Алийское зеркало

-Раз ты — старшая ключница замка, стало быть, ты и есть Берта Трай?

Я чуть дара речи не лишилась, но все же совладала с собой и ответила:

-Никак нет, ваше великолепие, я ее внучка. Берта Трай умерла позапрошлой зимой.

Аль взглянул на меня, убедился, что я не шучу, и рассмеялся коротко и зло, словно говоря "Ну и дурак же я!". Должно быть, его великолепие напрочь позабыл, что люди живут куда как поменьше альев! Такое случалось, и не раз, и ладно бы со слугами — их и люди не запоминают, зачем? Но ведь и герцогов алийские послы распрекрасно путали с их предками! И поди знай, то ли случайно, то ли нарочно, чтобы подчеркнуть, насколько альи выше каких-то там недолговечных людишек... Ух, как герольды этого боялись и как костерили потом альев, если удавалось вывернуться... а если не удавалось — так и втройне! Надо ведь было и этикет соблюсти, и дать понять его великолепию, послу алийскому, что тот самую чуточку ошибся, всего-то на два-три поколения... И при этом не оскорбить, не обидеть даже в самой малости, ухитриться ни малейшего намека не допустить на то, что люди усомнились в алийской безупречности! Словом, нет ничего удивительного в том, что таких гостей у нас не любят.

Но я отвлеклась.

Конечно, одна загадка разрешилась: теперь ясно стало, что делал его великолепие ночью в коридоре, который ведет в крыло прислуги. Ему зачем-то понадобилась бабушка Берта, он, должно быть, дождался, пока остальные перепьются до такой степени, что не обратят внимания на его уход, и отправился сюда. Только кто-то, видно, знал или догадывался о предстоящем визите его великолепия и озаботился тем, чтобы аль никуда не дошел. Но то ли не рассчитал с порцией отравы, то ли на альев крысиный яд действует иначе, чем на людей... Во всяком случае, он почти добрался до места прежде, чем его скрутило. И вот теперь ломай голову: что же все-таки могло связывать алья и мою бабушку? И какие неприятности могут мне грозить из-за этого?

-Значит, Берта умерла... — протянул аль, потом снова взглянул на меня, а я опять поразилась необыкновенной красоте его глаз. Вот только холод в этих глазах царил невозможный, обледенеть впору. — Ты ее внучка... Скажи, она не передавала тебе на хранение какую-нибудь вещь?

-Какую вещь, ваше великолепие? — вконец ошалев, спросила я.

-Передавала или нет? — не терпящим возражений тоном повторил аль.

-Нет, ваше великолепие, — смиренно отвечала я, памятуя о том, что терпение альев лучше не испытывать, поскольку этой добродетелью их великолепия обделены начисто.

-Берта не рассказывала тебе никаких... — он сдвинул брови, как будто пытался подобрать подходящее слово. Может, и так: аль говорил по-нашему чисто, почти без акцента, но все равно чувствовалось — этот язык ему не родной. Время от времени он будто в словарь заглядывал и проверял, нужное ли слово выбрал, то ли оно означает, что он хочет высказать? Звучит странно, но так оно выглядело со стороны. — Никаких историй, тайн, связанных с каким-либо предметом?

-Нет, ваше великолепие, — окончательно растерялась я. Меня уже не столько занимали бабушкины тайны, сколько то, что аль вполне мирно со мной беседовал. — Разве что... говорила про это вот зеркало.

-Что именно? — спросил он, коротко взглянув на свое отражение и брезгливо отвернувшись, и я пересказала ему историю про дочку старого герцога и ее безденежного любовника. Впрочем, аль почти сразу потерял всякий интерес к моему рассказу, сказав: — Не то... Больше ничего?

-Нет, ваше великолепие, — в который раз повторила я и добавила: — Может быть, она и рассказала бы, раз это было так важно, только бабушка умерла внезапно, ночью, просто заснула и не проснулась.

Аль вполголоса произнес что-то не по-людски, выругался, должно быть, и снова задумался. Мне, признаться, некогда было на его великолепие таращиться, потому что уже рассвело, и мне следовало приниматься за дело.

