Он был таким податливым, таким... Юки нашел его рот, мальчик застонал, но, не воспротивился, а приоткрыл губы, впуская его, и ответил на его поцелуй неумело, но так горячо, что разум Юки помутился. Он прижал Такео к себе, не думая ни о чем, кроме его нежного покорного тела. Сердце его стучало, в голове звенело, каждая его клеточка горела этим огнем, и ему захотелось сейчас же, прямо здесь, раздеть Такео, покрыть всего его безумными жаркими поцелуями, заставляя вскрикивать от наслаждения, и неистово захотелось войти в его горячее трепетное тепло...

Такео чувствовал, что не может двигаться, не может сопротивляться и, если этот человек захочет, он овладеет им прямо здесь, на этом холодном каменном полу, и он не станет противиться этому, просто не сможет. Желание принадлежать ему, быть Его, отдаться ему, покориться его власти, его силе билось внутри его существа, не находя выхода. Он запрокинул голову, приоткрыл губы, когда Асанте захотел поцеловать его, он позволил его горячему жадному языку исследовать себя, и этот поцелуй в один миг свел его с ума, заставил забыть обо всем. Все его тело будто кричало: "Еще! Еще!", он весь изогнулся, подался вперед, навстречу этим горячим умелым рукам, этому спасительному теплу, этому испепеляющему жару внезапной обжигающей страсти.

Юки понимал, что еще немного, и он уже не сможет справиться с собой. Мальчик в его объятиях весь горел и дрожал от желания, движения его заставляли забыть о разуме, — нужно было так немного, чтобы утолить этот голод, только вот здесь расстегнуть, раздеть его, потом коснуться оголенной кожи, повернуть, потом...

Нет! Асанте стиснул зубы, оторвался от Такео, заглянул ему в лицо...

Они стоят на коленях, на каменному полу, судорожно вцепившись друг в друга руками. Глаза Такео прикрыты, ресницы еще мокрые, дрожат, он прерывисто дышит, даже в полумраке видно, как горят его щеки, но он тянется к Юки таким неосознанным самозабвенным движением, что у того судорогой сводит все тело.

— Такео, — хрипло шепчет Юки, все же отодвигая его от себя. — Нужно остановиться. Это неправильно. Такео, ты слышишь?

Он встряхивает юношу за плечи, тот медленно, словно во сне, поднимает на него затуманенные глаза, в самой глубине их полыхает такой огонь...

— Я не могу... — шепчет он, голова его клонится на плечо Юки.

Тот стонет, но снова отрывает его от себя, потом вскакивает, рывком поднимает Такео на ноги, быстро собирает оставшиеся бумаги, впихивает папку ему в руки и буквально тащит его на улицу, на свежий воздух. Такео еле переставляет ноги, он будто болен, внутри него все горит, он не может мыслить, не может говорить. Но Юки упорно тянет его за руку, куда-то к свету, к холодному ветру, к шуму города. И он идет, послушно идет за ним, снова подчиняясь его воле... Они выходят на улицу, осенний воздух приятно остужает лицо Такео, он щурится от непривычно яркого света, глубоко прерывисто вдыхает, будто просыпаясь от сна, начинает постепенно приходить в себя. Юки усаживает его в машину, захлопывает дверь, а сам отходит в сторону, достает сигареты, прикуривает, руки его дрожат. Он глубоко затягивается, потом выпускает сквозь зубы сильную струю дыма... Такео уже старается выровнять дыхание, но он еще не в состоянии думать, все его существо еще хочет только одного — снова почувствовать Юки. Он почти готов просить, умолять, чтобы тот снова поцеловал его. И неважно, где они, что это за место, какое время. Он так неистово хочет снова слиться с Юки в горячем сумасшедшем объятии, так жаждет снова познать его страсть... Не потушив сигарету, Асанте садится за руль, вставляет ключ зажигания, откидывается назад, глубоко вздыхает. Вокруг них шумит и грохочет город, а в салоне машины — тишина, воздух будто накален от еще не утихнувшей бури, кольца дыма медленно поднимаются вверх. Юки открывает окно, впуская холодный ветер, будто пытаясь разогнать это жаркое марево. Они не знают, как себя вести, что говорить. Слова не могут затмить того, что произошло между ними. И те чувства, то безумное влечение, их взаимный жаркий порыв — они не имеют названия. И они молчат, еще пылая и едва сдерживая этот огонь...

