Время перемен

Я не был историком и поэтому не мог понять, было ли это в моей истории. По мне так это не важно. Здесь и сейчас вершилась история. Каким быть государству Российскому.

На самом деле Иван 'Грозный' наделал делов. Хотя, по большому счёту только Ливонская война была ошибкой. Вернее не сама война, а наши амбиции на ней.

Получалось, что мне нужно было оказаться, по крайней мере, не хуже его. Эх, руки зачесались. Ух, я им, а пока мне, несётся отовсюду, невместно такое.

Да, что же это! Как от этих всех нянек избавиться, ну, или хотя бы сократить.

Вот в Кремль возвращаться никогда не хотелось. Атмосфера интриг и подковёрной борьбы бойцовских бульдогов, там не выветривалась. Борьба за власть не прекращалась на минуту. Схватки возникали по любому поводу, даже по самому незначительному. Никто не хотел уступать.

Ладно бы в открытую ругались, ан нет. Всё чинно и степенно, а посмотришь, да перекрестишься. Потом, чисто для пользы для, прихватишь ножичек. Вдруг сподобится, ближнему своему, поднять содержание железа в крови, ножичком в спину.

Вот так степенно, за учёбой, в атмосфере постоянных интриг и прошёл ещё год. Был уже 1536 год. Сегодня мне исполнялось 6 лет. Бездеятельность угнетала. Нужно было, что-то делать с этим. Как же хотелось хоть каплю самостоятельности.

В Москве её не дадут. Тут, я вообще аргумент в борьбе за власть. Причём все думают, что именно они знают, что для меня лучше. Валить надо отсюда, да побыстрее. Какой бы предлог-то придумать, чтобы не развалился о слова, что маленький ещё.

Что делать, без одобрения матери ничего не получится. Пристал я к ней и стал канючить. Отпусти, мол, в Коломенское. Поиграться бы мне, а тут только эти бирюки из знатных родов.

— Тебе учиться надо. Да и невместно Великому князю с простолюдинами якшаться. Учись быть с ближними своими слугами.

— Мам, ну мам, я учиться и там могу. Ко мне ведь и боярских детей прислать можно. Только не родовитых, чтоб не мерились, кто из них родовитей и на что имеет больше прав, а лучше осиротевших. Заодно их родам поможем. Они совсем не безродные, а если они со мной учиться тоже будут, так совсем хорошо. Играть будем вместе, ну и учиться.

— Вот это, ну и учиться, меня и смущает. Вдруг распустят тебя там, без пригляда, аль вообще, непотребствам учить будут.

— Так недалеко ведь. Завсегда приехать можно. Ещё мам, мне бы придумки какие сделать.

-Так скажешь, сделают.

— Вдруг дорого будет, или мастер, какой нужен, а может, куда съездить захочется.

— Ты Великий князь. Будет у тебя казна. Вот съездить, забудь.

— Мам, ну можно? С охраной.

— Вообще, что я тут с тобой разговариваю. Марш к себе. Ишь, чего удумал. Играться ему охота.

Я же от бессилия расплакался и ухватился за подол матери.

— Мам, ну пожалуйста! Мам, я очень тебя люблю. Я буду тебя слушаться.

— Ну что с ним делать. Запомни сынок. Мужчины не плачут. Ты у меня кто? Правильно, мужчина, но ещё и Великий князь. Что подумают, когда увидят тебя плачущего?

— Я больше не буду. Честно-пречестно. Никогда больше. Только не умирай, МАМ. Не оставляй меня. — Сказал, вдруг вспомнив, что недолго она ещё будет править.

— Что ты такое говоришь сынок. — С этими словами она опустилась на колени, и плача стала целовать моё лицо.

Вот так, детские слёзы и не вовремя сказанные слова, сделали своё дело.

Глава 2

Прошло уже два года. Мне на прошлой неделе стукнуло уже восемь лет. Казалось бы, прошло уже много времени. Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается.

