Он чуточку, самую малость, лукавил. Главное соображение, по которому он находился именно здесь, — это отсутствие американцев. Поэтому, кто бы кого ни разгромил, это произойдет быстро, упорных, затяжных боев не будет. Повернув здешние события в нужное русло, можно будет смело браться за следующую задачу, не заботясь о недоделанном. А еще он поглядывал на стоящего перед ним молодого, до крайности озабоченного парня. Складывалось впечатление, что его стоит запомнить и, по мере возможности, не выпускать из виду.

*Знаменитый впоследствии «Махайрод». Штабного умника, придумавшего такое название для советского танка, как только не склоняли. И обвиняли в подражании капиталистической моде, и утверждали, что «простые солдаты не поймут», непременно обзовут «На-х...-в-рот» — если не как-нибудь и еще похлеще, он и сам был не рад, что ввязался, но дело было сделано. Название неожиданно прижилось. Уж слишком подошло имя страшной саблезубой кошки этому стремительному, неудержимому, смертоносному хищнику. Сами создатели не ожидали, что, спустя всего год после описываемых событий модификация с гладкоствольной пятидюймовкой, стреляющей оперенными снарядами, станет основным танком Советской Армии. Именно он, а не замечательный «Т-44».

Само собой подразумевалось, что Чжу Гэ-лян примет в первом столкновении самое непосредственное участие. Его не слишком-то интересовало, каким именно будет в таком случае его официальный статус там, на передовой. В бою. Поэтому, когда новоиспеченный комбриг отдал целый ряд совершенно непонятных, на его взгляд, приказов он позволил себе обратиться за разъяснениями. Сун Бо, находясь на холме в свежеотрытом и замаскированном НП, напряженно работал: общался по трем рациям одновременно, периодически подключая четвертую. Никакого дилетантизма: шифровальщики, кодирование, декодирование. На посторонний взгляд, он поддерживал такой режим управления вполне уверенно.

— Товарищ Сун, по имеющимся данным передовые части противника находятся в шестидесяти километрах от переднего края. Почему, вместо подготовки к выступлению, вы рассредоточиваете силы, маскируете их и прячете по укрытиям?

— Товарищ Чжу. В бою или в ходе непосредственной подготовки к бою в соединении может быть только один командир. Он отвечает за все и не отвечает ни перед кем. Только по причине того, что вы человек гражданский и плохо знакомы с воинской дисциплиной, вы не подлежите взысканию и даже получите ответ. Но это будет в первый и последний раз до окончания сражения. Противник превосходит нас численностью от пяти до семи раз, но это даже не самое главное. Подавляющая часть наших бойцов удовлетворительно обучена, но не имеет боевого опыта. Вы понимаете, что значат эти привычные слова?

Чжу — кивнул. Вспыхнувшая, было, после отповеди ярость погасла. Сун прав. А то, что он на глазах у всех сознательно подчинится дисциплине, не уронит его авторитета.

— А я думаю, что не понимаете. На самом деле отсутствие боевого опыта обозначает, что человек в бою ничего не видит и не понимает. Он слеп, понимаете? Выучка обозначает, что он начнет хоть что-то видеть и понимать не в пятом бою, а во втором. Или даже на двадцатой-тридцатой минуте первого, если бой продлится так долго. В таких условиях встречный бой — это прямое самоубийство, а единственный способ превратить солдат — в бойцов, это дать им увидеть, как от их снарядов горят машины врага.

Он перевел дух. Подобные никому не нужные беседы не только отнимают драгоценное время, но и забирают силы, так необходимые для боя. И теперь снова приходится включаться в процесс управления подготовкой к бою. Утешало, что пехота у него появилась: лихой народ городков по эту сторону границы очень хорошо понимал, что будет с ними, с их семьями, жилищами и торговлей, если это сражение будет проиграно. Люди храбрые, оружие в руках держать умеют, но недисциплинированные, и, наводя порядок, парочку пришлось расстрелять. Сам удивился спокойствию, с которым отдал приказ. А потом отдал волонтеров под начало испытанных товарищей из старой, доброй 8-й армии НОАК: уж они-то объяснят, что такое революционная дисциплина, даже самым непонятливым.

Еще какую-то надежду давало то, что противником у него обычные, хорошо ему знакомые местные войска при, судя по всему, очень посредственном командовании. Будь он на их месте...

Танковая засада, организованная в лучших традициях сорок первого, сорок второго и сорок третьего годов сработала вполне удовлетворительно. С учетом имеющейся матчасти Сун Бо позволил себе некоторые нововведения: короткие рывки «тридцатьчетверок» к заранее обозначенным рубежам со стрельбой с остановок получили удачное дополнение в виде огня тяжелых машин на предел прицельной дистанции. Самоходки вместе с «Т-45» увлеченно лупили по задним «грантам» бронебойными, и по всему остальному — тяжелыми гранатами. Впрочем, если пяти, или, тем более, шестидюймовая фугаска попадала в танк, этого тоже хватало, даже с избытком. А бронебойные снаряды с двух-трех километров оставляли в броне вражеской бронетехники широкие проломы, срывали башню, насквозь пробивали двигатель, а у экипажа практически не оставалось шансов выжить. Снаряды основных действующих лиц, «тридцатьчетверок», тоже обеспечивали вполне надежное пробитие брони на задуманной им дистанции: от семидесяти-ста и до трехсот метров, с фланга. Уже через пять минут поле сражения затянуло дымом так, что это начало создавать проблемы для прицеливания. «Ирисы», которые он пока что не знал, как использовать, в бое участия не принимали.

