провели взаперти за каменными стенами своего монастыря?

— Это неправда. Они много путешествуют. Объездили почти всю страну, неся в мир свет и добродетель. А ты знаешь, что их монастырь находится на скалистом острове, посреди бушующего моря? Говорят, там на многие мили вокруг не видно ничего, кроме воды. А когда начинается шторм и волны такие высокие, что могут доставать до самых небес, они не трогают монастырь. Представляешь? Сам господь и святая Елена хранят их. Оберегают от невзгод и напастей.

— Глупости, — отмахнулась Славена. — Это все сказки для таких легковерных дурочек, как ты. Не может такого быть. А твое увлечение морем просто смехотворно. Все в замке смеются из-за того, что ты часами простаиваешь возле той картинки. Да-да, — усмехнулась тогда княжна, — и не думай, что никто этого не заметил. Об этом все знают. Если уж тебе так хочется повидать море, то уговори отца или Еуджена и пусть они отвезут тебя на побережье.

Но я не верила словам княжны и не собиралась никого просить отвезти меня к морю. Я все равно убегала в людскую, где в молитвах проводили дни монахини и просила рассказать мне еще что-нибудь. Об их жизни в монастыре, о самом острове, о море...

Ближайший крупный торговый порт располагался всего в трех днях пути от наших мест, но я никогда не была там. Никогда не видела моря. Зато всегда замирала, глядя на картину кисти неизвестного мне художника, висевшую в галерее. Огромные волны накатывали друг на друга, небо почти слилось с водой, а между ними едва держался на плаву маленький кораблик. Его единственная мачта не выдержала очередного порыва ветра и сломалась, белые паруса, словно крылья диковинной птицы, распластались по темной воде. Мне всегда казалось, что если долго смотреть, то эта картина оживет, и можно будет заметить фигурки людей на корабле, что так бесстрашно вышел в море во время шторма, почувствовать на щеках дуновение ветра, а на губах привкус соли.

И я с замиранием сердца слушала рассказы монахинь и мечтала, что когда-нибудь я все же увижу море.

* * *

Эти воспоминания накатили на меня внезапно. Тот визит почти стерся из моей памяти, а тут вдруг.

Но сейчас в моей голове всплыли не рассказы монахинь о море, я вспомнила, как прощаясь со мной перед своим отъездом, одна из них, взяла в ладони мое лицо и сказала:

— Я вижу в тебе особый дар, девочка. Не зря тебе было даровано такое имя. Придет время, и ты придешь к нам. Сама судьба приведет тебя к порогу обители, и ты станешь одной из нас. Мы будем ждать тебя, девочка. Постарайся не утратить свой дар.

Тогда я не придала этому напутствию никакого значения, а сегодня вдруг вспомнила так отчетливо, будто этот разговор состоялся вчера. Припомнила и то, что, несмотря на внешнее смирение и беспомощность, обе женщины были довольно сильны и выносливы, а еще они носили под своими хламидами мужские брюки и оружие, а их заплечные мешки были заполнены склянками с неизвестным мне содержимым и какими-то странными предметами. Тогда я просто не обратила на все это внимание, но после визита монахинь во мне проснулась сила.

Был ли это знак? Возможно.

Но зато теперь я знала, как мне поступить. Нужно во чтобы то ни стало выбраться из замка и отправиться туда, в монастырь на остров святой Елены. Там мое место. Там меня ждут.

Погрузившись в воспоминания, я не сразу услышала шаги по коридору, а потому вздрогнула когда звякнули металлические засовы — кто-то открывал замки на двери моей камеры. Ничего хорошего от этого визита ждать не приходилось. Ну, кто может навестить меня в тюремной камере? Только Лазар или, не приведи боги, вернулся князь и потребовал срочно представить меня пред его светлые очи.

Оба варианта не сулили мне ровным счетом ничего хорошего. Даже представить не могу, что для меня хуже — встреча с Еудженом или разговор по душам с командиром замкового гарнизона.

Сердце колотилось раненной птицей, к горлу подступил комок, непроизвольно я сжала руки в кулаки и попыталась призвать силу. Откликалась она неохотно, слишком глубоко под землей я находилась. Вокруг меня было мало живительной энергии, а тело было слишком измождено.

Наконец, замок поддался, и дверь в камеру распахнулась. Свет от факелов резанул по глазам, заставляя зажмуриться.

— Ну, — холодный голос вошедшего Лазара, заставил меня заледенеть от страха, — я слушаю тебя, ведьма. Думается мне, что тебе есть, что мне рассказать.

Я медленно открыла глаза, порадовавшись, что волосы спутанными прядями закрывают почти все лицо. Говорить мне не с ним не хотелось. Судорожно сглотнув, опустила глаза и попятилась к самой стене.

— Молчишь? — Лазар прикрепил факел к держателю и сделал шаг ко мне, дверь в камеру он не закрыл, очевидно, не беспокоясь, что кто-нибудь осмелится помешать нашему общению. Впрочем, это и не удивительно, в замке не было никого, кто так или иначе мог бы выступить против командира гарнизона.

