Что сам Рииши, что командиры старались развеять страх, поселившийся в душах многих подчиненных — удавалось это с трудом. На предложение обратиться к монахам ответил резким отказам — хорошее будет в народе уважение к городской страже!

— Мы готовы встретить врага, но где он, этот враг? И что он такое? — говорили и самые молодые, и самые суеверные. Другие намерены были расшибиться в лепешку, но изловить этого зверя.

Молодой человек направился к Макори, застал его выезжающим со двора по нуждам округа, почти стащил с коня, отвел в сторону и едва ли не наорал — что за дела? Ты подсунул мне того парня, просил быть бдительней, а теперь такое творится?

— Думаешь, это я их загрыз? — возмутился Макори. — Или кто — мой отец?! Я просил пленника охранять, а тут на твоих солдат нападают. Мой отец, по-твоему, идиот?

— Хасса твоя...

— Ты уж совсем ненормальный. Я тебе полдома свидетелей приведу, что она под замком. Расспрашивай сам, как угодно.

Негодование и удивление приятеля выглядело искренним. Но еще больше в невиновности убедило любопытство — Макори живо заинтересовался подробностями. Нет, будь он или Суро причастен, не так бы держался.

Рииши так и ускакал ни с чем, на полдороги вспомнив, что собирался все равно избавиться от заключенного — пусть Макори его забирает, но поздно было, приятель наверняка уже за воротами, он носится вихрем даже по городским улицам.

Всю ночь Рииши провел в казармах — на сей раз тихо было. Наверное, зверь не голоден, потому и не нападает, думал молодой человек.

Вчера утром Сэйку снова расспрашивал, как да что, даже просил взять с собой... дитя, он и впрямь считает, что увидит нечто, ускользнувшее от внимания опытных взрослых? Рииши ощутил нежность к брату — и легкую зависть. У него все еще впереди... и он пока может быть столь наивным.

Когда небо из темного стало иссиза-серым, а луна поблекла, отправился за советом, ругая себя за то, что не сделал этого прежде.

Время дли визита было чересчур, неприлично раннее, едва рассвело, но ждать Рииши больше не мог. В конце концов, его друг жил хоть и не в собственном доме, но в отдельном крыле, и если уж простые горожане туда приходили, то ему и подавно не о чем беспокоиться.

Правда, просители из низов, да и рангом повыше к Энори являлись, когда генерала не было в городе — при нем не отважились бы. Ну все одно, не ровня.

Несмотря на раннее утро, прохлады уже почти не осталось. Все приметы обещали очень жаркое лето. И оно будет еще более жарким, если нападения не прекратятся.

— Молодой господин не спит давно, вы его не побеспокоите, — заверил слуга, подоспевший на зов привратника.

Рииши обнаружил приятеля в саду, под карликовой ивой, нависшей над ручейком. Энори устроился на циновке и мучил флейту.

— Садись тут, сейчас слуги что-нибудь принесут, — обронил он, не отрываясь от инструмента. Флейта издала длинную мелодичную трель.

— Оставь ты... я по делу к тебе. За советом и помощью.

Энори отложил инструмент и выжидательно посмотрел на гостя.

— Знаешь ведь, что творится у нас в гарнизоне?

— Расскажи сперва сам.

Слуга красиво расставил на деревянной подставке маленькие чашечки с горячим напитком. Дождавшись, пока их с приятелем оставят одних, гость поведал, зачем пришел. Энори слушал внимательно и, как показалось Рииши, с некоторым азартом. Дождавшись окончания рассказа, поднял флейту и дунул в нее — инструмент издал вопросительный звук.

— Что это может быть?

— Хм...

Рииши сжал в ладони хрупкий фарфоровый сосуд, рискуя расколоть его.

— Твари нижние... что за время настало! Мало нам северян и немилости Столицы! То горожане на все лады склоняли твое имя, наконец успокоились — и напасть настоящая!

— Ты, как понимаю, не допустишь слухов?

— Приложу все силы. Но не могу же я и мои помощники всем камни к языкам привязывать!

— А где тела?

