| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ведь, даже вина этого инженера МГТС не была прямо доказана, он не был схвачен на месте преступления. Бове, спевшийся с майором Сергеевым, от казармы различными зигзагами прошел до неприметного серого зданьица, в котором, как, оказалось, располагался районный филиал городского МГТС. Здесь же все дело заклинилось на этом инженере. Телефонные пары на выходе из этого здания, по утверждениям Бове, были чисты. Но кто, кроме самого капитана Бове, мог бы доказать, что на телефонных парах, входящих в это здание, имелись какие-то технические повреждения, которые сам же Бове отнес к категории — прослушивания. Правда, приемная наркома Берии тоже утверждала тот факт, что телефонная линия товарища полковника Любимова кем-то прослушивалась. Так, что в чем-то капитану Бове можно было бы верить.
Далее в дело вступил опытный телефонист! Этот командир НКВД, благодаря своей технической специальности, хорошо разбирался в телефонном деле. А из-за того, что на нем была форма командира войск НКВД, мог бродить повсюду, где ему заблагорассудится. Майор Сергеев прошел в это здание и прошелся по всем комнатам, чтобы ознакомиться с установленным там техническим оборудованием. Следует отметить, что майор НКВД обнюхал каждый уголок, где имелось хоть какое-либо техническое оборудование. Затем майор Сергеев твердой рукой указал на инженера Василия Беляева и сказал, что этот инженер или сам подслушивал чужие разговоры, или же хорошо знает, кто мог организовать такое прослушивание на его техническом оборудовании.
Капитан Бове, по-честному и прямо этот вопрос переадресовал инженеру Беляеву, но тот молчал и ни на какие вопросы не захотел отвечать. Тогда и было этой двойкой, капитаном и майором, решено доставить этого мутного инженера полковнику Любимову. Пускай, мол, он сам в этом деле разбирается.
Таким образом, вдобавок к своей должности комбрига, полковник Любимов получил и должность бригадного следователя, благодаря усилиям своего друга разведчика. Тем более, его дико заинтересовало, кто же это такой заинтересовался его телефонными переговорами. Снова посмотрев на Василия Беляева, Артур Любимов самому себе задал мысленный вопрос о том, почему же он сейчас не спешит прибегнуть к своему испытанному методу допроса, при помощи мысленного зонда. Этот метод он всегда применял с незнакомыми и нежелающими давать показания людьми. И вдруг сам же себе ответил на этот вопрос, потому что Василий Беляев не инженеришко и не человечишко, а нечто другое и гораздо большее.
— Вот и я это приметил, — тут же влез в размышления Любимова, друг и соратник капитан Бове, — чего-то он притворяется. Мне также показалось, что он, в принципе, готов к сотрудничеству, но для этого Василию нужно что-то преодолеть внутри самого себя?
— Слушай не мешай думать! Сам не решил этой задачи, тогда позволь другому нормальному человеку над этим хорошенько подумать.
Обиженный таким резким отпором друга, капитан Бове повернулся к майору Сергееву, и они начали свой бесконечный разговор, начинавшийся со слов: "а ты помнишь?".
Полковник Любимов снова углубился в изучение личного дела инженера Василия Беляева, надеясь там обнаружить зацепку для начала с ним разговора. О военной службе в личном деле Беляева ни в Первой Мировой войне, ни в Гражданской войне не полслова не упоминалось. Но возраст Василия был именно таким, что он должен был бы послужить во благо отечества или царя батюшки в Первую мировую войну, или же давить краснопузых в Гражданскую войну! Только этим обстоятельствами, можно было бы объяснить тот факт, что в личном деле Василия Беляева все было хорошо и отлично для советского работника, начиная с 1921, когда он после гражданской войны вернулся в Москву и начал работать на телефонной станции.
К этому времени Беляеву исполнилось тридцать два года, но в его личном деле было не совсем понятно непонятно, чем же этот человек занимался с семнадцати до этих тридцати двух лет. А ведь, если предположить, что он пошел по военной линии и служил царю батюшке, то к этим годам он мог бы дослужиться до звания царского штабс-капитана, подполковника или даже полковника?
— Ротмистр он, Артур! Он был ротмистром 1-го лейб-драгунского Императора Петра Великого полка! — Снова влез в мысли друга полковника капитан Бове, просто у этого орангутанга в облике человека имелась внутренняя потребность без мыла влезать туда, куда его не просят.
И тогда полковник Любимов решил пойти ва-банк. Он отложил личное дело Василия Беляева в правый верхний угол своего письменного стола. Но таким образом, чтобы сам Беляев мог бы увидеть свою фотографию на своем личном деле. Он так долго держал взгляд своих глаз на инженере, что Василий Беляев непроизвольно ответил на этот взгляд и посмотрел ему в глаза. И тогда, полковник Любимов спокойным голосом спросил:
— Товарищ Беляев, а вы знаете немецкий язык? А если знаете, то, на каком уровне?