Это я по наивности думал, что вот съеду с Москвы и всё, свобода, делай что хочешь. Ан нет. Всяких нянек только больше стало. Ещё и соглядатаи, от видных боярских родов. Вдруг здесь чего удумают, и без них. Детей из осиротевших родов почитай и не было. Вместо них бояре натолкали княжеских детишек, да из родов познатнее.

— Ты куда прешь! Сначала старшие идут, затем младшие, всё по счёту.

— Это вы-то, Жеря, старшие. Да не в жисть. Мы, Велико-гагенские, ничуть не ниже вас. Это вы вон, Двишнекову говорите.

Диалог почти стандартный, каждодневный. Ругаются кстати не малолетние князья, а их няньки. Первые двое, из старшей ветви потомства Владимира Мономаха. А вот третий, как раз из сирот, откуда-то с Рязанщины. Ей богу, будь моя воля, 'Опричнина' прямо тут бы и началась. Вот не думал, что в шесть лет стану так ненавидеть.

— Я сказал без мест — Вмешался в очередной раз я.

Нет, меня, конечно, не послали, пусть бы только попробовали, но поморщились сильно. А вот на моих нянек посмотрели как на врагов. Почто де, мол, ни чему толковому меня не учат. Мои же делали вид, что их сии приземлённые материи не касаются. Как всегда княжеских нянек такое положение дел не устроило.

— Смилостивись государь! Как можно без мест. Это же поругание всех наших традиций.

— Молча, сказано без мест, значит без мест. И не будет от такого ни кому поругания, и тем более всему роду.

— Государь как же так? Не было такого испокон веку. Деды наши жили по счёту, отцы, и нам заповедовали.

Нет, ну как вот с такими разговаривать. Ему что в лоб, что по лбу. Честно, не виноват я, не выдержал, схватил какую-то корягу, и давай дубасить этого умника, да и вообще, всех кто попадался. Был бы постарше, без увечных бы не обошлось. Так, скорее, для острастки подучилось. Вот это было уже не как всегда.

Может, ничем это бы не закончилось, и так бы остался в положении загнанного волка, но бог милостив. Как-то всё это дошло до матери. Эффект оказался, как от бензина подлитого в костёр.

Боярин Хохолков-Ростовский попал в опалу. За что, я, даже повзрослев, так и не понял. Пожил он ещё не долго, и умер в середине октября. Вроде бы своей смертью, во всяком случае, даже слухов об его убийстве не было. Обоих нянек, вызвавших великокняжеский гнев, посадили на кол. Обвинили их в покушении на Великого Князя Московского. Это сейчас не понять, но тогда это было почище святотатства.

Окружение вмиг изменилось. Моя жизнь стала хоть отчасти похожа на нормальное детство. Наконец-то вокруг меня оказались осиротевшие отроки из дворянских родов, по-тутошнему, княжат и детей боярских, без своих наставников. Почти два десятка. Первое время играть у нас никак не получалось. Робели они страшно при моём виде. Не знаю уж, чего им там наговорили, но подозреваю, что ничего ободряющего. Няньки у них всё равно были, но мне на глаза они старались не попадаться.

Быстрее всех к общению с Великим Князем привыкли трое с Рязанщины, по какой-то прихоти судьбы, допущенные ко мне ещё с княжескими детьми. Косма Двишнеков, Шарап Матюков и Семой Бородавкин. Я, вообще-то, никогда не отличался хорошей памятью на имена, но столь не привычные имена запомнил. Многое приходилось запоминать. До сих пор слова не все мог вспомнить, периодически запинаясь, но дело налаживалось.

— Бедняжка, опять чего-то лопочет.

— Вот ведь, и не говори.

Частенько слышал сочувственный разговор. И ведь особо и не скрывались, похоже, меня по-прежнему считали не совсем в себе. Если учесть, сколько оговаривался, это я понимал, что оговаривался, окружающие считали это за бессмысленные звуки.

Собственно, после того происшествия, перестал исполнять роль Великого Князя. Во-первых, говорил до сих пор не совсем свободно. Во-вторых, только несколько месяцев как, стал двигаться более или менее нормально. В-третьих, до сих пор дичился привычным здесь обычаям.