— Первый отдан родственникам, его уже взяло пламя, но второго можно увидеть. Скажи, это может быть зверь? — Рииши смотрел с надеждой, но собеседник ничего не ответил.

— Если смотреть, то сегодня, лучше сейчас, пока нет жары, — гость поднялся. Энори остался недвижим: сидел, опустив голову на руки, похоже, задумавшись.

Какое-то время спустя Рииши ждать надоело, и он собрался окликнуть товарища, но тот сам заговорил:

— Хотел спросить: тот человек из земельной стражи, бросивший службу — он не пострадал?

— Жив, хотя лучше бы нет, если из-за него всё.

— Его держат в одиночестве?

— Конечно.

— Пусть кто-то еще будет рядом с ним, не снаружи в караулке или в коридоре, а прямо за решеткой. Без разницы — кто-то из ваших, или заберите от судейских какого-нибудь воришку...

— Но это невозможно!

— Не можешь забрать — на улице отлови, трудно, что ли...

— Да я не о том!

— Сделай, как я говорю.

Вот же зараза, подумал Рииши. Все же я прав был, а Макори то ли соврал, то ли сам заблуждается. Но спросил как ни в чем не бывало:

— Какое это имеет отношение...

— Если тот человек умрет, я... не знаю, что будет со всем вашим гарнизоном! — сказал Энори неожиданно резко. Преисполненный недоумения, Рииши вскинул ладонь в знак согласия.

— Так ты не хочешь увидеть тело?

— Ни к чему. Я подумаю, что можно сделать. Передай всем — пусть будут поосторожней. Скоро все кончится.

— Ты обещаешь?

— Знаешь ведь, как я не люблю таких слов! Просто слушай меня и делай, что надо.

— Ты видел ту девушку, из-за которой все это? — спросил Рииши, помедлив. Может, хоть с этой стороны удастся вывести на разговор. — Она же сейчас у Кэраи.

— А, миленькая дурочка. Такие девочки придумывают себе сказки на ровном месте.

— Как думаешь, правду она говорит?

— Правду.

— И про нежить в холмах?

— Почему бы и нет?

— Если верить байкам, то тебя давно стоит убить заговоренным клинком.

— Не очень приятно, — он рассмеялся. — Попробовать можно, только вдруг я ни в чем не виновен? Воскресить не получится... А девушка... Мало ли что там было.

— Одинокий и напуганный человек и не такое увидит, — сказал Рииши, потом добавил: — Слуги носят сплетни из дома в дом. Говорят, она сильно переживает об этом парне, хоть почти не знакомы. Но ей надеяться не на что, — сказал Рииши, и складка возникла меж бровей. Чужая судьба — мимолетное касание ветерка, но он по себе знает, каковы бывают ее превратности...

— "И умерли они в день, когда по волнам поплыли похожие на звезды лепестки отцветающего дерева", — процитировал Энори слова одной из легенд. — Смотрите, она еще попросит в последний день передать ему срезанную ветку — жаль, уже все лепестки опали!

Рииши едва не передернуло от этих слов, сказанных ласково и почти с восхищением. Сразу вспомнилась та, другая, и цветы в ее волосах — белые в вечер, когда все закончилось.

Поспешил заговорить о другом, тем более Энори сам помог. Спросил с улыбкой — правда ли, что Дом Нара теперь в особой милости у Кэраи? Эта поддержка может многое дать. А ведь еще и Дом Иэра выказал свою лояльность, помог. Можно сказать, обеспечено будущее сыновей, общими усилиями они всяко поднимутся выше... Конечно, завистники говорят, что будущее дома Таэна шатко, но Рииши ведь так не считает?

В милости или нет, но невесело было в Доме Нара в эти дни. Рииши подолгу разговаривал с отцом, пытаясь понять, что делать. Обычно Аори пропадал у своих оружейников, пытаясь изготовить какой-то особый клинок, но сейчас, видя тревогу первенца, все больше был дома. Но и он немногое мог посоветовать. Настороже и так были все, но убийцу — или дикого зверя — найти не могли. Рииши едва удавалось успокоить близких к панике людей, и то ненадолго.

