Падение Голиафа

Посему оставалось верить, что произведенные преобразования в экономическом механизме после временных трудностей заработают, а пока надо продержаться, насыщая рынок товарами, ну и, возможно, немного что-то еще подправив в самом механизме. И действительно, мы видим, что потребительские расходы увеличиваются почти так же стремительно, как и доходы населения. Для этого сначала втихую была свернута антиалкогольная кампания: доля спиртного в приросте потребительских расходов 1988 года — больше половины, и в дальнейшем потихоньку она продолжает расти (хотя доля алкоголя в товарообороте 1990 года, 12%, не достигает уровня 1980-го и даже 1985-го — 16 и 14% соответственно, см. график 5).

http://expert.ru/expert/2011/21/prelyudiya-k-shoku/media/87565/

С 1988 года понемногу начинают подниматься цены на неалкогольную продукцию. В ноябре 1990-го союзное правительство вводит договорные цены примерно на 6% товарооборота — при яростном показном сопротивлении России, которой никак не хочется принимать на себя ответственность за непопулярную меру. Правда, радикальное повышение цен на дотируемые продовольственные товары отложено до апреля 1991-го.

Немного растет импорт потребительских товаров (после провала 1988 года, связанного с неурожаем и ростом цен на зерно). Но его роль, несмотря на внешний долг, увеличившийся за годы перестройки втрое (с 28,3 млрд долларов в 1985 году до 67,1 млрд в 1991-м без учета задолженности бывшим странам — членам СЭВа), совершенно не ключевая. Тем не менее из торговли в 1990 году, похоже, уже вымываются последние неликвиды.

"Абалкинский" налог (он вводился с четвертого квартала 1989-го и на 1990 год) должен был подправить ситуацию с другой стороны, сделав для предприятий дорогим повышение зарплат. С прироста их более чем на 3% надо было платить рубль в бюджет на каждый рубль прироста зарплаты, более 5% — 2 и более 7%, соответственно, 3. Из прироста вычиталась зарплата, начисленная при выпуске потребительских товаров. Однако уже спустя четыре месяца налог поправили, разрешив предприятиям повышать фонд оплаты труда в размерах увеличения производства плюс еще 3%. Как отмечал потом сам экс-вице-премьер советского правительства Леонид Абалкин, этим регулирующий прирост на рост фонда оплаты труда был отменен. Фактически он и не сработал — за пять кварталов было собрано всего 2 млрд рублей этого налога, при том что фонд оплаты труда в народном хозяйстве в 1990 году вырос на 57,5 млрд.

Производительность освобожденного от капиталистической эксплуатации труда была столь катастрофически низкой, что оплачивать его можно было лишь сильно подакцизным товаром, каковым и была водка. Отказ от этого дал старт разбалансированию потребительского рынка

Бюджет с двойным дном

План и бюджет на 1990 год впервые разрабатывались не как свод отраслевых предложений, а как программа финансовой стабилизации экономики (на тогдашнем языке — финансового оздоровления). Уже совершенно отчетливо обозначились признаки кризиса, летом 1989 года прошли первые шахтерские забастовки. В дальнейшем таких программ будет много, начиная с "500 дней" и заканчивая программой продажи американцам 140 млрд наличных рублей, а также толстого медного кабеля от Москвы до Ярославля, якобы зарытого в землю в качестве резервного фонда. Однако тогда это "программное обострение" только начиналось.

В этой программе на 1990-й выделялись три ключевые контрольные цифры: 60, 20, 40. Первая — это величина сокращения бюджетного дефицита со 120 млрд рублей, утвержденных на 1989 год, до 60 млрд в. Две другие цифры тесно связаны с первой. Это, соответственно, лимит налично-денежной эмиссии и прирост розничного товарооборота, которые, по подсчетам, могли бы остановить дальнейшее нарастание разбалансированности на потребительском рынке.

В сущности, это был довольно фантастичный план. Чтобы при росте товарооборота на 10% (это как раз примерно 40 млрд рублей) остановить "вынужденные сбережения" (они же "денежный навес" над потребительским рынком) хотя бы на уровне предыдущего 1989 года, действительно нужно было сократить прирост сбережений населения (во вкладах и наличных) примерно вдвое. Рост денежных доходов населения при этом требовалось удержать на уровне не выше 2% — довольно суровая цифра, учитывая, что в предыдущие два года (1988-й и 1989-й) они росли на 9 и 13% соответственно.

Получилось ли выполнить намеченное? Увы, нет. И это несмотря на то, что рост продаж товаров и услуг населению действительно существенно превысил намечаемые 10% (по факту он составил даже более 15%). Тем не менее сбережения населения значительно превзошли уровень предыдущего года, в том числе остатки наличных на руках увеличились за год на 28 млрд рублей. Для сравнения: за все время существования СССР к началу 1985 года было отпечатано примерно 65 млрд наличных рублей.