-Ваше великолепие, — решилась я прервать мрачную задумчивость алья. — Вы уж извините, но меня работа ждет... Все, что мне от бабушки осталось, здесь, в комнате, ничего не пропало. Хотите — ищите эту вашу вещь, а я пойду, меня за безделье по голове не погладят.

Аль меня словно бы и не услышал, так что я тихонько выскользнула за дверь и с облегчением перевела дыхание. Пускай сам ищет, что ему нужно, если не побрезгует в моих вещах рыться. Уж, наверно, не присвоит скромные мои сбережения и простенькие украшения, бабушкины подарки... А у меня и впрямь дел невпроворот!

*

Закрутившись по хозяйству, я и думать позабыла обо всяких тайнах. Как наши господа гуляют — это ж уму непостижимо! А если еще и перед заезжими альями начнут выделываться, так и вовсе туши свечи... Два десятка слуг к полудню еле-еле пиршественный зал в порядок привели!

А к вечеру господа проспались, поправили здоровье и приготовились повторить вчерашний кутёж... Надеюсь, альи скоро уедут, потому как такие празднички мало того, что обходятся в невиданные суммы, так еще и прислугу выматывают сверх всякой меры. Поди, побегай, поугождай пьяным вдрызг господам!.. И ладно бы своим, тех-то напросквозь знаешь — одному так нужно угождать, другому этак, один любит молоденьких служанок в уголке зажимать, другому непременно ванну подавай, да погорячее, один во хмелю делается буен, другой, наоборот, раскисает и начинает плакать и ушедшую юность вспоминать... А вот с альями никогда не угадаешь, что им придется по нраву, а что нет. Хорошо, у них свои слуги есть, но с ними-то тоже надо как-то разговаривать... Та еще морока!

Так вот, после полудня я выкроила минутку, чтобы забежать к себе. Интересно, убрался ли этот странный аль восвояси?

Как оказалось, никуда он не делся. И, похоже, поискать то, что ему так нужно было, все-таки не побрезговал. Вроде ничего в комнате и не изменилось, а все же... Кресло чуть-чуть развернуто, зеркало на столике не так стоит, как я привыкла... Вроде бы мелочи, но в своем жилище их сразу приметишь!

-Как тебя зовут? — спросил меня аль, стоило мне войти в комнату.

Ну конечно, додумался спросить, не прошло и полугода... Хотя мог бы и вовсе не поинтересоваться, зачем ему мое имя?

-Марион Трай, ваше великолепие, — ответила я.

Фамилия у меня бабушкина, как и у отца. Да и дед мой не ту фамилию носил, что его родной отец. Кто б ему позволил герцогской-то называться?

-Вот что, Марион... — Имя мое аль выговорил с легкой гримаской, словно оно у него во рту застревало. — Здесь нет того, что я ищу. Но оно должно здесь быть.

-Но, может... — начала было я, но его великолепие слушать меня не собирался.

-Берта знала о ценности этой вещи, — сказал он. — Причин сомневаться в ее честности у нас не было.

"У кого это — у нас?" — подумала я, но промолчала.

-Возможно, эта вещь пропала после ее смерти, — добавил аль.

Я невольно вспомнила утро, когда нашла бабушку бездыханной...

Кажется, помогать мне тогда приходили другие служанки, всего трое. И я прекрасно помню, кто это был. Могла какая-нибудь из них прихватить какую-нибудь вещицу из бабушкиной комнаты? Вполне.

-Я вижу, тебе понятен ход моих мыслей, — сказал аль, пристально наблюдавший за мной.

-Да, ваше великолепие, — кивнула я. — Возможно, эту вашу вещь стащил кто-то из прислуги, когда бабушку Берту готовили к похоронам. Я помню, кто тогда заходил сюда.

-Замечательно, — сухо сказал он. — Будь любезна выяснить, у кого эта вещь, и верни ее мне.

-Ваше великолепие! — воскликнула я, видя, что он направляется к двери. — Но скажите хотя бы, что это такое! О чем я должна расспрашивать служанок? И как?

