Утром 24 сентября Красавина разбудил звонок по ВЧ-связи. Звонил Командующий ВВС генерал-лейтенант Жигарев. Красавин шел к аппарату ВЧ и размышлял, чем вызван этот звонок. Вроде проколов не было, с задачами справляемся. Дойдя уже до телефона, ни к какому выводу о причинах звонка он так и не пришел.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

— Утро доброе, Владимир Васильевич! Наверно голову ломаешь насчет звонка?

— Есть такое дело, Павел Федорович.

— Ну ладно, не будем ходить рядом да около. Вчера, точнее сегодня, немцы устроили массированный ночной налет с территории Финляндии на Ленинград. Они пробовали это сделать летом, но люфтваффе мешали белые ночи и наше ПВО справлялось. А в данный момент сложилось опасное положение. Я читал в ваших книгах, что в той истории этого не было. Видно, мы сильно Гитлеру кое-что прищемили, раз он сумел заставить Маннергейма дать разрешение на размещение и работу тяжелой бомбардировочной авиации со своей территории. А может, и не возражал в отместку за наши налеты на Хельсинки. Но ближе к делу. ПВО города и флота сделало все что могло, но в городе большие разрушения. Хорошо, хоть мы воспользовались знанием и сумели провести противопожарную подготовку зданий. Верховный после моего доклада о налете ничего не сказал, но по его молчанию я понял, что он очень недоволен. А немцы, я думаю, раз стянули сюда всю свою авиацию, на этом не успокоятся. Сам понимаешь, я своими средствами, без вашей помощи решительно изменить ситуацию не могу. А дальше могут последовать оргвыводы. Я, конечно, могу приказать, но делать мне этого без твоего совета не хочется. Поэтому обращаюсь к тебе — чем сможешь помочь?

— Павел Федорович, дай полчаса подумать и все взвесить.

— Добро! Через полчаса перезвоню.

Красавин обернулся к дежурному связисту.

— Быстро мне дай ЗАС с Марининым и Соколовым.

Через полчаса пришел вызов по ВЧ, и Красавин поднял трубку.

— Ну чем сможешь приободрить, Владимир Васильевич?

— Значит, так. Я обсудил проблему с Марининым и Соколовым. Наши предложения:

Первое! Нужно перебросить эскадрилью перехватчиков МиГ-23 под Ленинград. Найдите там им полосу. Немцы летают ночью, поэтому МиГ-17-ми я помочь не смогу. Всю обслугу их штатную возьмете на аэродроме в Вязьме.

Техников нужно им добавить из числа постоянного состава нашего Центра. Они, конечно, не специалисты по этому самолету, но в любом случае лучше подготовлены, нежели вновь присланные Вами. Обзорную РЛС и батарею ЗРК "Оса" возьмете там же.

Второе. Самолеты, понятное дело, перелетят, а вот технику и наземный персонал Вы уж на месте решите, как быстрее переправить под Ленинград — своим ходом или по железной дороге.

Третье. Обеспечьте перехватчики 23-мм снарядами по месту базирования, а то жалко ракеты тратить, и керосином. Я думаю, они быстро отучат немцев летать ночью. Если сегодня к вечеру наземное обеспечение перебросите, ночью немцев будет ждать сюрприз. Ну, а организацию полетов перехватчиков, я думаю, можно взять минскую как пример.

— Спасибо, Владимир Васильевич! Я приблизительно так же размышлял, но решил, что нужно с Вами посоветоваться. Еще раз спасибо. Потом сообщу Вам, как пройдет это мероприятие. До свидания.

— До свидания, товарищ генерал-лейтенант!

24 сентября 1941г. Аэродром "Бобруйск".

Николай шел по аэродрому к штабу. Он прибыл транспортным бортом из госпиталя в Вязьме с пересадкой в Минске.

