| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Агония авианосца продолжалась очень долго в полной тишине, невыносимо затянувшись как для находящихся в зале, так и для двенадцати миллиардов участников дискуссии, находящихся в этот момент на связи. Гонсалес, продолжая стоять неподвижно перед членами Совета, вышел в Сеть, вывел на глазной экран главный ствол дерева дискуссии, просмотрел мельком статистику высказываний по ключевым словам, распределение мнений по коммунам, но вникать в эту математику не стал. Главное теперь — дождаться того момента, когда ему предоставят слово. Собственная судьба волновала его мало, но он обязан убедить Коммуну в том, что продолжение контакта является неминуемым и неизбежным. Пусть даже он останется в истории преступником — только бы те, что придут исправлять последствия его "преступления", двигались в правильном направлении.
Наконец, на экране все закончилось, но члены совета по-прежнему молчали. Так прошло еще минуты две, пока не раздался в полной тишине голос модератора Совета, Хадиджи Бондарь:
— Сколько же людей вы убили в итоге?
— Еще сто пятьдесят лет назад у нас это называлось "уничтожили солдат противника", — ответил Гонсалес. — И мы не так далеко еще ушли от эпохи последних классовых войн, чтобы стесняться таких выражений. И если говорить о солдатах, то таковых для предотвращения вторжения на Остров и полной дезорганизации армий двух военных блоков необходимо было уничтожить порядка ста тысяч.
— Чудовищно! — вырвалось у сидящего рядом с ней незнакомого Гонсалесу мужчины.
— Война без нашего вмешательства привела бы к куда большим жертвам. Я допускаю, что мы действовали не самым эффективным и гуманным образом. К сожалению, у нас не было эффективного оружия для нанесения точечных ударов по противнику, а применение технологий невоенного назначения для этих целей сродни стрельбе из пушки по воробьям, если вам знакома эта идиома.
— Итак, вы превысили полномочия исследовательской экспедиции, вмешались в военный конфликт на первой же обнаруженной планете с разумной жизнью, вступили в контакт в нарушение всех полученных от Коммуны инструкций — и все это ради романтических надежд поучаствовать в настоя-щей революции? — не унимался незнакомый мужчина. — Назначенный координатором важнейшего проекта, вы повели себя как абсолютно безответственный, инфантильный индивидуалист!
— Коммуна дала нам разрешение на вступление в контакт в случае крайней необходимости, — оборвал его Гонсалес. — Никто, разумеется, не ожидал, что первая же наша экспедиция натолкнется на планету с разумной жизнью, более того — жизнью гуманоидного типа, более того — с развитой индустриальной цивилизацией, в ключевой момент ее исторического развития — когда первое рабочее государство, слабое, не оправившееся еще от последствий гражданской войны и разрухи, оказалось под угрозой уничтожения двумя империалистическими блоками в преддверии всемирной войны. Возможно, в следующий раз Коммуне нужно будет отбирать для разведки космоса людей, способных наблюдать, как двадцать восемь миллионов рабочих и крестьян, только недавно освободившихся от господ и хозяев, вновь оказываются обращенными в рабство. Для такой работы, наверное, нужны самые убежденные фанатики "своего пути", уникальности и бесценности опыта, полученного человечеством в ходе разрушительных войн, геноцида и тупикового развития бесперспективных социальных структур. Тех же, кто задумывался хоть раз, было ли обязательным и исторически необходимым вырождение и провал первой попытки построения коммунизма в двадцатом веке, лучше за пределы Солнечной системы не выпускать.
— То есть вам захотелось побыть богами? Выправлять одним нажатием кнопки неправильное развитие целой планеты? — раздалось из глубины зала, от кого — Гонсалес даже не заметил.
— Чтобы ни в коем случае не оказаться в роли богов, мы и предстали после всего перед планетой в человеческом облике. Мы объяснили, что случившееся — вовсе не чудо и не природная аномалия. Что обитатели планеты — не одни во вселенной, и что мы, пришельцы с далекой звезды, такие же люди, как и они — не терпящие угнетения и несправедливости...
— Вы, похоже, не понимаете, к каким последствиям привела ваша авантюра, — Бондарь взяла тот мягкий тон, который никому из хорошо ее знавших членов Совета не предвещал ничего хорошего. — Вы еще не понимаете, какую мутную волну подняли, какой бешеный всплеск ксенофобии и религиозного фанатизма вызвала ваша атака, как стремительно укрепились позиции самых отборных реакционеров перед лицом опасности из космоса, насколько оказались отброшены в своем развитии десятки государств. Ценой вашего локального успеха — если это можно назвать успехом — станет небывалый разгул фашизма...
— Именно поэтому, — голос Гонсалеса окреп, он понял, что обсуждение вышло, наконец, на правильный путь. — Контакт ни в коем случае нельзя прекращать. Именно поэтому мы должны продолжить начатое.