Ладно хоть больше пока не произошло нападений.

— Если я не справлюсь, не знаю что будет, — говорил он. — Позор Дома... уж лучше и впрямь бездельничать, вроде Кайто, хоть вреда никакого.

— Ты еще запей с горя, — Аори Нара, не выдержав, повысил голос на сына. — Или, если бы смерти начались при другом командире, тебя бы это устроило?

Эти слова отрезвили. Но толку все равно пока не было.

Генерал, узнав о смертях в казармах городской стражи, хотел отстранить Рииши от должности, даже приказ подписал. Кэраи, предупрежденный одним из слуг, успел вовремя: бумага еще не покинула дома. Он часа три проговорил с братом, и чувствовал себя, словно все это время пытался валун вкатить на скалу.

— Не лезь не в свои дела! — рявкнул Тагари, когда беседа совсем накалилась. — Я отвечаю за жизни людей!

— Ты никак сам Сущий! — не выдержал младший брат. — Хочешь — возьми с Нара большую плату за эти смерти, хотя они и так немалые суммы дали семьям погибших. Но не отталкивай, да еще напоказ, наследника одного из сильнейших Домов севера!

— В чем же их сила, если не могут найти какого-то бешеного волка в казармах!

— Ну ты просто... Аори Нара с половиной всех наших оружейников уж верно стоят какого-то зверя, будь он неладен. Да и в земельной страже у них есть ставленники. Лучше помоги Рииши, но не отстраняй его.

Чувствуя, что брат призадумался, незаметно взял приказ, подвинул к себе, скатал в трубочку. Еще четверть часа прошла, и Тагари сдался.

— Я направлю туда людей.

Кэраи с облегчением поднес бумагу к свече, чувствуя, что это еще не победа. Лишь временная передышка. Если убийства продолжатся, все снова вспыхнет, как этот лист, и поди останови пламя...

Домочадцев генерала, тоже слыхавших о смертях в гарнизоне, теперь больше занимало другое — Энори потребовал вернуть Тэни домой. Мол, раз отец приехал и какое-то время не покинет город, ребенок не должен находиться в чужих стенах. Господин обещал подумать, разрываемый напополам двумя силами, которым он привык верить в равной степени.

Нежно-красное небо, переливами, будто краску разлили на мокром листе, предвещало назавтра ветреный день. Садовник, нянька наследника дома и служанка пристроились на скамье среди кустов жимолости.

Няньке позволили на несколько часов оставить место при мальчике, навестить заболевшую семью. Она помалкивала пока, но оглядывалась по сторонам, и чувствовалось, как всю ее распирает от новостей.

— Хорошо там живется маленькому? — спросил мужчина.

— Хорошо, кто ж его обидит. А что он недоволен — так то понятно, у него одна привязанность, а ее, почитай, лишили.

— Ты будто одобряешь, что они сейчас порознь, — хмыкнул садовник.

— Да нет... Я боюсь, как бы тут молодой господин не начал учить малыша всяким своим штукам, — понизила голос нянька.

— А что плохого? Пусть учит.

— Мальчик и так болезненный... И потом, нехорошо это. То есть, я господину Энори благодарна: подвеску нашел, я было решила, она пропала совсем, и с поясницей, опять же, помог — приступ был, думала, ночи не переживу, а лишь он глянул — я заснула, проснулась утром как новенькая... И все равно душа не лежит к его чарам.

— Он любит цветы, — улыбнулся садовник. — Жаль, мне давно нечего ему рассказать... а бывало, приходил и сидел рядышком, слушал. Сейчас сам у себя завел такой цветник — уже мне есть чему поучиться. Кирэ, и ты скажи, — обратился к служанке. — Ты ж поливаешь его питомцев, видела все.

— А все же беспокоит меня малыш, — произнесла нянька. — То жуть всякую невнятную рисовал, а ныне вот, погляди... удумал.