От этого вопроса почему-то очень сильно вздрогнул капитан Бове, а инженер Беляев никак не отреагировал, внешне, по крайней мере. Он посчитал, что это пустой вопрос и на него следовало бы ответить. Приятным баритоном он сказал:
— Я неплохо владею разговорным немецким языком и свободно могу изъясняться с верхнешвабским диалектом.
— Хорошо, отлично, — но уже на вехнешвабском диалекте продолжил беседу Артур Любимов, — понимаете, именно с вами мы оказались в некотором затруднении. Наша бригада особого назначения занимается подготовкой диверсантов для действия в тылах нашего противника. Поэтому нам особенно нужны люди со знанием немецкого языка. В вашем личном деле имеется упоминание о том, что вы немного знаете немецкий язык, но...
— Да я неплохо знаю немецкий язык и мой верхнешвабский акцент неотличим от истинного верхнешвабского акцента.
— Иными словами, вы владеете немецким языком в такой степени, что даже сами немцы не смогут разобраться в том, что вы не истинный немец из Баварии? — Артур Любимов продолжал на немецком языке гнуть свою линию.
— Да, можно и так сказать! —
Неохотно согласился Василий Беляев, он пока не мог разобраться в том, что же с ним происходит в эти последние несколько недель. В середине сентября у нему в московскую квартиру с неожиданным визитом нагрянул однокашник по Тверскому кавалеристскому училищу подполковник Твердохлебов. С ним они проучились вместе, вышли в большую жизнь корнетами в далеком 1897-м году. После этого их пути разошлись, он практически всю свою жизнь прослужил и провоевал Первую мировую в 1-м лейб-драгунском Императора Петра Великого полку, где вырос до ротмистра, командира эскадрона, а в конце шестнадцатого года его документы с заявкой на досрочное присвоение звания "подполковник" были направлены в Главный штаб в Санкт-Петербурге. Но началась революция, которая одним росчерком пера зачеркнула всю его предыдущую жизнь, он остался у разбитого корыта. Последние двадцать лет он терпеливо ожидал, когда же вернется прежняя жизнь, но лишь дождался того, что немцы снова вторглись на территорию его великого отечества.
Вечер и ночь он, ротмистр Василий Беляев, провел с подполковником Твердохлебовым за бутылочкой беленькой. Они вспоминали прошлое, учебу в кавалеристском училище, как дрались с немцами на фронтах Первой мировой войны. Твердохлебов рассказывал о том, как он воевал у генерал-лейтенанта Шкуро и бил красных казаков Примакова. Перед уходом подполковник ему предложил пойти на сотрудничество, Твердохлебов прямо не говорил о том, с кем именно нужно будет сотрудничать. Но он много болтал о том, что его работа в рамках такого сотрудничества принесет скорый конец комиссарам и тогда, наконец-то, вернется старая жизнь. Василий Беляев тогда не ответил ни "да", ни "нет", но он так же не сказал Твердохлебову о том, что пару дней назад заходил в районный военкомат и оставил там заявление, в котором просил снять с него бронь и отправить рядовым красноармейцем в действующую армию на фронт.
Вскоре из военкомата пришло письмо-отписка, в котором говорилось о том, что его возраст достиг критической отметки, поэтому его не могут призвать в армию в рамках рядового состава, а царским офицером или командиром РККА он не является. Беляев был сильно разозлен таким ответом, который ставил жирную точку над его жизнью, превращая ее в пустую и никому, даже ему, не нужную жизнь. Василий из тайников достал свой старый офицерский наган, почистил и уже приготовился пустить себе пулю в висок. Но снова послышался звонок в дверь его комнаты, на пороге стоял подполковник Твердохлебов. Снова была распита бутылка водки, и Василий Беляев согласился на сотрудничество... с немцами, так, по крайней мере, говорилось в листе бумаги, который он подписал по пьяни.
Все это Василий Беляев на одном дыхании выложил полковнику Любимову. Он был настолько взволнован, что не обратил внимания на тот факт, что они оба все еще продолжают говорить на верхнешвабском диалекте немецкого языка.
— 3 -
Артур Любимов и капитан Бове вышли к воротам Покровских казарм, чтобы проводить и на прощание пожать руку русскому ротмистру Василию Беляеву, который отказался стать немецким шпионом и нашел в себе смелость рассказать правду о своей жизни. Лаврентий Павлович первоначально не поверил словам Артура Любимова, когда тот начал ему рапортовать об аресте некого телефонного инженера, и даже его переспросил:
— Ты, Артур, что, хочешь передать в мои руки только что завербованного немецкого агента. Ты действительно хочешь, чтобы я занялся его дальнейшей разработкой.
— Так точно, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности! В моей бригаде нет специалистов, которые могли бы заняться дальнейшей разработкой "пятой колонны" в городе Москва!
— Ты, случайно не сбрендил, Артур! Не сошел ли с ума! О какой "пятой колонне" ты говоришь? В Москве нет, и не может быть "пятой колонны"! — Краснея лицом, настаивал нарком внутренних дел Советского Союза.
— Тогда, не создавайте специальной бригады по расследованию деятельности "пятой колонны" в Москве. Тогда, мы посмотрим, как завтра или послезавтра начнут развиваться события на московских улицах и проспектах.