— Разговаривать надо, приняв горделивую осанку и глядя на собеседника с достоинством. Тьфу! Да не как будто к столбу привязанным. Вот, уже лучше! На что Великий Князь так таращится. Что?! Это взгляд с достоинством? Так смотрят, когда чего съели, а теперь срочно до 'ветру' бежать надо. Убивать взглядом тоже никого не надо! Нет моих больше сил!

— Прохор, ты, куда это пошёл, а ну вернись.

— Тая, ей богу отстань. Если бы не его матушка, плюнул бы уже, и ушёл.

Это сначала думал, что проходу няньки не дают, а сейчас стал понимать, что на самом деле меня учат привычному, а значит правильному, по местным меркам, поведению Великого Князя. Учили меня правильному поведению упорно, но так чтобы без чужих глаз. Лишние пересуды никому были не нужны. И так по Москве пошла череда слухов, после того происшествия. Не один молебен был отслужен во здравие Великого Князя Московского Ивана 4 Васильевича. Но самым странным во всей учёбе, было то, что в принципе, я мог приказать всё что угодно, это-то и пугало меня больше всего.

Мои выкрутасы в поведении списывали на болезнь. Не знаю, рассчитывали ли окружающие, что стану нормальным, но мать точно надеялась на это. Может это одна из причин, по которой я оказался, всё-таки здесь, в Коломенском, а не только потому, что уговорил.

— Говори Прохор, как есть, ничего не утаивай!

— Матушка государыня, Иван, сын твой совсем не блаженный. Позабыл он тогда очень многое, но хочет вновь узнать. Изменился он, охочим до всяких всякостей стал. Как будто повзрослел вдруг, и сам напугался этого, а сейчас хочет найти, зачем оно ему нужно.

— Ты чего несёшь, ему же всего шесть годков исполнилось. С чего ему взрослеть?

— Не гневайся матушка. Говорю я как чувствую. Не всё и объяснить-то могу. Он же весь Кремль облазил, не смотря на все мои запреты. И раньше-то интересовался многим, но не так упорно. А сколько раз уже ездил на строительство стены. Бедный Петрок уже как завидит великокняжеские сани, прятаться стал. Сын ваш как пристанет, что да как, зачем дубовые столбы в ров вбивают, а почто камня так много насыпают. С кирпичом, так вообще замордовал.

— Прямо-таки замордовал? — С гордостью в голосе спросила Глинская.

— Истинно так! И почто такие размеры у него, а не другие, и как его делать, и почему он красный. Потом же заявил, что де мол построит завод кирпичный лучшее этого мастера заморского. Да какой он заморский, какое колено уже у нас живёт.

— Прямо так и заявил?

— Да чтоб мне провалиться на месте. Я и икону целовать на том буду. Да вы, матушка, Фрязина самого расспросите. Ему бы, каких розмыслов в помощь. Мы же не всё ему и объяснить-то можем. Сошлёшься на божий промысел, а он только гневаться начинает. А однажды так и вообще заявил, 'Бог нам дал разум для того, чтобы мы могли постичь его замыслы, а не для удивления их непостижимостью'.

— Что?! Так и сказал?

— Слукавил матушка, простите, не со зла. Говорил он много больше, это я подсократил малость. Путался и сбивался много. Не хватает ему ещё слов чтобы сказать всё, что хочет, от того наверно и тяга к книгам великая. Замучил уже требуя научить читать.

— Ну что Иван, сможем бояр в узде удержать, ежели я сына своего в Коломенское отправлю, как он просит?

— Заговор начнут плести. Как бы чего не придумали. Хотя явно выступать не станут. Может лучше его в Александрову слободу? — Ответил ей Овчина Телепнёв-Оболенский.

— Нет, туда не стоит! Там все будут напоминать ему об отце.

Так, что тогда, действительно был в своём праве, приказав 'без мест'. Только одно но, не воспринимали мои приказы серьёзно. Решительные действия моей матери, в буквальном смысле, заставили окружающих прислушиваться ко мне.

Вот так и стали играть вместе

— Прошка, пинай, давай! Да не Семёна, а по мячу.