22 сентября медкомиссия госпиталя признала его здоровым и годным к летной работе без ограничений. Утром 23-го он получил на руки документы, форму, и, попрощавшись с сестричками и раненными из своей палаты, вышел из госпиталя. У входа бывшей школы его ждала Лена. Она практически через день навещала его в госпитале и знала, что сегодня его выписывают. Поцеловав, она тут же подхватила его под руку и потащила прочь, тараторя без умолку о планах на сегодня. Егоров сумел затащить ее в ближайший подъезд и закрыть ее рот поцелуем. Через минуту они вынуждены были прерваться из-за открывшейся на площадке первого этажа двери и, хихикая, выбежать из подъезда. Тут Николай пояснил, что у него на руках предписание явиться в свой полк и задержаться он не может: нечем будет оправдаться. Поэтому ему нужно идти на станцию и узнавать, когда и как он сможет уехать из Вязьмы. А потом уже, исходя из оставшегося времени до поезда, можно и погулять. Леночка тут же предложила вариант добраться до Бобруйска самолетом. Оказывается, довольно часто из Вязьмы в Минск и Бобруйск летают транспортники, к тому же на городском аэродроме Вязьмы переучивается на истребители Як-1 160-ый полк их дивизии. Полк встретил войну на самолетах И-15 и И-153 и понес самые большие потери в дивизии, поэтому первым и был отправлен в тыл на переформирование. Николай подумал и согласился, что это неплохой вариант. Но! Но все равно нужно показаться коменданту аэродрома и уяснить возможность улететь завтра. Поэтому сейчас нужно было добраться до аэродрома, который находился примерно в семи километрах от города. И Николай, закинув вещмешок за спину и подхватив Лену под руку, двинулся пешком в сторону аэродрома, надеясь все же поймать попутку, так как ему сразу бросилось в глаза обилие военных в городе и довольно интенсивное автомобильное движение.

И удача им улыбнулась: не успели они пройти и пятисот метров от южной окраины города, как их догнал грузовик с аэродрома, водитель которого знал Елену. Им даже махать не пришлось. Через сорок минут Егоров был уже у коменданта аэродрома. Действительно, завтра в Минск вылетал транспортный "Дуглас". Комендант сделал отметку о регистрации в командировочном удостоверении и предупредил о примерном времени отлета борта, после чего Егоров стал относительно свободным человеком на одни сутки. Ленка, узнав об этом, тут же составила план на это время и немедленно приступила к его исполнению. Поэтому, забросив свой сидор в палатку таких же командированных и ждущих бортов летчиков и техников, они первым делом отправились к штабу Центра на торжественные мероприятия по выпуску молодых лейтенантов — летчиков. Они немного опоздали, и потому пробиться в первые ряды им не удалось. Пришлось ограничиться тем, что можно было увидеть и услышать из задних рядов публики, присутствующей на этом мероприятии. Кстати, Николаю очень понравилась темно — синяя парадная форма молодых лейтенантов, с золотыми погонами и желтыми ремнями. На их фоне его уже изрядно застиранная гимнастерка смотрелась откровенно бедновато.

После того как торжества завершились парадным прохождением свежеиспеченных лейтенантов перед трибуной и народ начал расходиться, чтобы отметить это дело на предстоящем банкете или в семейном кругу, Лена повела Николая к себе домой.

Квартира ее родителей располагалась в большом шестиподъездном доме на первом этаже. Николай хоть и был выходцем из крестьянской семьи, однако же, привелось ему однажды посетить квартиру одного преподавателя из летного училища. Так вот, на фоне той квартиры двухкомнатная квартира Лены не поражала размерами. Особенно маленькой была кухня. Но тем не менее все удобства в квартире присутствовали, что было особенно ценно. Родители Елены были приглашены на торжественный ужин в офицерскую столовую, и Николай облегченно вздохнул. Как-то стеснительно он себя чувствовал, предполагая скорое знакомство с ними.