— Ты, Артур, полагаешь, что это так серьезно?
— Так точно, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности! Только вы мне этого мужика верните, когда прекратите с ним работу.
— Хорошо! Тогда я высылаю машину за твоим несостоявшимся шпионом, мы создам специальную группы из десяти следователей для быстрого расследования его связей.
Когда прибыл "паккард" наркомата внутренних дел, то Артур Любимов отвел Василия Беляева в сторону и ему сказал.
— Ни пуха, ни пера тебе ротмистр в новой жизни! Постарайся, чтобы тебе все-таки не было бы стыдно за то, что прожил зря жизнь и ничего не сделал. Даже ребенка не родил. Я будут ждать твоего, возвращения, ротмистр. В моей бригаде всегда найдется командирская должность для честного царского офицера.
Он долго стоял у ворот казарм и смотрел на москвичей, проходивших мимо. Артур Любимов давно обратил внимание на то, что жители столицы кое-чем отличаются от жителей других советских городов. Взять, к примеру, киевлян по одежде они на голову выше простых москвичей, те любят приодеться неприметней и одежду выбирают темного цвета. Иного москвича можно и не приметить, но киевлянин всегда на виду, он южанин и его одежда пестрит яркими летними красками. Вот и сейчас, когда зима на пороге, 7 октября выпал первый снежок, правда, он тут же растаял, москвичи одеты в демисезонную одежду каких-то темных и мрачных оттенков.
Да и на городских улицах сейчас, когда еще не закончились рабочие смены на заводах и фабриках, в основном молодые парни и женщины, но вот шагают они по улицам куда быстрее, чем жители других городов. Словно у всех них имеется какая-то точная и определенная цель, к которой москвичи так стремятся. Артур Любимов полюбил москвичей всем своим молодым сердцем. Всего год назад он сам едва не стал москвичом.
Но повседневные заботы по бригаде, когда каждый день ее работы в Москве превращается, чуть ли не в настоящий бой с противником, снова завладели мыслями молодого полковника. Как же с ним могло случиться такое, чтобы за последние три дня бригада под его командованием в мирном городе потеряла убитыми тридцать пять красноармейцев, среди них такие замечательные люди, как сержант Когтев и старший сержант Григорович! На теле Нефеда Григоровича медики бригады насчитали восемьдесят две колото-резаные раны, сердце старика не выдержало изуверских пыток, он умер от разрыва сердца. Артур Любимов сердцем чувствовал, что нужно было бы предпринимать какие-то меры для того, чтобы исправить это положение.
Но социально-политическая обстановка в Москве стремительно ухудшалась с каждым часом. Москвичи, которых до этой поры держали в ежовых рукавицах, когда им было нельзя сделать и шага в сторону, за что органы внутренних дел тут же расстреливали на месте, сразу же почувствовали веяние свободы. Этот слабый ветерок появился в том момент, когда партийные и городские власти уже не могли больше говорить экивоками о реальной ситуации на подступах к городу. Вместо того, чтобы готовить москвичей к обороне, они забились в щели укрытий и внимательно наблюдали за поведением Иосифа Виссарионовича Сталина, что его действиями оправдать свое малодушие и трусость.
Одним словом, в середине октября в Москве создалась ситуация, когда власти не стало, а ее представители, потеряв веру в силу красноармейца, начали готовиться к эвакуации из города. Причем они думали только о самих себе, своих ближайших родственниках и больше ни о ком, народ для них перестал существовать.
Артур Любимов на минуту отвлекся от своих горестных мыслях и снова побрел в свой кабинет, но уже в тот, который для него подготовил лейтенант Трезубов. Перед наступлением самого тревожного времени суток, ночи, он решил встретиться и переговорить с командирами полков и других подразделений бригады о работе с подростками.
Новый кабинет встретил его запахом краски, ярким освещением, плотными светомаскировочными занавесями на окнах, удобным креслом и множеством телефонных аппаратов под правую руку. Артур Любимов сразу же обратил внимание на то, что мебель в его новом кабинете была расставлена аналогичным образом, как и в кабинете товарища Сталина. Письменный стол в углу, длинный стол для большого количества участников совещаний стоял перед письменным столом. Небольшой столик для чая и задушевных бесед с друзьями и приятелями стоял в другом углу кабинета. Но Артур Любимов едва не впал в ступор, когда увидел свою приемную. Это было нечто фантасмагоричное, яркое освещение тремя люстрами, стол для красивой девушки секретаря и стол для товарища лейтенанта Трезубова и множество стульев и кресел для командиров, ожидающих приема у комбрига.
Такого не должно было бы существовать в красноармейских казармах, но оно существовало. Поэтому Артуру Любимову ничего не оставалось делать, как пройти в кабинет и расположиться в кресле, которое на порядок было удобнее колченого стула в старом кабинете. Как только он устроился в кресле, то внезапно загорелся зеленый индикатор на пульте с множеством телефонных аппаратов, послышался голос лейтенанта Трезубова и тот произнес:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