Учиться вместе

— Вот ответь мне отрок Лука, сколько золотников в одном пуде? Чего уставился на меня как на икону Божьей Матери.

Ну и проказничать.

— Натягивай.

— .... ... ..... окаянные, верёвку натянули.

— Ходу быстрей, быстрей!

Не сразу конечно стали. По началу, учителя и наставники пытались во всё вмешиваться.

— Это что ещё за непотребство?! Чего это вы там пинать взялись, а?!

Однако моё положение имело и свои плюсы.

— Это не непотребство, а игра такая. И пинаем мы не что, а мяч, штука такая, специально для того и сделанная, чтобы его пинать.

Тем более, мать стала поддерживать весьма активно.

— Ты Михайло организуешь очередь службы Охранной Стражи подле Великого Князя в Коломенском. Смотри там, чтобы заговор против него никто не удумал, да укорачивай, самых дерзких. Будешь теперь ты воеводой при нём.

— Всё исполню Государыня-Матушка! — Ответил ей, теперь уже воевода, Венюков.

Жизнь, царившая в Московском государстве, была ей всё-таки чужда. В Литовском государстве было гораздо свободнее. Возможно, она хотела воспитать меня другим, не таким зацикленным на традициях.

Во всяком случае, образование мне давали, по тем временам самое лучшее. Понанимали всяких иностранных учителей. Где столько проходимцев только нашли. Нет, знали они свою службу туго, но работа их явно тяготила, а потому особо не напрягались. Поэтому постоянные мои вопросы, а почто это так, или то не эдак, воспринимали как провокацию и призыв к бунту.

— Прохор, вот ты хотя бы на Великого Князя повлияй.

— На то он и Великий Князь, чтобы повлиять на него нельзя было! Чего приключилось-то?

— На уроке вцепился в меня как клещ и не отпускал, а ведь ещё и других учить надо.

— Тебя нанимали, чтобы ты про дальние страны рассказывал. В первую очередь Ивану, а остальным как получится. Так это и хорошо, что интересуется.

— Но не весь день же кряду. Без обеда ведь оставил, да и ужин холодным есть пришлось. Насилу уговорили прерваться, и то не я, а другие ученики.

— Ты не ропщи, а то не посмотрим, что Литвин, сразу вспомним, что Русский!

Попробовал что-нибудь из игр в мяч. Мяч получился не очень, да и не совсем круглый. Пинался плохо. Придумали всей толпой, что-то вроде регби. Правил я не знал, но у нас энтузиазма было море. Больше походило на упорядоченную драку, но нам было плевать.

— Вперёд, ворота будут наши.

— Ура!!

— Держите их!

— Ах ты, гад! Получай!

— Наших бьют!

— Да брось ты мяч! Ааа...

Не плевать было наставникам. После того, как мне в игре подбили глаз и разодрали ухо, они призвали в судьи Елену Глинскую. Мамке моей наябедничали, гады. Она себя заставлять ждать не стала. Явилась очень быстро. Даже я спугнулся. Для неё я просто сын. Всыпет и спрашивать не станет. Но больше беспокоился, как бы моим товарищам не досталось. С них могли спросить, по полной.

— Ма-мааа...!!! — С этим криком повис у неё на шее.

Больше ничего в голову, вот так сразу, не пришло. Ну, не учился я в театральном, и системы Станиславского, да и никакой другой не знал. Поначалу она, конечно, меня прижала, но быстро справилась с порывом. Потом же, отодвинув немного, нахмурившись уставилась на мой фингал.

Под этим взглядом я сам стал его ощупывать.

— Ой! — Невольно вырвалось у меня.

От прикосновений было больно. При виде всего этого, на её лице стал проявляться гнев.

— Мам, не гневайся, это так, случайно вышло! Правда-правда.

— Случайно, или нет, это я у твоего воеводы узнаю. — И со значением так посмотрела на Венюкова.

Видно было, как ему неуютно стало под этим взглядом.

— А теперь займёмся вами. — Всё с той же угрозой в голосе она обратилась к моим нянькам, который уже нарисовались во дворе.