Еще долго оба были не в состоянии вымолвить ни слова. Юки вел машину, пытаясь понять, что на него нашло. Он был холоден уже столько лет, он так давно никого не желал, не мечтал о близости — ни о физической, ни о, тем более, духовной. Он так глубоко внутрь себя загнал все свои чувства, всю боль своего одиночества, всю свою неразделенную глухую тоску, что почти забыл, как это — чувствовать. Столько лет он заставлял себя забыть о тепле, о нежности, которые можно ощущать и делить с кем-то, о том, что возможно кого-то любить, прижимать к себе, желать его, скучать по нему. И вот теперь, этот совсем юный, неопытный мальчик, который бросился к нему в каком-то детском порыве, а потом с такой страстью ответил на его сумасшедший поцелуй, который теперь, испуганно сжавшись, сидит рядом, боясь даже пошевелиться, в одно мгновенье сломал всю его броню! Его беззащитность и природная чувственность не оставили и камня от той непробиваемой стены, которую Юки столько лет возводил вокруг своего сердца. Такео... Такой нежный, такой неумелый, такой горячий... С ужасом Юки ощутил, что вновь возбуждается. Резко выдохнув, он снова схватил сигарету, прикурил, нервно затянулся, открыл окно, отворачиваясь.

Такео вжался в сиденье. Внезапная страсть утихла, сменившись тошнотворным, густым стыдом. В голове шумело, все тело болело, словно его побили, низ живота то и дело сводило судорогой. Ему хотелось исчезнуть, раствориться, скрыться от всех, пережить свой позор наедине только с самим собой. Только бы Асанте сейчас не смотрел на него, только бы не видел его пунцового лица. Но, к счастью, тот был слишком занят вождением, беспрестанно курил, видимо, пытаясь справиться с раздражением, со злостью на него, бесстыдного Такео... Ему мучительно хотелось закрыть руками лицо, но он только сжал кулаки и сильнее прикусил губу. Что с ним случилось? Откуда пришло это дикое желание покориться абсолютно незнакомому человеку? Ведь он даже толком не разглядел его там, в зале. Он случайно налетел на него, а потом вдруг прижался к его сильному телу и уткнулся ему в грудь. Да что с ним такое?!! Отчим прав, он невыносимо, позорно чувствителен. Он отвернулся в сторону, пряча лицо от внезапного острого взгляда Юки... Он смотрел и смотрел в окно, пока не заныла шея и не заслезились глаза... Потом веки его стали тяжелеть и, спустя какое-то время, слишком утомленный всем, что с ним произошло, он уснул...

Юки остановил машину возле дома Роджера Бейли. Сумерки уже спускались на город. В тускнеющем свете дня лицо спящего Такео казалось еще более юным и мягким. Он перестал кусать губы, рот его расслабился, дыхание вновь стало тихим и спокойным. И он больше не сжимал кулаки, как это делал все время, пока они ехали. Руки его теперь спокойно лежали на коленях, тонкие пальцы чуть подрагивали во сне. Непослушные волосы небрежными завитками спадали на лоб...

Асанте всматривался в это красивое чистое лицо, ласкал взглядом хрупкое тело и понимал, что с этого дня жизнь его изменилась навсегда. Этот мальчик будто был создан только для него, и Юки вдруг до боли в груди ощутил, что больше всего на свете желает, чтобы Такео принадлежал только ему — ему, и никому больше... Сердце его вдруг захлестнула такая волна нежности и внезапной любви, что не в силах сдержать себя, он наклонился и легко прикоснулся к губам Такео. Тот не проснулся, лишь улыбнулся во сне безмятежной счастливой улыбкой. И Юки произнес громко и резко:

— Такео, проснись! Проснись, мы приехали.