Протянула садовнику свиток. Мужчина расправил плотный лист бумаги, восхищенно покачал головой — зубцы скал вздымались из сизой дымки, петлей река огибала их, все кисти явного мастера.

— Это же наши горы. Но тут не рисунок господина Тайрену...

— Да что восторгаешься, глянь сюда! — перебила нянька сердито. В нижней трети картины, будто выглядывая из-за скалы, темнела фигура не то человека, не то чудовища, держащего в острых длинных зубах человечью голову.

Служанка, до этого ни слова не проронившая, охнула.

— Ты чего всполошилась-то? Ну, испортил картину... дорогая, небось...

— С чего бы ему такую жуть рисовать?

— Выдумываешь, — обронил садовник. — Уж и порисовать мальчишке нельзя! А полотно жаль, красота-то какая!

— Я бы все же хотела узнать, какие такие сказки господин Энори мальчику рассказывает, что у того все в голове набекрень, — смурно сказала нянька, но полотно скатывала уже с меньшей уверенностью. Отсутствие поддержки со стороны старого приятеля огорчило ее. И впрямь, лучше не соваться к господину генералу.

Но особого страха в ее голосе уже не было. Кирэ, напротив, бледнела и мялась.

— А вот еще я скажу... Рисовать-то маленький господин пусть рисует, а вот...

— Да не тяни, женщина, — разозлился садовник. — Мямлит сидит. Ваши бабьи домыслы выслушивать — дело неблагодарное!

— На днях, как помню. Темно было уже, я к господину Энори шла, сказать, что его цветок вот-вот расцветет. Слышу — голоса, будто он сам говорит и еще какой-то мужчина.

— Помнишь, о чем?

— Что-то о казармах городской стражи, человеке, который там, и поясе. Вроде приказал что-то... Да я растерялась, и подслушивать не хотела, оно само. Думала, мало ли, навестил кто на ночь глядя. А потом вроде тихо все, я подошла, с порога сказала про бутон. Только видела — никого нет в покоях, кроме хозяина... разве что через окно, больше никак не ушел бы гость. Ну, или спрятался.

— И он тебя не услышал, пока ты в коридоре стояла? — недоверчиво спросил садовник. — Господин Энори слышит падение стрекозиного крылышка.

— Он, похоже, думал о чем-то своем, даже словам о цветке не обрадовался.

— А вдруг это была чья душа? — испуганно произнесла нянька. — Или кого иного бесплотного к себе призвал ...

— Это уж слишком, — чуть скривился садовник. — Какие-то голоса ночью... Уж лучше молчи, Кирэ, если не хочешь, чтоб на смех подняли. Я поверю в то, что вместо господина Энори той ночью мы видели призрака, но не в то, что он в темноте в своих покоях беседует с кем-то неведомым.

— А если этот неведомый и впрямь был не из плоти и крови? Я не удивлюсь...

— Что же еще они говорили?

— Не помню. Но что-то меня испугало. Что-то было, — женщина задумалась, ладонью потерла лоб.

— Многовато призраков, Кирэ, — отшутился садовник, но у всех троих холодок пополз вдоль позвоночника.

На дорожке, будто сотканная из ветра, возникла белая фигура, подсвеченная закатным розовым солнцем. Господин Энори собственной персоной, оживленный, как птица, увидевшая хлебную крошку, и очень довольный.

Он действительно по-птичьи, искоса поглядел на собравшихся, уделив внимание каждому. Но обратился лишь к няньке:

— Тайрену возвращается. Приготовь все, что нужно, а с утра поеду за ним.

Кэраи пришел к племяннику, которого собрали в дорогу. Звонкий голосок мальчика услышал издалека. Любопытно, только ли с Энори наедине он говорит так свободно и громко — при нем самом куда тише был. Не стал бы подслушивать, но слова доносились отчетливо.

— Слуги гадают, не призрак ли ты. Они говорили между собой, но я слышал. Такие глупые.

— Будь я нежитью, не сидели бы мы с тобой тут сейчас, — похоже, улыбнулся Энори. — Никто из них не выходит на солнце, только если ранний рассвет или поздний закат, не может коснуться огня...