Пока Лена накрывала стол, Егоров походил по квартире, осматривая ее и обстановку в ней. Некоторые предметы он не узнавал, однако похожий телевизор на тот, что был у них в госпитале, в квартире присутствовал. Проходя мимо серванта, Николай обратил внимание на фотографию за стеклом. Надпись сверху "Школьные годы чудесные..." и название школы подсказали ему, что это фото класса Елены. И ее он там разглядел. И цифры над снимками учеников — "1969 — 1979г". Нет! У него были определенные подозрения на этот счет. Все, что происходило с момента перебазирования полка на Бобруйский аэродром, было окутано тайной, недоговорками случайно оброненных слов. Никто не пояснял, почему несколько странно смотрятся и даже говорят все эти люди, так или иначе связанные с новой, невиданной техникой. Более того, те, кто начинал интересоваться этими вопросами, в свою очередь вынуждены были давать объяснения сотрудникам НКВД, которые очень нервно на это реагировали. Никто не запрещал общаться им, но существовала граница, за пределами которой вопросы лучше было не задавать. В любом случае ответов на них никто не давал, а проблемы возникали. Николай помнил, как из их полка внезапно были переведены куда — то на север несколько летчиков, проявивших к новеньким излишний, с точки зрения НКВД, интерес. В общем, Николай впал в не присущую летчикам истребителям, оставшимся в квартире с любимой девушкой вдвоем, задумчивость. Одно дело предполагать, и совсем другое — знать точно!

Из этого состояния его смог вывести только жаркий поцелуй Лены, которая, не услышав от него ответа на предложение сесть за стол, вошла в комнату и увидела его таким. Посмотрев на него и поняв причину, посадила его на диван и стала приводить его в нормальное состояние простым и безотказным способом.

Николай пришел в себя, уже целуя левую грудь. Его внутреннее "Я" в очередной раз сделало безуспешную попытку протестовать, но он снова послал его по всем известному адресу, и его пальцы скользнули под резинку трусиков, коснувшись влажных кудряшек. Лена сжала ноги и насмешливо прошептала: "Ну вот и поправился!".

Потом они пили чай на кухне и просто разговаривали о школе, ее родителях, стараясь не касаться темы, от которой Николай чувствовал себя неуютно.

Из квартиры вышли уже под вечер. На улице было многолюдно, от ДК неслись звуки вальса духового оркестра, перемежаемые ритмами электрогитар. Николаю то и дело приходилось приветствовать встречающихся офицеров и командиров обоих времен, в то же время пытаясь слушать то, что ему говорила Лена. Неожиданно она легонько дернула его за локоть, и он вопросительно взглянул на нее. Лена глазами показала на идущую навстречу им пару. Егоров понял, что высокий плотный майор и стройная красивая женщина — ее родители. Через секунды Лена представила их друг другу. Майор, пожимая руку Николая, внимательно посмотрел ему в глаза, как бы оценивая его, мать доброжелательно улыбалась и тут же пригласила их снова домой, посидеть за столом. Но Лена сказала, что Николаю завтра улетать на фронт и они лучше погуляют вдвоем. На этом их первая встреча с родителями и закончилась. Николай облегченно вздохнул: все же он еще чувствовал себя не в своей тарелке.

Весь оставшийся вечер они с Леной гуляли по дорожкам городка, смеясь и болтая ни о чем. В сумерках он проводил Лену до подъезда и после крайнего — как предпочитал выражаться Николай — поцелуя они расстались. Заснуть ему сразу не удалось, в голову все лезли мысли о странностях, связанных с Леной, их отношениями, о той коллизии с возрастом, о которой только сегодня он узнал точно. И только к утру Коля окончательно решил наплевать на все это, забыть об этих различиях и любить ее такой, какая она есть сейчас. Успокоенный этим состоявшимся для себя решением, наконец-то заснул, чтобы снова увидеть свою Ленку теперь уже во сне.

А утром, после завтрака, он вылетел сначала в Минск, а оттуда уже другим бортом добрался до своего полка.

Он шел по знакомому аэродрому, и на душе у него уже второй день был праздник. Ему махали руками знакомые летчики и техники. От курилки ему навстречу высыпали его товарищи из эскадрильи. Кстати, некоторые уже были с погонами на плечах. Посыпались объятия, дружеские подначки и поздравления. Вот насчет поздравлений он чего-то не понял. Когда переспросил, ему со смехом сказали, что в штабе объяснят. Друзья проводили его до штаба и предупредили, что будут ждать его тут. Войдя в штаб, лейтенант Егоров доложился о прибытии из госпиталя командиру полка. Тот поздравил его с возвращением в часть и тут же вызвал нач.штаба. Оба они были в погонах и с гвардейскими значками на груди. Кроме того, у комполка на гимнастерке сиял новенький орден Красного Знамени. Богданов, в свою очередь, поздравил с выздоровлением, после чего многозначительно переглянулся с НШ и, усмехнувшись, вытащил из ящика стола и положил на него погоны старшего лейтенанта.