Наблюдая за боем со своего НП, Сун Бо сделал вывод, что, пожалуй, рисунок сражения можно было бы сделать и попроще: противник вполне позволял некоторое отступление от изученных схем. Например, обойтись вообще без классической засады, ограничившись огнем с оборудованной позиции. Да и то сказать, танкисты противника имели существенно худшую подготовку и куда меньший опыт, нежели «панцеры» Второй Танковой группы под командованием Гейнца Гудериана. Откровенно говоря, — а он видел это вполне ясно, — они были порядочной швалью, безрукими недоучками, оседлавшими дремучее старье десятилетней давности, времен Африканской кампании. Нет ничего более рискованного, нежели радикальная смена плана действий во время боя, особенно если войска не имеют особого опыта. Но, в данном случае, соблазн был велик по-настоящему.

… Это стадо не умеет двигаться колонной. Они безобразно растянулись вдоль дороги, а все, что имеет хоть какой-то мотор, вообще вырвалось далеко вперед. В этом случае удар бронетехники навстречу, отчасти — с охватом колонны, отчасти — прямо сквозь ее построение, может дать решающий эффект. Приняв одно трудное решение, он тут же принял следующее, не менее рискованное: о форме маневра, превращающего оборону — в наступление и боевое преследование. То, что он про себя назвал «вывернутый мешок», могло оказаться слишком сложным для его неопытного воинства, но, с учетом прочих обстоятельств, представлялось наилучшим. Пока будет выдвигаться резерв, огневое воздействие на противника будет продолжаться с той же силой и в том же порядке, не ослабевая. А, кроме того, он имел серьезные опасения, что передовые роты, принявшие наибольшее участие в бою, в азарте сожгли боекомплект и подрастратили горючее, так что толку от них в наступлении будет немного.

По сути, это был маневр «из глубины», когда то, что оставлялось в резерве, проходило сквозь собственные позиции, образуя арьергард и голову атакующих порядков, а все остальные пристраиваются сзади, по мере того, как их достигают замыкающие машины. Вроде бы просто, а на деле могут и запаниковать, и огонь открыть по своим, приняв за прорвавшегося в тыл врага. Поэтому для оповещения и доведения приказа до втянувшихся в бой подразделений он предпринял все возможное, все, что только позволило ему стремительно тающее время.

Таким образом, голову атакующих порядков образовали находящиеся под его непосредственным командованием средние «Т-44». Будучи предельно занят, он успел познакомиться с тяжелой машиной только поверхностно, а вот «Т-44» знал хорошо. Последнее, что позволил ему лимит времени, был приказ о пополнении боезапаса передовыми частями, и в первую очередь, без всякой очереди это относилось к тяжелым танкам. Даже ценой определенной задержки их выступления: потом, если что, средние танки позволят нарастить силу удара, а на тяжелые машины у него имелись свои виды.

Один неглупый генерал заявил, что танки — слишком дорогое противотанковое оружие. Выражение это слишком красиво, а примерам обратного нет числа, но все-таки своя правда в этих словах есть. Танк против танка, — это, чаще всего, размен один на один, или, в крайнем случае один — к двум-трем. В любом случае, — нет того веселья. А вот действия против любого десанта, против тылов врага, против спешно перемещаемых резервов в походных колоннах, совсем другое дело. Тут танк поистине находится в своей стихии.

У него были хорошие учителя, которые передали ему свой солидный, воистину выстраданный опыт, и он надеялся, что сумел воспользоваться им осознанно, понимая, что делает, но на подобный эффект все-таки не рассчитывал. Расстреляв от половины и до полутора боекомплектов, его бойцы, по сути, уничтожили противника, не покидая удобных позиций и не вступая с ним в прямое соприкосновение. В дефиле между холмами и дальше, в узкой долине, на дороге и вдоль дороги, насколько хватало невооруженного взгляда, виднелись многие десятки, если не сотни бронированных машин, горящих, исходящих дымом из всех щелей, разбитых, практически, вдребезги, страшно изуродованных или неповрежденных на вид, но одинаково неподвижных. Около трех тысяч снарядов, выпущенных прямой наводкой с хорошо выбранной позиции, хватило, чтобы бой обернулся безнаказанным, по сути, убийством. Может быть, кто-то успел улизнуть, укрывшись за пеленой дыма и пыли, но это уже не было сколько-нибудь существенным обстоятельством. Только для того, чтобы бросить взгляд сверху, он позволил себе только очень короткую, можно сказать, мимолетную, задержку. Нужно было обеспечить быстрое продвижение ударных частей между неподвижных оставов, грамотный объезд этой зоны, а потом еще формирование порядка движения. Он все-таки не зря работал с личным составом. Глядя, как плавно перемещаются, выходя в голову колонны тяжелые танки, на ходу формируя нужный строй, нельзя было не порадоваться. Интересно, что еще утром они, пожалуй, не смогли бы, — чтобы так. Уверенно, четко, согласованно.