-Как — это не мое дело, — ответил аль, холодно глянув на меня через плечо. — Могу сказать лишь одно: этот предмет был невелик и очень красив.

Я мысленно выругалась, да так, что любой конюх позавидовал бы. Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что! Похоже, его великолепие и сам толком не знал, что ищет...

Замечательно! Я унаследовала от бабушки должность и кое-какое имущество, а теперь выходит, что и ее странные обязательства перед альями тоже перешли ко мне... Конечно, если я найду то, что нужно, я отдам это законному владельцу, а если не найду? Тогда что?

-Хорошо, — сказала я. — Я поговорю с теми служанками, как только представится случай, ваше великолепие.

-Прекрати величать меня "вашим великолепием", — поморщился аль.

-Как прикажете, господин, — пожала я плечами. Какая мне разница, как именовать высокородного гостя? Лишь бы не обиделся! — Как тогда мне вас называть?

-Зови меня Ирранкэ, — сказал он. — Полного моего имени тебе все равно не выговорить.

-Как прикажете, господин Ирранкэ, — спокойно произнесла я. — Могу ли я задать вам один вопрос?

Он едва заметно приподнял брови, и я спросила:

-Эта вещь, что вы ищете... Это из-за нее вас вчера пытались отравить?

-Отравить? — В голосе алья слышалось неподдельное изумление, и я поняла — он в самом деле ничего не помнит из произошедшего вчера! — О чем это ты?

-Вчера я повстречала вас в коридоре, господин Ирранкэ, я уже говорила, — пояснила я. — Сперва мне показалось, что вы просто пьяны, но потом я догадалась, что с вами не все в порядке. Не спрашивайте о подробностях, пожив с моё в этом замке, такие вещи начинаешь понимать с полувзгляда. Судя по всему, это была обыкновенная отрава для крыс. Вероятно, ее подмешали в розовое вино, оно достаточно терпкое и душистое для того, чтобы перебить привкус и запах яда.

-Замечательно, — фыркнул аль. Глаза его потемнели, словно небо заволокло грозовыми тучами, и сделались почти черными. — Хорошо. Я благодарен за предупреждение. Когда допросишь тех, кто мог стащить... эту вещь, найди меня. Мы задержимся здесь еще на несколько дней.

С этими словами аль покинул мою комнату, чему я была несказанно рада. Тяжело все же с ними разговаривать, особенно если не ограничиваться 'да, господин' и 'будет сделано, господин'...

Ничего не поделаешь: выкраивая по несколько минут, уже к вечеру я сумела переговорить со всеми тремя служанками. Как и следовало предполагать, ничего ценного я от них узнать не смогла. Правда, одна из них так долго мялась перед тем, как ответить, что я уж было обрадовалась, но... Выяснилось лишь, что нахальная горничная не устояла перед соблазном и прикарманила несколько серебряных монет, непредусмотрительно оставленных бабушкой Бертой на столике у зеркала. Воровка клялась именем Создателя, что больше ничего не тронула, и я вынуждена была поверить ей на слово.

Впрочем, навряд ли я сумела бы отличить наглое вранье от правды, я всего лишь ключница, а не герцогский дознаватель! Конечно, должность моя такова, что разбираться в людях необходимо, но... опыта у меня, как ни крути, пока маловато. Вот бабушка — та вмиг бы поняла, врет горничная или говорит правду!

Другие две служанки, немолодые и вполне порядочные женщины, заметно удивились моим расспросам, однако и они уверяли, что ничего не брали...

И что мне оставалось делать? И что я могла предпринять, по большому-то счету? Оставалось только пойти и доложить, как есть, а дальше его великолепие пускай сам разбирается...

И только я всерьез собралась отправиться искать алья, как ко мне припожаловала гостья. Была это моя матушка, и в любой другой день я бы очень ей обрадовалась, но сегодня ее рассказы о деревенском житье-бытье пролетали у меня мимо ушей.