— Поздравляю с присвоением очередного воинского звания "старший лейтенант"!

— Служу Советскому Союзу! — бодро ответил приятно удивленный Николай.

— И это еще не все! — многозначительно добавил командир.

— За мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за 10 лично и 3 в группе сбитых самолетов противника, а также за смелость и героизм, проявленные в операции по спасению особо секретной техники, Указом Президиума Верховного Совета СССР летчик 5-го Гвардейского истребительного полка 2-ой Гвардейской истребительной дивизии старший лейтенант Егоров награждается Орденом Красного Знамени!

Егоров онемел. Командир достал из стола коробочку с орденом, открыл ее и, обойдя стол, прикрепил его к гимнастерке летчика. Только после этого Егоров сумел охрипшим от волнения голосом ответить "Служу Советскому Союзу!"

-Но и это еще не все, — продолжил командир полка. — Приказом Командующего ВВС СССР ты откомандировываешься из полка.

-Как? — растерялся Николай. — Куда?

— В Вяземский учебный авиационный Центр, точнее в учебный полк реактивной авиации, — вздохнув, с сожалением разъяснил Богданов,— сам Красавин к Жигареву насчет тебя ходил. А я надеялся тебе звено дать. Но, увы! Таких козырей мне не перебить. Так что завтра собирайся обратно в Вязьму.

— Товарищ подполковник! Разрешите на сутки задержаться! Звание, орден... да и с ребятами попрощаться нужно, — взмолился Николай.

-Добро! Послезавтра улетаешь. Еще раз поздравляю, — и подполковник хлопнул его по плечу, — нас не забывай, может, еще к тебе переучиваться приедем.

Когда Николай вышел из штаба, ждавшие его друзья подхватили его и начали качать. На них с интересом смотрели новички — летчики 16 иап ПВО, прибывшего вместо реактивщиков. У них еще с орденами было туго, и каждый из них мечтал встретиться с врагом в небе.

Вечером в палатке их эскадрильи было шумно — обмывали выздоровление, звездочки, орден и новое назначение. Не часто у человека за один раз происходит столько приятных событий.

На следующий день Николай оформил все бумаги, собрал свои вещи, попрощался и утром 26-го сентября выехал в Минск. Покуда трясся в полуторке до Минска, принял твердое решение: сразу по приезде заказать и сшить себе парадную и повседневную форму нового образца. Как и положено летчику — гвардейцу. Очень ему хотелось пройтись с Леной в новой красивой форме.

25 сентября 1941 года. Ленинград.

Гауптман Август Крюгер вел свое звено "Хейнкелей-111" на Ленинград. Была ночь, и самолет он вел по приборам по курсу, за которым следил его штурман. Хотя Август кроме силуэтов ведомых своего звена больше ничего не видел, он знал, что сейчас с ним в небе летит более двухсот экипажей немецких бомбардировщиков. Точно так же они в первый раз такой армадой летели вчера ночью. И вчера русские почувствовали на своей шкуре мощь немецкой авиации. Русские ночные истребители и артиллерия ПВО города не смогли удивить летчиков люфтваффе. Крюгер бывал в переделках и серьезнее. Его экипаж участвовал в операции "Битва за Англию" и в том числе принимал участие в бомбардировках Ковентри. Задали они тогда жару заносчивым островитянам! Как он горел, этот их городишко! Странно, вчера пожаров в Петербурге на удивление было мало. Особенно если учесть количество принимавших участие в налете бомбардировщиков. Обычно внизу разгораются костры горящих домов, постепенно сливающиеся в море огня. И тогда последние волны бомбардировщиков уже без труда находят цели. Вчера этого не было.