Он двигался без выстрела, и, наверное, именно поэтому на него так долго не обращали внимания, буквально не видели в упор. А потом, будто прозрев, увидели сразу все. И, словно почуяв, именно в этот момент железный зверь открыл огонь. Трассы двух пулеметов двигались навстречу друг другу, смыкаясь, как лезвия ножниц, перекрещиваясь, и стригли начисто, не давая шансов на спасение. А потом, не прекращая стрельбы, он ударил в голову колонны неподъемной, неуязвимой тушей, всем весом, грузовики летели в стороны, как пустые жестяные банки, повозки разлетались в щепки, и лошади в диком ужасе вставали на дыбы, еще больше усиливая панику. Их ржание переходило в пронзительный, непереносимый визг, вызывая животный ужас, ощущение какой-то уж вовсе запредельной беды. Следом за головной машиной строем тупого угла острием вперед двигались другие такие же, и так же поначалу не тратили снарядов. Поберегли до того момента, когда по ним все-таки начали стрелять.

Как-никак, на дворе стоял пятьдесят первый год, начало второй половины двадцатого века. Поэтому что-то, видимо, передали спереди, оттуда, где успел начаться и закончиться бой. Какие-то орудия успели остановить, развернуть, — с буколической безыскусностью, просто поперек дороги, — и перевести в боевое положение. Переведя десяток «Т-45» в голову колонны, Сун Бо сыграл психологически точно. Ни тридцатисемимиллиметровые снаряды противотанковых пушек, ни гранаты из трофейных японских трехдюймовок не производили на него никакого впечатления. Они кололись, отскакивали, рикошетировали от брони или же бесполезно лопались на их неуязвимых лбах. Огонь на близких дистанциях не мог повредить даже гусениц этих монстров. А они первым же залпом смели нелепую артиллерийскую позицию, после чего двинулись дальше, и остановить их было нельзя. С каждым метром своего неукоснительного движения танки все сильнее покрывались страшной и омерзительной смесью крови, внутренностей, каши из размолоченных в месиво людских и лошадиных тел, пыли и щепок. Паника распространялась от головы колонны — к ее тылу, как ураган, воинство утратило всякое желание сражаться и искало спасения в бегстве. Вот только «Т-34-85» с самого начала выполнили маневр охвата, а местность кругом, как на грех, простиралась равнинная, особых укрытий не наблюдалось. Спаслись только немногие. На этом этапе боя Чжан Су-чжао, свято выполнив свою часть контракта в плане защиты соединения с воздуха, спустил с цепи рвущиеся в бой ударные части, и штурмовики завершили разгром. Так прекратило свое существование «Западное Войско для Подавления Бунта».

Победа, помимо всего прочего, дает возможность требовать, и победоносной группе Сун Бо беспрекословно передали недостающие, по его мнению, грузовики, укомплектовали самоходными зенитками по штату, и передали в состав еще целый ряд частей. Теперь его воинство по своим возможностям сравнялось с полноценным корпусом. Именно этот корпус в один прекрасный день внезапно исчез с места базирования и материализовался в ста десяти километрах к юго-востоку. Такого рода полезный фокус удалось осуществить благодаря всемерной и усердной поддержке соколов Чжан Су-чжао, и удар во фланг второй группировки милитаристов, так называемому «Срединному Войску для Усмирения Волнений» оказался и сокрушительным, и неотразимым. Имея семьдесят процентов безвозвратных потерь, потеряв всю технику и тяжелое вооружение, войско разбежалось и прекратило свое недолгое существования. В утешение людям гуманным скажем, что в данном случае убитых и тяжелораненых имелось гораздо, гораздо меньше, чем в результате первого сражения. Так что безвозвратными эти потери можно считать по той единственной причине, что возвращать разбежавшееся воинство в ряды при сложившейся ситуации представлялось делом совершенно невыполнимым. До нереальности. А вот с Чжан Су-чжао связался товарищ Чжу Дэ: по старой памяти именно он считался чем-то вроде куратора у пилота. В его обращении, наряду с поздравлениями с большим успехом и похвалами, имел место намек, что столь впечатляющие успехи хороши там, где укажут старшие товарищи, а во всех остальных местах они могут быть и поменьше. Вот только молодой командарм предпочел не понять намека. В тайном послании самому Мао Цзе-дуну он в самых простых выражениях обосновал свою непонятливость: «На настоящий момент около половины всех летчиков являются членами северной группы первичных парторганизаций. Любая попытка как-то ограничить поддержку соединений, сформированных на данных территориях, будет замечена, что неизбежно повлечет за собой ослабление контроля за ВВС а, может быть, и приведут к их фактическому расколу. Настоятельно прошу разъяснить эти обстоятельства руководству ЦК». Товарищ Мао почел за благо на данном этапе классовой борьбы удовлетвориться данным заявлением и поддержать его.