Однако план сокращения бюджетного дефицита на первый взгляд был выполнен. По официальным данным, дефицит 1989 года — 80,7 млрд рублей, а 1990-го — 41,4. Чтобы был понятен масштаб, отмечу, что по отношению к ВВП СССР, который официально начали оценивать с 1988 года, первая цифра составляла 8,6%, а вторая 4,1%. Как могло случиться это экономическое чудо, если сбережения населения выросли, предприятий — как минимум не сократились (денежные средства предприятий выросли на 26 млрд рублей, при сокращении задолженности банкам на 20 млрд), а текущий платежный и даже торговый баланс с 1989 года становится резко отрицательным?

Дело в том, что даже в перестроечной статистике дефицит бюджета не полный (а до 1989 года в СССР все занятые государством средства вообще включали в доходы, так что был вечный профицит, и отписывали все расходы по закупке вооружений на народное хозяйство). В частности, в доходы от внешнеэкономической деятельности вписывались и полученные в результате привлечения внешних кредитов. Продолжалось привлечение средств предприятий в доходы бюджета (в частности, с валютных счетов в ВЭБе). В расходах не учитывались различные обязательства типа чеков "урожай-90" и другая кредиторская задолженность предприятиям. Не учитывались расходы на покрытие убытков и списание долгов предприятий, в частности села, на формирование собственных средств Госбанка, потом спецбанков и т. п.

В доходы бюджета 1990 года от внешнеэкономической деятельности включены поставки за счет довольно крупных кредитов, привлеченных в 1989-м и 1990 году, 11,6 и 5,6 млрд долларов соответственно (без учета нараставшего дисбаланса в расчетах с бывшими странами СЭВа). Без всего этого превышение расходов бюджета над налоговыми доходами в 1989 году составило 177 млрд. рублей, в 1990-м — 177,5 млрд, то есть настоящий, влияющий на рост денежной массы дефицит бюджета 1990 года по меньшей мере не сократился.

http://expert.ru/expert/2011/27/pochemu-shokoterapiya-v-rossii-zahlebnulas/

Любая, даже самая изощренная, стратегия рыночного блицкрига в начале 1990-х не позволила бы успешно и с невысокими издержками провести реформы в России. Требовалась долгая и разорительная "осада"

Сюжеты

Переход к рынку в России, в отличие от ее восточноевропейских партнеров по СЭВу, оказался долгим и мучительным. Запущенная в 1992 году экстремальная инфляция длилась как минимум четыре года, спад в экономике — еще дольше. Причем не только из-за падения инвестиций и военных расходов (хотя эти два фактора обусловили 50-процентный промышленный спад с 1991-го по 1995 год). Упало и то, что, казалось, падать было не должно, — производство и потребление более или менее качественной еды, на смену которым пришло резко выросшее потребление хлеба и картофеля Устойчивый экономический рост возобновился лишь в 2000 году, после повторной и неплановой шокотерапии 1998 года.

Почему усилия отца российских реформ Егора Гайдара привели именно к этому, и могло ли у кого-нибудь еще получиться иначе? В оригинальном блицкриге блестящая штабная разработка, в конце концов, уткнулась в российские логистику и климат, непредставимые для умов европейских штабистов и стратегов. Так и рыночный блицкриг пал жертвой не взятых в расчет "логистики" (отсутствия платежно-расчетной системы) и "климата" — сложившейся десятилетиями инерции поведения советских хозяйствующих субъектов. Понадобилась семилетняя "позиционная война", которая в момент, когда казалось, что все уже потеряно и рыночная экономика в России состояться не сможет, неожиданно привела к победе.

Поверженный монетаризм

Априори план быстрого преодоления дефицита на потребительском рынке путем либерализации цен с последующей их стабилизацией виделся беспроигрышным. Первоначальный скачок цен должен был не только забрать образовавшуюся в предыдущие годы массу избыточных денег, но и заткнуть дыры, из которых продолжали хлестать новые денежные потоки.

В первом "постлиберализационном" периоде, непосредственно примыкавшем к моменту освобождения цен (январь-май 1992 года), проблемы сдерживания роста количества денег в обращении были в центре внимания как правительства, так и Центробанка. Жесткий контроль денежной массы рассматривался (фактически так оно во многом и было) как наиболее важный, а по существу единственный способ недопущения срыва экономики в гиперинфляцию после размораживания цен.

В силу ряда причин (отчасти это были сознательные действия, отчасти — возникшие стихийно факторы) эта политика была реализована довольно успешно. Темпы прироста количества денег в обращении поначалу удалось удерживать во вполне приемлемых для тогдашних макроэкономических координат рамках — 9-13% в месяц (правда, это около 200% годовых — на порядок больше нынешних темпов).