Юноша открыл глаза, непонимающе уставился на него, взгляд его был похож на блеск моря сквозь туман, потом сонно улыбнулся и снова опустил ресницы. Но вдруг, видимо, вспомнив, подскочил на сиденье, уже широко раскрыв глаза, отшатнулся.

— Не бойся, — сказал Юки. — Я привез тебя домой. Пойдем, я провожу тебя.

— А мы разве не поедем в Ваш магазин? — совсем уж по-детски спросил Такео, но тут же густо покраснел и добавил: — Да, конечно... Домой...

И быстро вышел из машины в прохладный сумрак большого города. На улице он как-то сразу замерз, вздрогнул, обхватил себя руками, украдкой взглянув на Асанте, не заметил ли он вновь его слабость. Но тот был сдержан и напряжен, вел себя отстраненно, и, казалось, совсем не обращал внимания на его состояние. Пока они шли к дому, Такео не покидало чувство неловкости и стыда, но он, как мог, пытался избавиться и от этих ощущений. "Соберись! — в который раз повторял он сам себе. — Это же глупо, в конце концов! Ничего не было. Не было! Ничего не было!!!"

Отчим встретил их, как всегда, сдержанно, но удовлетворенно кивнул, когда Такео протянул ему папку с документами. Он несколько удивился, что они приехали так рано, но Юки спокойно ответил ему, поглядывая на охваченного паникой Такео:

— Я вынужден извиниться, мистер Бейли, но, если позволите, я покажу Вашему сыну свою коллекцию чуть позже. Просто сегодня случилась одна маленькая неприятность. Даже не знаю...

Такео в ужасе замер: сейчас этот невыносимый человек расскажет отчиму о его позоре. Тот же в это время продолжал говорить, украдкой наблюдая за ним.

— Я был так удивлен, казалось бы, столько лет... Представьте, мой поверенный не смог правильно оформить документы, а завтра у меня налоговая проверка, поэтому пришлось искать ошибку, снова проверять все описи. А это, знаете, создает такой невыносимый беспорядок в зале. Так что сейчас там ничего невозможно посмотреть. Но, думаю, на следующей неделе весь этот ужас закончится, и я буду рад пригласить вас.

Вежливо улыбаясь, Юки краем глаза уловил, как шумно выдохнул Такео, расслабляясь, а чуть позже увидел его глаза, полные преданности и доверия.

Через неделю в доме семьи Бейли состоялся прием, устроенный по случаю запуска новых цехов завода. Среди гостей ожидались самые влиятельные и известные люди города, мэр, представители крупного бизнеса, партнеры Бейли, его близкие друзья и знакомые. Подготовка к этому событию началась еще накануне. Такео бесцельно слонялся по дому, между снующих туда-сюда людей, и не знал, куда ему спрятаться от этой суеты. В конце концов, он взял карандаш и бумагу, и решил уйти в парк, чтобы отвлечься, побыть одному и порисовать в тишине. Он любил рисовать, хотя и считал, что это у него плохо получается. Правда, учителя в колледже говорили ему, что у него определенно есть задатки, но он не мог развивать их, ревностно оберегаемый отчимом от всякого рода проявлений неуместной чувственности. Поэтому он старался скрывать от домашних это свое увлечение... Такео сел на скамью, достал чистые белые листы, карандаш и задумался. И, как часто бывало с ним в последнее время, мысли его снова вернулись к тому, что произошло с ним в тот день, в тот безумный, странный, незабываемый день, когда он впервые увидел ТОГО человека. Он вспомнил его глаза, его голос, и рука его сама, непроизвольно начала наносить линии рисунка. Спустя полчаса перед его глазами лежал портрет Юки Асанте...