Он был большим, очень большим и сильным и нависал сейчас надо мной, как скала. Я покосилась на внушительные кулаки бывалого воина, привыкшего махать мечом и булавой. Один удар — и от меня не останется даже мокрого места.

— Отвечай, когда я тебя спрашиваю! — рявкнул вдруг Лазар, а я присела от страха, сильнее вжавшись в холодную стену.

Воин же сделал еще один шаг, оказавшись совсем близко и, схватив меня за волосы, рванул со всей силы, заставляя поднять лицо. Я зажмурилась в ожидании удара, закусила губу и съежилась. Мне так хотелось в этот момент исчезнуть, просто раствориться в воздухе или превратиться в невидимку и сбежать отсюда далеко-далеко. Как никогда ранее, сейчас я жалела, что все рассказы о том, как ведьмы умеют превращаться в ворон или летучих мышей, всего лишь выдумки невежественных крестьян.

Разъяренный моей видимой покорностью, Лазар еще раз больно дернул меня за волосы, наматывая длинные спутанные пряди на кулак, заставляя вскрикнуть от боли, а затем я почувствовала, как его ладонь больно сжала мою грудь, а в лицо ударил запах прокисшего вина и лука.

— Молчишь? — выдохнул мне в лицо Лазар. — Думаешь, что князь тебя спасет? Даже не мечтай об этом, ведьма, — он говорил, наклонившись к самому моему лицу, опаляя горячим дыханием щеку и мне казалось, что вот сейчас я уже не выдержу, потеряю сознание от страха, и тогда он сможет сделать со мной все, что ему заблагорассудится. — Сейчас я посмотрю, что в тебе такого, что сам князь покой потерял.

Он говорил мне еще какие-то мерзости, а его рука в это время продолжала шарить по моему телу, сминая ткань платья и разрывая его на груди.

Я заледенела от этих прикосновений и лишь мысленно молила богов, чтобы все закончилось и меня оставили в покое. Я столько лет умудрялась избегать домогательств со стороны Еуджена, замковых воинов, заезжих гостей князя. А сейчас не видела для себя спасения. Предательские слезы потекли по щекам, голова, оттянутая за волосы, болела. Как же сильно в этот момент я желала возвращения Тьмы, как молила, чтобы снова услышать в голове ее ехидный голос. Но она безмолвствовала, а Лазар продолжал рвать на мне платье, матерясь, когда крепкая ткань не желала поддаваться.

Он рванул корсаж в очередной раз и вдруг, выругавшись, резко оттолкнул меня в сторону. Налетев на каменную стену, я с такой силой ударилась спиной, что дыхание враз перехватило, а перед глазами стали расплываться радужные круги. Стены камеры, в которой меня заточили, заходили ходуном, и в рваном свете факела это выглядело еще более устрашающе.

— Ах, ты, тварь! — взревел Лазар, тряся окровавленной рукой и наступая на меня.

Запоздало я вспомнила о коротком кинжале, что сунула за корсаж платья, когда утром убегала из замка. По-видимому, пытаясь избавить меня от одежды, Лазар как раз напоролся на оружие и поранил руку. Расценив это, как попытку напасть на него, он впал в самое настоящее бешенство. Его лицо побагровело от ярости, взгляд приобрел безумное выражение, губы кривились в устрашающем оскале, обнажая желтые крупные зубы.

Я сжалась у стены, глядя на мужчину с ужасом, и понимала, что вот она, моя смерть, надвигается, изрыгая проклятия. Короткий замах огромного кулака Лазара, и я закрыла глаза, шепча молитву.

Но удара не последовало. До меня донёсся чей-то зычный голос, сопровождаемый торопливым перестуком шагов:

— Командир!! Командир Лазар! Князь вернулся и требует вас к себе! Незамедлительно!!

Воин выругался, а я выдохнула и медленно открыла глаза, все еще не веря, что мне и в этот раз повезло. На пороге моей камеры замер один из замковых стражников с факелом в руках. Совсем еще молодой парнишка, он с опаской оглядывался по сторонам, видимо боялся попасть под раздачу от своего командира, но потом его взгляд остановился на мне. Не знаю, что именно я ожидала увидеть, но в его глазах вспыхнуло вожделение. Чересчур поздно сообразив, что лиф платья разорван и сквозь лохмотья видна обнаженная грудь, я принялась судорожно стягивать обрывки, чтобы хоть как-то прикрыться. А стражник в это время шарил взглядом по моему телу. Никогда я еще не чувствовала себя настолько оплеванной и униженной.

— Когда князь вернулся? — рыкнул на своего подчиненного Лазар, отворачиваясь от меня.

— Да меньше четверти часа назад и сразу же затребовал вас, — стражник по-прежнему не сводил с меня сального взгляда. — Злой очень.

— Молчать! — рыкнул на него командир и, даже не взглянув на меня, вышел из камеры, бесцеремонно выталкивая посланца перед собой.

Снова звякнули металлические засовы, на двери моей камеры защелкнулся замок и две пары ног протопали по коридору. Только тогда я смогла выдохнуть. Ноги не держали и, съехав по стене на пол, я обхватила голову руками и глухо застонала. Меня колотила крупная дрожь, зубы стучали так, что, казалось, этот звук отражался от каменных стен и потолка, ладони вспотели.