Бюджет, дефицит которого при менее строгом подходе мог бы стать главным фактором накачки денег в экономику, оказался практически сбалансированным (во многом благодаря большому первоначальному скачку цен при либерализации, так что социальные расходы оказались проиндексированными не более чем на треть). По состоянию на январь 1992 года средний размер пенсии составил 3 доллара в месяц. К концу года рубль заметно укрепился, но пенсия выросла лишь до 8 долларов, хотя средняя зарплата за то же время увеличилась с 7 долларов в месяц до вполне "солидных" 39. Кредитная эмиссия Центробанка, хотя и намного превысила таргетированный на первый квартал 1992 года потолок 8%, тоже была довольно умеренной.

Однако жесткость денежно-кредитной политики в этот начальный период была не так уж и важна. Рост цен инспирировался главным образом издержками и имел немонетарную природу. Свою роль, конечно, сыграли новшества в налоговой системе, резко менявшие соотношение оптовых и розничных цен, а кроме того, большинство предприятий постарались восстановить дореформенный уровень реальной зарплаты, перенеся рост номинальных зарплат на цены. Затем инфляция ускорилась из-за ожидания либерализации цен на энергоносители и их фактического повышения с 18 мая 1992 года.

Денежные ограничители в этот период мало влияют и на объемы производства, углубляющийся спад которого практически всецело определялся факторами, лежащими на стороне предложения. Падение спроса и трудности со сбытом в ряде отраслей заставляли предприятия частично работать "на склад", наращивая запасы нераспроданной продукции, что, в общем-то, отвечает их инфляционным ожиданиям.

Результат оказался совсем не тем, на который была надежда. Сдерживание роста денежной массы привело не к стабилизации цен на равновесном уровне, а к разрастанию взаимных неплатежей предприятий, что открыло для производителей практически безграничный источник бесплатного кредита.

Самопальные деньги

Первой причиной тотальных неплатежей стал принцип "утром стулья, вечером деньги", которому продолжали следовать предприятия. Расчеты между советскими производителями велись главным образом на основе платежных требований. Одновременно с отгрузкой продукции (оказанием услуги) поставщик слал в банк указание списать со счета получателя на свой энную сумму денег. В зависимости от того, за что требовалось заплатить, на это иногда мог требоваться акцепт (согласие того, у кого деньги забирают), а иногда и нет (безакцептное списание практиковалось при оплате электричества, воды, транспортных услуг и т. п.).

В советской системе вероятность неплатежа из-за отсутствия денег на расчетном счете плательщика была крайне мала. При затруднениях с ликвидностью Госбанк чуть ли не автоматически производил кредитование предприятий. Исключая, да и то не всегда, разве что случаи, когда деньги исчезали с расчетных счетов по причинам явно криминального, по понятиям тех времен, свойства. Скажем, председатель колхоза построил на эти деньги для своих селян и селянок новую баню взамен развалившейся, чего не было предусмотрено лимитом капитальных вложений, — за подобную самодеятельность давали лет восемь еще и при Горбачеве.

В любом случае предприятие, у которого возникали проблемы с платежеспособностью по причине обнуления расчетного счета, попадало в так называемую картотеку N 2. Банк налагал на него штрафы, а у руководства отрасли могли возникнуть сомнения в профпригодности дирекции такого предприятия.

Эта система платежей и расчетов, без каких-либо изменений перекочевавшая в рыночную экономику, в которой страна проснулась 1 января 1992 года, была хороша всем, кроме одного. Количество денег в системе почти никак не ограничивает спрос (во всяком случае действие таких ограничений может не проявляться достаточно долго), а значит, и рост цен. В советской экономике этого и не требовалось, там были свои ограничители — спускаемые сверху цены и лимиты (фонды). Но и в новых условиях рост цен на закупаемую продукцию не очень волновал предприятия, так как они автоматически перекладывали его на цену своей продукции. То же происходило и со ставками по кредиту. И получалось, что их повышение вело скорее к росту инфляции, чем к ее сдерживанию.

Недостаток денег на расчетном счете, если они вовремя не поступали от потребителя, компенсировался такой же задержкой платежа поставщикам. Таким образом, используемый принцип расчетов автоматически генерировал своеобразный коммерческий кредит предприятий друг другу. И он замещал кредит банковский, который с переменным успехом пытались контролировать власти.

Сигналы о завышенности уровня цен и о недостатке спроса могли в итоге прийти только из сферы, на которую этот "коммерческий кредит" не распространялся, — из розничной торговли. Она рано или поздно должна была бы перестать брать у предприятий слишком дорогую продукцию.