2. Милиционерка
Последние сборы проходили без суеты, по-деловому. Еще раз проверили укладку рюкзака, прицепили всю положенную амуницию к поясу, Анфи пристегнула Нино каску на грудь слева, Нино же в это время проверяла тысячу раз уже выверенную длину ремня автомата. Как всегда, осталась неудовлетворена и чуточку, на полпальца, его подтянула.
— Теперь попрыгать, — скомандовала Анфи, и Нино попрыгала. Результатами обе остались довольны. Завершающим аккордом стал подшлемник, который Нино небрежно, по-мальчишески нацепила на затылок, а Анфи совершенно по-матерински разгладила и натянула на уши. Спорить по этому поводу девушки не стали, и у Нино появилась надежда на то, что удастся выйти из квартиры без ненужных осложнений. Однако это оказалось не так просто...
Целовались они, как всегда, взахлеб и самозабвенно. Маленькая Анфи вставала на носки, отчаянно цеплялась за ремешки разгрузки, Нино упиралась руками в дверь, пытаясь не свалиться под весом своего снаряжения и под напором нежности подруги. Наконец, невыносимо долгий последний поцелуй удалось прервать. Анфи смотрела на Нино снизу вверх, и в этом взгляде уже не было ничего от доброй мамы — теперь она походила больше на обиженного ребенка. Такие метаморфозы до сих пор смущали Нино, но они же и привлекали ее — через два года после знакомства в любимой по-прежнему оставалась загадка, ощущение тайны, и это лишь давало повод к дальнейшему взаимному узнаванию. А загадки еще оставались. Как этот уродливый рваный шрам чуть выше левой ключицы. И еще один, не столь глубокий, но заметный, на правой руке выше запястья. Никакие самые суровые и интенсивные расспросы, похоже, не могли заставить Анфи выдать тайну их происхождения — она уходила в глухую оборону и активно отшучивалась про канцелярские сражения.
— Пятьдесят дней... — с показной кислой миной на лице и задорными искорками в бездонных, золотистого цвета глазах Анфи шумно вздохнула.
— По крайней мере, отоспимся друг без друга, — улыбнулась Нино, и это не было шуткой. Пусть тренировочный лагерь "Демонова гора" и не является самым лучшим местом для отдыха, однако он будет отличным способом отрешиться от житейских проблем и суеты на полный цикл, а это иногда бывает просто необходимо.
— Издеваешься, вредина? — Анфи поймала правую руку Нино своей левой, их пальцы крепко сплелись. Нежно-голубая кожа Анфи выдавала в ней потомка колонистов с Северного Континента, причем очень чистого рода, из тех, что лет тридцать назад с пеной у рта доказывали бы полное отсутствие в своих жилах крови аборигенов. Тонкие аристократические пальцы, столь же тонкие и изящные черты лица — все говорило о знатном происхождении. Впрочем, времена, когда в фиолетовых рабочих кварталах на подобную внешность смотрели косо, давно уже прошли. О какой нетерпимости можно говорить в космополитичном городе, где самое большое в стране количество выходцев не из другой страны даже — с другой планеты?
Полной противоположностью ей была Нино: темно-фиолетовая кожа уроженки центральных гористых областей Острова, лицо, завзятому ценителю женской красоты показавшееся бы грубоватым (для Анфи, впрочем, не было во всем мире лица милее), да и выговор, если прислушаться, типично горский. Много таких молодых людей в последние годы устремлялось по революционному набору на предприятия побережья — объявленная правительством страны вторая фаза построения социализма требовала значительных людских ресурсов. Однако даже в периоды самого интенсивного экономического роста никто не снимал с рабочего класса еще одной ответственной задачи — защиты своей страны. Именно поэтому сегодня Нино собиралась вовсе не на работу.
— Ладно, опоздаю же, — левой рукой она нащупала за спиной дверную ручку. — Все, трогаемся.
В коридоре уже толпилось порядочно народу. Женщин и мужчин, уходящих со вторым батальоном заводской обороны, провожали, как водится, всем подъездом. Поднялась даже дворовая детвора, которой в дни каникул по всем понятиям положено спать все утро. Старшие, у кого Анфи вела уроки, да и совсем маленькие — все учтиво здоровались: в доме молодую учительницу уже успели узнать и полюбить. Появился в дверях и землянин Джамал со своим хитаро — очень популярным в последнее время у молодежи музыкальным инструментом. Ему Анфи обрадовалась в особенности: рядом с белокожим великаном она совершенно переставала бросаться в глаза не только в фиолетовом квартале, но и, наверное, в любой точке планеты. Впрочем, даже к землянам в городе за двадцать пять лет попривыкли.
— Друзья, я так считаю, провожать бойцов надо с песней? — хитаро под руками землянина недвусмысленно бренькнуло, пока собравшиеся и посчитавшиеся бойцы спускались вниз.
— И то верно! — дедушка Мадзи жил один, провожать ему было некого, но каждый уходящий в лагерь отряд он считал своим долгом сопроводить до самой машины. — Давай нашу, заводскую!
Народ отозвался с энтузиазмом, и все, не исключая самых маленьких, под бодрый бой хитаро затянули: "Подымай на ножи фабриканта, выпускай его кровь на асфальт".