Вдобавок возникла у меня интересная мысль: почему это его великолепие так уверен, что таинственная вещица пропала именно после смерти бабушки? Если вещь была так важна, вряд ли бабушка держала ее на виду или носила с собой. Скорее всего, она припрятала доверенную ей ценность как следует... Но я заглянула в наш тайничок: ничего там не было, кроме нескольких монет, прибереженных на черный день. Но, может быть, кто-то еще знал о тайнике? Знал — и прибрал ту вещицу к рукам, рассчитывая на то, что бабушка не каждый день заглядывает туда?

Я взглянула на матушку, одетую в лучшее платье. Она всегда наряжалась, когда шла навестить меня — гордилась, что дочь служит в замке, да не судомойкой или горничной, а ключницей! — вот и старалась не ударить лицом в грязь. Я прекрасно помнила эту темно-синюю ткань, слишком дорогую для простой крестьянки, равно как и скандал, разразившийся из-за нее в замке пару лет назад.

Дело было так: одна из придворных дам заказала себе отрез прекрасной материи, рассчитывая пошить платье для конных прогулок, но оказалось, что другая модница ее опередила. Расстроенная красавица велела случившейся поблизости бабушке выкинуть отрез с глаз долой, но, конечно, та и не подумала выполнить приказ: не в ее привычках было разбрасываться хорошими вещами. Ткань эта пролежала в сундуке до тех пор, пока окончательно не вышла из моды (а произошло это очень скоро), и тогда бабушка отдала ее матери. Да-да, так и было! Бабушка как-то раз затеяла разбирать вещи перед зимними праздниками, и нашла этот отрез, думала еще, что с ним делать: мне что-нибудь сшить или себе... А потом к нам заглянула мама, ей он и достался, отличный подарок, не стоивший бабушке, по сути, и медной монетки!

Что и говорить, она была прижимиста, а матушка радовалась любой мелочи. Хорошая же материя — вовсе не мелочь! Там не только матушке на платье хватило: она ведь не носила пышные юбки со множеством складок и шлейфом, как придворные дамы, поэтому еще и моим сестренкам на обновки осталось. То-то соседки завидовали...

И тут меня посетила кощунственная мысль: а уж не она ли?.. Думать так было стыдно, но... житье-бытье в герцогском замке приучило меня думать о людях не слишком хорошо. Слишком часто я видела, как любящие родственники рыдали на похоронах ими же отравленных мужей и жен, дядьев и кузин, а потом сцеплялись за наследство не на жизнь, а на смерть, куда там бойцовым псам!

Ведь матушка была здесь незадолго до бабушкиной смерти? Была... И ведь она могла даже не подозревать о ценности той вещи! Несмотря на возраст и уйму детишек, в некоторых вещах она — сущий ребенок.

-Матушка, — сказала я, перебив рассказ о проказах самого младшего своего братишки. — А ты помнишь, когда в последний раз видела бабушку?

-Так на похоронах, — удивленно ответила она.

-Нет, я имею в виду, еще живой, — пояснила я.

-Ну... — задумалась она. — А вот прямо перед тем, как померла она... Ну да. Тогда она мне денег немного дала да младшеньким гостинцев собрала, как обычно делала... Точно, точно, а на следующий день и не стало ее...

-А когда ты была здесь, — начала я, чувствуя неожиданный азарт. — Ты... Матушка, не подумай, что я обвиняю тебя, но... Ты не брала ничего из нашей комнаты? Безделушку какую-нибудь?

По внезапному румянцу, залившему ее лицо, я поняла, что попала в точку. Врать она не умела совершенно, а когда пробовала, ее тут же выдавали бегающие глаза и пламенеющие щеки, а то и уши.

Наверно, потому и в замке ее бабушка не оставила: чтобы тут служить, нужно быть себе на уме, держать язык за зубами, и если уж по собственной косорукости что-нибудь натворила, уметь извернуться так, чтобы избежать наказания. Скажем, горничные в глаза врали хозяйкам, что это кошка прыгнула на туалетный столик, уронила флакон с духами, рассыпала коробочку пудры и закатила в какую-то щель баночку с помадой, пряча при том те самые коробочки и баночки в кармане фартука.