Во время приема Такео был сосредоточен и напряжен. Он вежливо здоровался с теми, кому его представлял отчим, отвечал на вопросы, стараясь не ошибиться и произносить правильные слова, чтобы никого не расстроить и не навредить репутации отчима. Он не смотрел по сторонам, лишь иногда искал глазами мать. В отличие от него, она была спокойна и довольна. Было видно, что ей нравится роль хозяйки приема в этом большом, ярко освещенном доме, и она с радостью приняла ее, воплощая собой безупречный образец японской женщины — красивой, изысканной, утонченной, но во всем готовой слушаться своего мужа и все время находящейся в его тени... Такео вместе со всеми послушал речь мэра, потом самого отчима, еще каких-то людей, потом прошел вместе со всеми в большой зал, где были накрыты столы, поел немного. Пару раз ему казалось, что он что-то чувствует, какое-то беспокойство, тревогу. Но он осматривался и, ничего не замечая, забывал об этом. Вокруг было столько незнакомых лиц... Иногда ему казалось, что все они, будто, сливаются, образуя бесконечный калейдоскоп. В такие минуты он терялся, и невыносимо хотел остаться один. Поэтому, воспользовавшись небольшим перерывом, он потихоньку вышел на балкон, намереваясь, сначала подышать воздухом, а после — незаметно уйти в свою комнату. Он стоял и смотрел вниз, на город, когда кто-то подошел к нему. Сначала он ощутил лишь теплый, чуть горьковатый запах и только потом услышал тихий голос возле своих волос:

— Здравствуй, малыш!

Такео медленно обернулся и встретился с ласковым взглядом карих глаз Юки.

— Здравствуйте! — пробормотал Такео, пытаясь справиться с бешено стучащим сердцем. — Я не знал, что Вы ... не видел Вас среди гостей.

— Конечно, не видел, малыш, — ответил тот, улыбаясь. — Ты был так занят.

Он говорил так, будто все понимал, будто видел его насквозь! Такео стало неловко.

— Да, Вы правы, занят..., — сказал он как можно суше и сделал шаг, чтобы уйти.

Но Юки тут же тронул его за плечо, останавливая, а потом вдруг наклонился и произнес горячо и тихо:

— Не обижайся, малыш, прости! Я не хотел ... отталкивать тебя, — а потом, уже отодвигаясь, добавил обычным светским тоном: — Прием действительно великолепный. Столько именитых гостей! Твоего отца очень уважают в этом городе.

От сказанных вначале слов Такео бросило в жар: кроме извинения в ней было столько тайного, скрытого, одному ему понятного смысла, что даже прозвучавшие потом обычные вежливые слова уже не смогли вернуть ему самообладания...

Юки наблюдал за Такео весь вечер. Мальчику явно было не по себе: он так старательно выполнял все, что было необходимо, что заметно устал. Он почти ничего не съел за ужином, и, воспользовавшись первой же возможностью, вышел из зала. Юки видел, с какой досадой посмотрел на него его отец, и с какой жалостью — мать, и ему стало жаль парня, который никак не вписывался в отведенную ему роль. Не в силах больше оставаться в стороне, он вышел вслед за ним на балкон. Такео стоял один, глядя куда-то вдаль, какой-то потерянный, никому не нужный... При виде его, сердце Асанте пронзила такая щемящая нежность, ему так захотелось обнять мальчика, успокоить его, сделать для него что-нибудь, чтобы он расслабился, улыбнулся, почувствовал себя счастливым. Но вместо этого он, по привычке, произнес какую-то колкость, которая сразу же обидела Такео. Пытаясь исправить собственную ошибку, Юки прикоснулся к нему, и в тот же момент его будто ударило током, и губы сами произнесли ту полную скрытого смысла фразу, которая жарким огнем опалила их обоих. Он, буквально, кожей почувствовал, как вспыхнул Такео, как его, будто, толкнуло к нему, и как мгновенно и его самого охватывает неконтролируемое дикое желание, затмевающее разум... В этот момент на балкон вышли другие гости, продолжили какие-то, начатые еще за столом разговоры, невольно вовлекая в беседу их обоих, и томительное жаркое мгновенье ушло, затерялось в потоке минут, отданных другим...

Вечером, когда все уже расходились, отчим подозвал Такео к себе, рядом с ним, стоял Юки Асанте, вид у него был встревоженный и даже растерянный.