Джамал часто шутил, что из всех землян, работающих сейчас в стране, он — самый бессмысленный и бесполезный. Ну что это такое, в самом деле — фольклор собирать? И не древние преданья какие-нибудь, наследие уходящей эпохи, а городские легенды, байки, песни и даже, смешно сказать, надписи в уборной? И тем не менее, когда был выпущен сборник песен революционной эпохи, заботливо отредактированный на предмет всяких кровавых подробностей и кажущихся ханжам "неприличными" слов, именно Джамал первым поднял тревогу. Партия тогда здорово дала по рукам самоназначившимся цензорам, и это событие вызвало большую дискуссию в печати об отображении революции в современном искусстве. После этого в рабочих кварталах его сильно зауважали, и даже дедушка Мадзи, которого Джамал неустанно доставал просьбой вспомнить текст замысловатой дразнилки, запускавшейся отчаянными местными мальчишками вслед полицейским па-трулям шестьдесят лет тому назад, уже не отзывался о нем черной бранью, а лишь поджав губы, раздраженно отвечал интересующимся: "Откуда я знаю, куда ваш сортирный архиолух пошел?".
Процессия из милиционеров и провожающих с каждым пройденным этажом увеличивалась, и из подъезда вывалила уже порядочная толпа. Машина с открытым бортом стояла в ожидании, все начали прощаться в очередной, теперь уже точно последний раз. Анфи вновь преобразилась: хлопнув Нино по плечу, она нарочитым басом протянула:
— Ты уж того... Служи верно, воюй справно, батьку с мамкой не позорь, ворогу спуску не давай, штобы, значить, с честью да славой домой возвернуться...
Нино расхохоталась, чмокнула любимую в щечку, забросила в кузов автомат и ухватилась за протянутые руки. А бойцы уже разворачивали и крепили к борту фиолетовый флаг с перекрещенными якорем, киркой и топором — символами трудового народа Острова. Под общее ликование машина тронулась.
— В такие моменты я себя чувствую чужим на вашем празднике жизни, — народ постепенно расходился, и только несколько человек, в том числе и Анфи с Джамалом, оставались на улице в этот рассветный час. Восходящее солнце уже отражалось в окнах верхних этажей, и скоро весь единый жилой комплекс, самый протяженный в стране, выросший буквально за пять лет из ничего возле завода тяжелого машиностроения, со всей необходимой современной инфраструктурой шаговой доступности, рабочий район, связывающий своих обитателей тысячью невидимых ниточек в единую общину, совершенно непохожий на современные стремительно атомизирующиеся зарубежные города, оживет на глазах. Анфи любила свой дом, и дом отвечал ей взаимностью. Поэтому грустной фразы Джамала она не поняла.
— Нет, у меня иногда возникает иллюзия, что я стал вашему миру своим, — продолжал тот. — Но вот при очередной отправке милиции на переподготовку сразу вспоминаю, откуда я. Каждый здоровый взрослый трудящийся гражданин является защитником страны. У вас, кстати, какая военно-учетная специальность? Школьный взвод обеспечения эвакуации, как я понимаю?
— Нет, военная переводчица. Эггройский, саройский плюс тэйкианский. Раз в год прикомандировывают к штабу обороны восточного сектора для переподготовки. "Ваше имя? Звание? Подразделение? Задание? В противном случае вы будете расстреляны в течение двух суток. Мы гарантируем жизнь вам и вашим солдатам. Сколько человек в деревне? Сдавайтесь, сопротивление бесполезно" — лающие отрывистые слова эггройского плохо сочетались со звонким мелодичным голосом Анфи. — Увы, это не так интересно, как жечь вражеские танки, выдержав перед этим ядерный удар.
— А этот ваш шрам... — Джамал не показывал, какой, ибо это и так было понятно.
— ... Представьте себе — это все плоды неумелого пользования канцелярскими принадлежностями, — засмеялась Анфи. — Не верите? Вот и Нино не верит.
Джамал смотрел на нее пристально и озабоченно.
— Скажите, — начал он наконец. — А вы себя не чувствуете немного... чужой?
— С чего бы вдруг? — Анфи была искренне удивлена.
— Извините, глупость в голову пришла.
— Ничего, бывает. Ладно, пойду отсыпаться, — Анфи почувствовала, что пора удалиться, пусть это и может показаться невежливым.
"Ваше имя? Звание? Подразделение? Задание?"
О подготовке к высадке десанта в Черной бухте правительство Острова узнало от землян, чьи спутники своевременно заметили подозрительное движение у границы территориальных вод страны. Силы эмигрантов и тэйкианских наемников определенно были малы для полноценного вторжения, так что милиция была мобилизована по первому варианту, без прекращения производства и эвакуации населения. Несколько батальонов в предполагаемых местах десантирования — вот и все, чем ограничилось командование. Однако отразить вторжение было готово практически все взрослое трудоспособное население — по две-три единицы стрелкового оружия на каждую семью давно уже стали нормой даже в глухой провинции, не то что на привыкшем к угрозе войны побережье.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
